Смотрящие вверх (сборник)

Участник боёв ЗКФ, СКФ, ОПАРм, 1-ого Белорусского фронта.

Ранен и эвакуирован в госпиталь 11.08.44 г.

В бою 11 августа у села Рябаны в 7 км. южнее местечка Ядув – Польша, товарищ Щетинников уничтожил из пулемёта 15 гитлеровцев, был ранен, но не покинул поле боя.

31 августа. Комполка подполковник Пирязев.

Награждён Приказом 019/Н

Орден Славы 3-й степени.

От 3 сентября 1944 года (нач. отдела кадров дивизии капитан Бакаев)».

– Провалялся в госпитале я долго: рана была серьёзной и медленно заживала. Да пока все осколки повытаскивали – тоже время… – дед Николай, непроизвольно потирая ногу, смотрел в ночное окно.

Отгремела Победа девятого мая, наступило лето: июнь, июль.

Ура, наконец-то! Вот оно, долгожданное: «Ты здоров, старший сержант! Завтра – домой!»

Погрузили нас в товарняк: да кто об удобствах в этот момент думал? Четыре года в грязи да холоде – и ничего! А тут какой-то поезд – тоже мне проблема! Но когда мы проехали неделю, то стало как-то неуютно. Останавливались только по ночам: справить нужду и получить паёк на следующий день. Стоянки, как правило, были в открытом поле или в лесу: оцепление НКВД чётко следило за нашими передвижениями. На наши вопросы ответ был один: вы являетесь бойцами Красной Армии и обязаны выполнять приказ «ехать и отдыхать!».

Через две недели мы приехали. На построении сказали, что Япония объявила нам войну. От себя командир добавил что-то типа: «Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались!»

Мы посмеялись и пошли бить японца.

Воины из них были никакие. Бежали, сдавались, прятались – нам даже неловко было иногда: не война, а позорище какое-то. Хотя люди они с головой. Ровно две недели хватило, чтобы в Японии поняли: так дело не пойдёт. На этом война и закончилась.

Как-то пленный японец с вызовом нам сказал: «Вы всю жизнь делали пушки, а мы игрушки!» Только не понятно мне стало, зачем идти к людям, которые делали пушки со своими игрушками? Хотя восток – дело тонкое… Хрен их там разберёт, что у них в голове… А японца мы расстреляли: обидно как-то сказал – не подумавши, наверное.

IV

Поезд мчал по бескрайней тайге. Николай, как и сотни демобилизованных солдат-победителей, сидел в товарном вагоне, свесив ноги и болтая ими, как маленький ребёнок. Домой!

Для кого как, а для деда Коли дом ещё в раннем детстве кончился. Мать с отцом умерли от голода, а его, чудом выжившего, подобрал в степи Добрый Человек. Так и ходили по ставропольским степным просторам: Добрый Человек, пятилетний Николай и верблюд. Выкапывали ямы и хоронили умерших от голода. Позже его приютил колхоз, который Николая воспитал, дал образование и работу. Но война всё перечеркнула.

– Ехать опять туда? – дед был в раздумье.

– Скоро Хилок! – пронеслось по вагону. – Девчат и цветов будет море!

На каждой станции победителей встречали всем миром: от мала до велика! Солдат буквально забрасывали букетами, кричали, плясали! Всеобщая радость победы переполняла страну! Но война никого не жалела, поэтому очень часто в букетах цветов были записки с адресами: оставались вдовы, семьи, где мужчины погибли, а жить дальше как-то надо. Хозяин был на вес золота.

Вот такой букет и поймал Николай. Развернув бумажку, он прочитал, что его ждёт уютный дом и одинокая женщина.

– Что тебе ещё надо, Коля? – спросила деда судьба.

– Ай, мужики, пожалуй, с меня хватит! Надоело мне, устал! – и Николай, наспех попрощавшись с однополчанами, спрыгнул с поезда.

Деревянный чемодан и победный паёк слегка утяжеляли поиск, но вскоре дед нашёл улицу и дом.

– Здравствуйте, – перед ним стояла высокая и красивая женщина лет сорока, – вы к кому?

– Я… вот, – Николай протянул листок, – это ваш адрес?

– Ах! Ну… да, извините, проходите, – женщина засуетилась и неловко зацепила пустое ведро. Оно загремело, женщина ещё больше покраснела:

– Ой, проходите же, проходите!

Николай зашёл в дом: огромный деревянный сруб, большой стол, лавка. Но как-то всё грязно, запущенно. Видно, что не убиралось и не мылось довольно давно. Николай такого не любил. Ох как не любил!

– Мужа убили в сорок четвёртом… Я осталась одна, никого больше нет… а Сибирь – и дрова нужны, и прокормиться как-то надо… без мужика – хоть сейчас – ложись и помирай!… Вот и написала, – женщина плакала, а Николай сидел и думал, что лучше бы ехал дальше, в свой колхоз.

– Ладно, тут всё, что у меня есть, – он снял с себя мешок. – Там сгущёнка, консервы, хлеб… разберёшься, одним словом, а я поехал домой. Ждут меня, понимаешь? – и дед, схватив свой чемодан, пошёл на станцию.

Звеня орденами и медалями, он летел по тропинке. Из вещей – чемодан с документами и фотографиями да сменное бельё. Всю еду и деньги он оставил одинокой женщине. Вдруг на тропинку вышла красивая молодая девушка с коромыслом на плече. Она несла два полных ведра воды. Николай встал как вкопанный – это и была моя бабушка!

– Девушка, а давайте поженимся! – дед загородил собой узкую тропинку.

– Тебя как зовут-то, жених? – девушка весело засмеялась.

– Коля, – и здесь все поняли, что ни домой, ни в какой колхоз он уже не поедет.

– Ну, пошли, Коля, если не шутишь. У папки с мамкой и спросим.

А на следующий день была свадьба: семнадцатилетняя Крестинья и двадцатипятилетний Николай стали мужем и женой. Такое после войны бывало довольно часто.

Итак, после четырёх лет войны ещё пятнадцать годков Николай возил лес из лагерей по сибирским трактам. Что это был за человек? Не знаю. Но мне кажется, что бэтмен загнулся бы на второй неделе, если бы начал повторять жизнь деда.

В конце пятидесятых, когда у бабушки стало неважно со здоровьем и врачи сказали, что надо срочно менять место жительства, они уехали в Ростовскую область. Здесь дед устроился крановщиком и строил дома, школы и детские сады.

Всю свою жизнь Николай курил как паровоз. Если честно, то я и не помню его без папиросы в зубах. В день он выкуривал две-три пачки «Беломора». Не знаю, от этого ли, а может, от чего другого, но в шестьдесят пять лет у него обнаружили рак лёгких. Он бросил курить и прожил ещё год. Последние полгода Николай провёл в больницах: смех стоял на всех этажах, куда добирался дед.

– А где Николай Алексеевич? – мать, заходя в больницу, спрашивала у дежурной медсестры.

– А вы не слышите? В пятой палате опять мужиков веселит!

И правда, смех слышно было по всему этажу. Дед не боялся смерти, мало того, Николая ещё хватало на то, чтобы поддерживать других, таких же безнадёжно больных.

Его не стало 3 марта 1986 года, когда «перестройка» делала свои первые гаденькие шажочки. Видимо, Там, На Самом-Самом Небе, Кто-то не захотел, чтобы Николай Алексеевич увидел, как развалили и разворовали страну, которую он защищал и строил всю жизнь; как превратили её в голодную и нищую дойную корову, в угоду так называемому новому мировому порядку.

V

Ветер маялся и бродил по просторам ставропольских степей. Казалось, сотни голосов кружили и спешили что-то сказать на ухо, но, перебивая друг друга, вновь превращались в бесконечный шум и убегали вдаль, так и не открыв своей тайны. Сколько просидел Николай на пригорке? Он не помнил.

Незаметно к нему подошёл Добрый Человек.

– Кто ты и как тебя зовут? – шёпотом спросил Добрый Человек.

– Коля, – мальчик весь дрожал. – А ты кто?