Обманчивая тишина

2. Соображения и воображение

– Вечно у вас фантазии, товарищ Каротин.

Лисюк сложил сочные губы в улыбку и глядел в чистый лист бумаги.

Меня, по правде говоря, смущала эта манера нашего нового начальника: улыбается, но на тебя не смотрит. А ведь в невежливости Семена Афанасьевича никто не упрекнет. Едва переступишь порог его кабинета, сразу же широким жестом укажет на кресло, к фамилии обязательно прибавит «товарищ», а уж с «вы» на «ты» и подавно не собьется. И всегда ровен, спокоен, благожелателен. Прямо-таки непробиваемо благожелателен. А вот на тебя не смотрит… Неприятно. Но в конце концов что поделаешь – начальство, как маму и папу, не выбирают.

– То Москву, председателя ОГеПеУ – лично! – беспокоите своим, простите, непродуманным рапортом, – говорил Лисюк, сцепив пальцы и уткнув мизинцы в стол. – То вот в командировку проситесь без оснований. Занимались бы чем положено, и вам легче, и делу польза.

Лисюк, конечно, во веки веков не простит мне «непродуманного рапорта». Что ж, это можно было предвидеть. Разве мне улыбалось испортить отношения с начальством? Нет. Но что оставалось делать? С рапортом получилось так. В один прекрасный день Лисюк разразился приказом. Не называя фамилий, в том числе и моей, он долго распространялся о том, что некоторые сотрудники посещают рестораны «Интуриста», где всегда много иностранцев, прибывающих в наш международный порт, среди которых могут оказаться агенты зарубежных разведок, и заканчивал приказ тем, что объявил рестораны для всего личного состава «табу». Не могу сказать, чтобы я числился в ресторанных завсегдатаях, но запрещение это меня взбесило. Почему мне, начальнику отделения по борьбе со шпионажем, нельзя появляться в заведениях, где вращается именно та публика, которая по роду работы может представлять для меня интерес? Если ты боишься, чтобы твои сотрудники сталкивались с возможными иностранными разведчиками, как же ты доверяешь этим сотрудникам борьбу с ними?!

Все это я высказал Петру Фадеевичу Нилину, заместителю начальника управления, которого все мы почитали и уважали. Петр Фадеич снял свои профессорские роговые очки, привычным жестом протер их и суховато сказал:

– Начальник управления не последняя инстанция.

Я отправил короткий рапорт в Москву и вскоре получил ответ: если это вызывается необходимостью, в посещении ресторанов нет ничего предосудительного. После этого Лисюк, понятно, воспылал ко мне не очень нежными чувствами.

– Разрешите доложить свои соображения, – корректно говорю я.

– Какие там соображения? Одно воображение.

Улыбка не сходит с губ Семена Афанасьевича, поза не меняется, но мне сдается, что он слегка раздражен.

– Разрешите изложить, – настаиваю я.

Начальник управления вздыхает и откидывается в кресле. Глаза его прикрыты, улыбка приобрела чуточку мученический оттенок: мол, что с вами сделаешь, валяйте, излагайте. Не разреши вам – тут же какой-нибудь демагог станет болтать, что Лисюк, дескать, не прислушивается к мнению подчиненных…

И я начинаю излагать.

Я докладываю, что с ранней весны оживилась деятельность генерального консульства Германии. Новый секретарь консульства Отто Грюн, который любит именовать себя доктором, весьма общительный человек. У него много приятелей. Но прямо-таки неразлучен он с одним – с секретарем японского консульства Митани. Кроме того, Грюн заражен бациллой странствий. В Одессе он всего три месяца, а уже много путешествовал по области, в частности несколько раз съездил в Нижнелиманск.

– Ну и что же, товарищ Каротин? Эти поездки были Грюну разрешены.

– Я знаю, что разрешены. Но ведь маршрут-то он выбирал сам. Правда, по нашим данным, во время поездок Грюна не замечено ничего подозрительного, но…

– Вот видите, ничего подозрительного.

– А может, на местах проморгали? Вот, например, его визиты в Нижнелиманск. Он там бывал по два-три дня, вроде без дела, ни с кем, как сообщил Нижнелиманский горотдел, не встречался, бродил по городу, сходил в кино, в театр, попросил, чтобы его покатали на яхте. Для этого ехать в Нижнелиманск?! Что, в Одессе кино нет? Наш знаменитый театр хуже нижнелиманского? Морскую прогулку ему б не устроили? Не думаете же вы, товарищ начальник, что Отто Грюн – и впрямь заядлый турист и вояжирует исключительно ради собственного удовольствия!

– А что мне мешает думать именно так? Все эти ваши штучки-мучки – интуиция, дедукция, индукция – все это беллетристика. Народ что говорит? Вы не обижайтесь, но народ говорит так: дурная голова ногам покоя не дает. Вы положьте мне на стол более точные данные. Вот тогда поговорим.

– По моим данным, товарищ начальник, Грюн – достаточно ясная фигура. Почему, например, сам генконсул тянется перед ним в струнку? Некоторое время назад в консульстве было торжество по поводу дня рождения Гитлера, и этот самый доктор Грюн появился в форме СА и с золотым значком национал-социалистской партии. Я убежден, что это разведчик высокого полета. И не зря он прибыл к нам!

– Дальше.

– А дальше корреспонденция. За последнее время исходящая почта германского генконсульства выросла втрое. По моим данным, львиная доля прибавки падает на того же Грюна. Немцы, как вы знаете, народ деловой. Зря бумаги не тратят. Значит, есть о чем писать в Берлин.

Ехидная усмешечка:

– А может, у них тоже свой писатель объявился? Романы строчит и в газеты отправляет?

Камешек в мой огород. Полгода назад я напечатал в областной газете заметку о пограничниках. С тех пор мое «писательство» стало в управлении притчей во языцех. С легкой руки товарища Лисюка. И вот опять. Но я твердо решил, что не дам себя отвлечь. Я напомнил начальнику о фирме «Фаст унд Бриллиант».

Дело в том, что на Украине и в Поволжье испокон веку, переселенные из Германии еще Екатериной II, жили и трудились селами и целыми районами так называемые «колонисты» – немцы-земледельцы, теперь равноправные граждане Советской страны. Многие немецкие колхозы славились своим хозяйством, своей зажиточностью по всей Украине и даже за ее пределами. Немало юношей и девушек из немецких деревень перебрались в города – учиться и работать.

И вот в последние месяцы, после прихода к власти нацистов, многие советские граждане-немцы в нашей области стали получать из Германии небольшие денежные переводы в валюте – по двадцать-тридцать марок. Переводы эти всегда бывали анонимными, отправитель себя не объявлял. При этом большинство адресатов не имело за границей ни родственников, ни друзей, которые могли бы о них «заботиться». Иные «облагодетельствованные» сами приходили в советские учреждения, сообщали о странных переводах, а некоторые даже сдавали валюту, не желая получать ее из неизвестных источников, несмотря на то что в магазинах «Торгсина»[1 - «Торгсин» – торговая организация, существовавшая в 20-е и 30-е годы. В ее магазинах товары продавались только на иностранную валюту и в обмен на золото и ценности. Таким образом страна увеличивала свой валютный и золотой фонд, столь необходимый для импорта оборудования, нужного строящимся фабрикам и заводам.] они могли на эти деньги купить дефицитные товары.

Нам удалось установить, что «автор» у всех этих переводов был один – германская торговая фирма «Фаст унд Бриллиант». С чего это прижимистые коммерсанты заделались вдруг бескорыстными человеколюбцами?!

– Как вы знаете, товарищ начальник, – сказал я, – у нас создалось впечатление, что эти подарки относятся скорее к сфере политики, нежели филантропии. Это своего рода переводы политические. Вроде бы сигнал: немецкий фатерлянд помнит о своих «детях» на чужбине. Пусть же и они не забывают свой фатерлянд.

Лисюк выслушал меня, не перебивая, и сказал:

– Все это так. Могу даже добавить, что Москва сообщила мне: за вашим «Фастом унд Бриллиантом» стоит… знаете, кто?

– Кто?

– Отдел национал-социалистской партии по делам немцев за границей. Им руководит некий фон Боле. Это его штуки.

– Вот видите!

– Что я вижу? – хмуро спросил Семен Афанасьевич. – Вы клоните к тому, что налицо активизация германской разведки? Так это я и без вас знаю. И все-таки не вижу, почему вам надобно ехать именно в Нижнелиманск. Почему, скажем, не в Тирасполь или Вознесенск? Не в немецкие районы? Ведь ваш Грюн побывал и там.

– А я, товарищ начальник, подумал про себя так: предположим, ты Грюн. Ты прибыл в Одессу, чтобы создать агентурную сеть и начать сбор развединформации. Что в нашей области привлечет твое внимание? Конечно, и Одесский порт и погранполоса, но прежде всего Нижнелиманск. Судостроительный завод. Крупнейший промышленный объект, выполняющий теперь спецзаказ. Это подтверждается, между прочим, и тем, что большинство переводов «Фаста унд Бриллианта» падает на Нижнелиманск и его район. И если проанализировать поездки Грюна по немецким колониям, то господин доктор тоже предпочитает те, что находятся вблизи Нижнелиманска.

– Дотошный вы товарищ, – не то одобрительно, не то с иронией протянул Лисюк, глядя на свои мизинцы.

– И еще об одном я подумал: не ищет ли Грюн в Нижнелиманске старые связи?

– То есть?

– Немецкая разведка ведь здорово работала там в мировую войну.

– Та-ак… – Семен Афанасьевич, наморщив нос, снова улыбался. Доброжелательно так. Мягко. Доверительно. – Что ж, молодчага, товарищ Каротин. Ценю вашу настойчивость. Уж я и так и эдак расшатывал ваши доводы. Но вы твердо стоите на своем. Хвалю!

Что он, серьезно или издевается? Вроде серьезно.

– Значит, так. На сборы вам два дня. Кого намерены взять в опергруппу? Или еще не подумали?

– Подумал. Прошу включить в нее Славина и Ростовцева.

– Согласен. Не задерживаю вас больше. – И Лисюк углубился в бумагу.

Я уже закрывал за собой тяжелую дверь кабинета, когда Лисюк вернул меня обратно. Впервые начальник смотрел прямо на меня. Оказывается, у него большие карие глаза. Зря он их прячет!

– Еще один момент, товарищ Каротин. Имейте в виду, какая на вас ответственность. Лично на вас!

Вот так. Понимай это напутствие как знаешь.