Дело о 140 миллиардах, или 7060 дней из жизни следователя

– Федор Кириллович спрашивает, на какую должность к нам пойдешь?

– Только не клерком.

– Что, согласишься важняком?[20 - Важняк – следователь по особо важным делам.]

– Конечно.

– Ну молодец. Я тебе самую лучшую квартиру в центре подберу. В общем, езжай домой и помалкивай о предложении, пока мы все не согласуем в ЦК.

Я вернулся в Запорожье с надеждой, что все закончится благополучно. Между тем произошли события, оказавшие влияние на мою дальнейшую судьбу.

Гейдар Алиев – Гамбой Мамедов. Схватка

…Внимательные путешественники в России подмечали с первого же взгляда то раболепство перед царем, какое пышно цвело при дворе среди людей знатных, очень высокопоставленных, колоссально богатых, которым, казалось бы, не было никакой нужды в этом раболепстве. Но дело было только в том, что множество людей при Николае именно раболепством и сделали себе карьеру. Если сам Николай любил нравиться тем, с кем говорил, то еще естественнее было тем, с кем он говорил, стараться понравиться чем-нибудь и как-нибудь ему – самодержцу, от которого зависело возвысить или унизить… Каждое слово его похвалы кому бы то ни было мгновенно подхватывалось решительно всеми и сразу, как магический ключ открывало счастливцу двери во все сердца, стоило только раскрыть для кого-нибудь свои объятия царю – и избранник фортуны терял уже счет объятиям, которые кругом для него открывались, и радостным восклицаниям, которыми его встречали всюду.

Наоборот, все сразу становились холодными к тем, кого постигла царская немилость, их не замечали, переставали их узнавать, может быть, боялись показать, что с ними знакомы, чтобы это не стало известно при дворе.

Все доносили и всё доносили: не опасаясь доносов, можно было говорить разве только с самим Николаем.

    С. Сергеев-Ценский. Севастопольская страда

После войны в родной Азербайджан вернулся один из героев Сталинградской битвы, организатор и командир роты так называемых кочующих минометов, офицер-орденоносец Гамбой Мамедов. Его тут же взяли на работу в КГБ, и вскоре он возглавил следственный отдел в этом ведомстве. В той же системе работал никому тогда не известный Гейдар Алиев. Так уж случилось, что в конце 50-х Мамедов расследовал две скандальные истории, в которых был замешан Алиев. Одна была связана с изнасилованием, другая с самоубийством.

Дела по этим фактам были прекращены, но Алиев долгие годы побаивался Мамедова и, говорят, даже заискивал перед ним. Человек исключительной честности и порядочности, Гамбой Мамедов снискал себе уважение не только в республике, но и пользовался огромным авторитетом в Прокуратуре СССР, и поэтому, когда в середине 60-х годов решался вопрос, кому возглавить прокуратуру республики, его кандидатура никаких сомнений не вызывала.

Успешно продвигался по службе и Алиев. Сумев найти ключик к сердцу близкого Брежневу человека, тогдашнего председателя КГБ Азербайджана Цвигуна, Алиев стал его преемником на этом посту. Однако полной неожиданностью для многих, в том числе и для Гамбоя Мамедова, было избрание Алиева 14 июля 1969 года первым секретарем ЦК республики. С таким головокружительным взлетом не уважаемого им человека он смириться не мог. Протест свой Мамедов выражал разговорами о никчемности первого, о чем тому исправно докладывали. Алиев долго терпел, пытаясь образумить прокурора республики через свое окружение, а затем задумал комбинацию по устранению опасного свидетеля.

Как бывший руководитель КГБ, он располагал обширной негласной информацией о работниках правоохранительных органов, которую до поры до времени не пускал в ход. Знал Алиев и о не очень благовидных делах начальника следственного отдела прокуратуры республики Саши Бабаева. Его взяли в активную оперативную разработку[21 - Оперативная разработка – проведение негласных, неофициальных мероприятий спецслужбами.] как человека, который в паре с другим ответственным работником прокуратуры Изей Кулиевым вложил деньги в так называемые подпольные цеха и регулярно получал свою долю прибыли.

Когда оперативные материалы были реализованы и начались первые аресты цеховиков, Алиев позвонил генеральному прокурору Роману Андреевичу Руденко и поставил его в известность о подозрениях, павших на Бабаева. Перед этим он вызвал к себе Мамедова и заставил дать санкцию на арест его ближайшего сподвижника.

Алиев просил Руденко поручить расследование дела одному из следователей по особо важным делам при генеральном прокуроре СССР, заявив, что местным, республиканским ЦК не доверяет. Для убедительности генеральному прокурору СССР показали видеофильм, где Бабаев с друзьями из центрального аппарата – Прокуратуры СССР – в номере московской гостиницы развлекались с девочками сомнительного поведения. Запечатленных на пленке выгнали с работы, а в Азербайджан выехала следственная группа Прокуратуры СССР.

Дело Бабаева дало основание Алиеву организовать проверку работы республиканской прокуратуры в целом. Компромат искать было несложно, благо наушников везде более чем достаточно. Угодничая, подбирали любые факты, которые могли бросить тень на прокурора республики.

В Хочмасском районе в правоохранительные органы стали поступать заявления, что бригадир одного из колхозов Гейдаров содержит участки неучтенной земли. Выращенные там овощи сбывает и вырученные деньги делит с некоторыми ответственными должностными лицами района.

Была организована проверка. Комиссию возглавлял главный бухгалтер райсельхозуправления Сеидов. Изложенные в заявлениях факты полностью подтвердились, и тогда Гейдаров предложил проверяющему взятку в триста рублей. Сеидов от денег отказался и готовил к подписанию всеми членами комиссии акт проверки. Гейдаров рассказал обо всем своим покровителям в милиции. Они предложили написать заявление о том, что якобы председатель комиссии Сеидов вымогал у него триста рублей. Так и сделали. Нашли деньги, переписали номера купюр, создали группу захвата и сказали: «Неси!»

В воскресный день в здании правления колхоза Сеидов завершал подготовку документов по проверке. В приемной печатала машинистка. В кабинете напротив находился главный бухгалтер колхоза Пенджалиев. Взяткодатель вошел в здание правления и минут через десять вышел. Выглядел он несколько растерянным, но тем не менее подал знак: взятка передана. В кабинет к Сеидову ворвались работники милиции:

– Руки на стол, не двигаться! Вы только что получили взятку!

– Я ничего не получал, – растерянно ответил Сеидов.

– Давайте понятых, начинаем обыск, – скомандовал руководитель группы.

– Это провокация, – попробовал защищаться Сеидов.

– Молчать! – рявкнули на него.

Тщательный обыск кабинета оказался безрезультатным. Растерялись все работники следственно-оперативной группы и ее руководитель. Бросив злой взгляд на Гейдарова, коротко бросил: «Пойдем!» – и вывел его из кабинета.

Все молчали. Минут через пять вошел улыбающийся руководитель группы захвата. За ним, робко переступая, двигался главный бухгалтер Пенджалиев, из-за спины которого выглядывал Гейдаров. Торжествующим голосом, обращаясь к Гейдарову, майор спросил:

– Так кому вы передали взятку?

– Ему! Ему! – залепетал Гейдаров, показывая на Сеидова.

– А вы что знаете об этом? – Теперь майор обратился к Пенджалиеву.

Опустив глаза, путаясь, Пенджалиев проговорил, кивая на Сеидова:

– Он передал мне деньги и попросил спрятать.

– Какие деньги? – только и смог выдохнуть Сеидов.

Его никто не слушал. Группа захвата ринулась в кабинет Пенджалиева. Из открытого сейфа торжественно извлекли пакет с деньгами.

Напрасно Сеидов требовал найти его отпечатки пальцев и взывал к разуму присутствующих. Убеждал, что он не мог передать деньги тому, кого проверял, а тем более фальсифицировать за взятку акт проверки, уже подписанный тремя членами комиссии. Группа захвата нуждалась именно в таком результате. Он был заранее заказан, и его получили.

В тот же день Сеидова арестовали. Для любого грамотного юриста эта ситуация была ясна – провокация. Но так не считали в Азербайджане в те годы, когда призыв об усилении борьбы со взяточничеством следовало подкреплять соответствующими цифрами статистической отчетности.

За любые размеры полученных взяток карали беспощадно. Многих высокопоставленных руководителей казнили, забыв о понятии милосердия. Отсутствие вины Сеидова было очевидно, но в группе захвата находился следователь прокуратуры, а прокурор района дал санкцию на арест. Машина заработала, и маховик ее крутился в одну сторону. Делали все возможное, чтобы доказать вину руководителя комиссии.

Между тем жалобы родни Сеидова летели во все инстанции. Дело неоднократно истребовалось прокуратурой республики, и в течение ряда месяцев его изучали несколько прокуроров. Все приходили к выводу, что Сеидов арестован и привлекается к уголовной ответственности незаконно. Но принять решение об освобождении из-под стражи и прекращении дела представлялось затруднительным, ибо под лозунгом бескомпромиссной борьбы со взяточничеством в республике можно было в лучшем случае заработать ярлык «покровителя мафии». Поэтому пришлось Сеидову сидеть шесть месяцев. Дальше продлить срок содержания под стражей мог лишь генеральный прокурор.

По установленному порядку пришлось проводить оперативное совещание у Гамбоя Мамедова. Мнение было единодушным – дело в суд направлять нельзя. Сеидов вернулся домой, с чем никак не могли смириться лица, провернувшие «блестящую операцию задержания с поличным».

Азербайджан – республика не из самых крупных, руководящая номенклатура хорошо знает друг друга и прекрасно ориентируется в политической конъюнктуре. Стремление Алиева расправиться с прокурором республики уловили моментально. Знали отлично и желание партийных руководителей при решении кадровых вопросов и в борьбе с конкурентами использовать негласную деятельность КГБ и МВД: так называемые оперативные установки и неофициальную информацию. Писать в них можно все что угодно, но, так как идут они под грифом «совершенно секретно», отмыться от грязи, которую вылили там на человека, или, по крайней мере, попытаться оправдаться – невозможно. Так услужливо и подсунули Алиеву сведения о том, что якобы работники прокуратуры республики, причастные к делу Сеидова, за прекращение дела получили семьдесят тысяч рублей. Причем деньги для взятки собрали односельчане и родственники обвиняемого.

Забегая вперед, скажу, что, когда пришлось вести расследование по этому факту, я так и не смог найти ни одного сборщика дани. Но самое грустное было в том, что МВД и КГБ республики сообщили, что сведениями о сборе денег, а тем более о даче их в виде взятки они не располагают и не располагали никогда.

А тогда Алиев вызвал к себе Мамедова. Разговор был резкий и носил такой характер, что Мамедов, вернувшись к себе, тут же лично отменил постановление о прекращении дела и вновь арестовал Сеидова.

За неделю дело по его обвинению направили в Верховный суд республики, а еще через девять дней осудили к тринадцати годам лишения свободы. Тогда еще Мамедов не понимал, что таким маневром, его руками, опытный партноменклатурщик построил первую ступеньку для будущей расправы с ним самим и его подчиненными.

Вступивший в законную силу приговор дал Алиеву повод к призыву о наказании тех, кто имел отношение к освобождению Сеидова из-под стражи. Все причастные к этому лица были уволены из органов прокуратуры, а некоторые исключены из партии. При этом формулировки были такими, что спустя много лет ни я, ни кто другой не могли понять, за что людей лишили партбилетов и вышвырнули на улицу. Я спрашивал об этом одного из пострадавших, а он, седой, рано постаревший, но несломленный человек, сказал:

– Знаете, тогда оправдываться было бесполезно. Все находились под страхом жестокой, под любым надуманным предлогом расправы. За исключение из партии наши товарищи проголосовали единогласно. Нам они сочувствовали, шептались между собой, а аргумент приводили один – ЦК виднее. Под ЦК понимался всесильный Гейдар Алиев. Позже он захотел подкрепить свое решение признанием нами вины. От нас хотели получить покаянные письма. Я заявил его посланникам, что в этой жизни на восстановление справедливости не рассчитываю и каяться, если не виноват, никогда не буду, а на колени перед ними не встану. Я также сказал им: «Все равно придет правда! Не ко мне, так к моим детям».

Встретились мы и с Сеидовым в колонии, где он отбывал наказание.

– Я тяжело болен и отсюда не выйду, – сказал он. – Отсидел здесь пять долгих лет. Поверьте хотя бы вы: я никогда не брал тех денег. Аллах им судья.

Спрашивается, кому был нужен этот скромный человек, главный бухгалтер районного сельхозуправления? Сначала он стал препятствием для небольшой мафиозной структуры и, не приняв правил игры, не приняв взятки, был устранен путем провокации. Затем заработала неумолимая машина существующей правоохранительной системы, для которой важны были статистические показатели, портить которые не разрешалось – ведь за них боролись снизу доверху, кроме того, за незаконный арест можно было сурово пострадать, и поэтому у нас знали: незаконных арестов быть не может, равно как и ошибок при оценке доказательств.

Ну а если все же встречались ошибки?