Один долгий день от рассвета до сумерек

Глава 17

Между тем, Григорию, чтобы хоть чуть-чуть заставить Алешу двигаться, нужно было все время легонько подталкивать его в спину, но даже это мало помогало. Пацаненок, сам того не ведая, как-то мастерски умудрялся топтаться, по сути, на одном месте, производя сложные маневры на небольшом пяточке: шаг вперед – остановка, шажок куда -то в сторону – снова застопорился на время и так многократно.

Григорий подталкивал сына в нужном направлении, но мальчик не воспринимал незначительные толчки в спину на свой счет и тем более, не воспринимал их как повод целенаправленно идти вперед.

Эти легкие толчки, подталкивания папы для мальчика не являлись раздражителем, они были неким общим фоном той обстановки, атмосферы, в которой он сейчас находился. Подталкивания были глубоко второстепенны в его настоящем состоянии и терялись в той какофонии чувств, в которой он находился в данную минуту. Толчки не доставляли ему неудобства и дискомфорта, он их почти не замечал, вернее замечал, но они тут же без следа исчезали из пределов его внимания и мальчик не реагировал на них таким образом, как хотел его отец.

Мальчик находился в своем собственном состоянии, где есть только свой особенный мир, и он по-настоящему подчинялся только своему миропорядку и правилам, а чужим правилам подчинялся только вынужденно.

Алеша периодически ощущал какие-то легкие постукивания по загривку и он машинально непроизвольно понемногу куда-то ступал, не отдавая себе отчета в том, что его хотят заставить куда-то идти и что-то помимо его воли делать.

«Ну, давай, давай, Алеша, двигайся наконец»:

не выдержав, сказал негромко отец и похлопал нетерпеливо сына легонько несколько раз по плечу.

Григорий досадовал в душе, что они застряли в тамбуре и что-то там непонятно почему копошатся, как неизвестно кто и неизвестно где, и ощущал себя перед братом и его женой неловко оттого, что сын не слушается его, ведет себя своенравно, как ему вздумается, а он просто не в состоянии с мальцом справиться и это обстоятельство так неожиданно и скоротечно раскрылось перед хозяевами.

Григорий с горечью подумал:

«Не знают они еще моего сыночка, да и вообще ничего они о нас по сути не знают и, чего доброго, неправильно нас поймут.

А мы-то отличные ребята, только об этом никто не знает и вряд ли когда-нибудь узнает» с горькой усмешкой сказал сам себе Григорий.

Глава 18

Петр и Марина в ожидании гостей остановились у входа в квартиру и оттуда смотрели на Алешу и Григория, никак не комментируя происходящее и вообще вели себя так, как будто ничего особенного не происходит.

Что хозяева думали на самом деле, наблюдая за их с Лешей замысловатыми маневрами, Григорий так и не разобрал, да и особенно задумываться об этом он не хотел, чтобы ненароком не испортить себе настроение, не для этого он так долго собирался прийти в этот дом, чтобы омрачить себе этот приход дурным настроением.

Дотащившись наконец с грехом пополам до дверного проёма в квартиру, Григорий, держа руки на плечах сына, склонился и, вытянув шею, глянул вниз через голову Леши, чтобы оценить близко ли от них находится долгожданный порог и потом глядя весело в упор на Петра, с внутренним облегчением бодрым голосом громко озвучил в пространство в открытую те мысли, которые пытался до этого момента скрыть от хозяев:

«Переступили или нет еще? Заходим, заходим уже»

На лице Петра тут же невольно расплылась радостная улыбка, когда он услышал такой оптимистичный возглас.

А Григорий подумал:

«Устали ждать нас, наверное, бедолаги»

Что было толку притворятся перед хозяевами, что они с Лешей, как спринтеры, как ветер, молниеносно вбежали в квартиру и уже давно сидят тут, скучают в сторонке на стульчиках в прихожей, а хозяева, вытянув шеи, все смотрят пристально и напряженно куда-то в дверной проём и ждут, когда же они появятся на горизонте, а они уже здесь, туточки, сидят тихо на стульчиках, не сопят даже, ведут себя прилично, ждут когда их хозяева заметят и начнут восторженно обнимать, целовать и к груди прижимать, а они, честно сказать, уже устали сидеть так долго на одном месте, мозоли себе натерли кое-где, а высморкаться, громко зевнуть, икнуть из-за того, что в горле пересохло от такого, с позволения сказать, гостеприимства или иным подобным способом привлечь к себе внимание хозяев, хорошее воспитание им не позволяет.

А если по правде сказать, Григорию было очевидно, что они с сыном проиграли битву на скорость передвижения среди всех категорий граждан, когда-либо приходивших в эту квартиру, и они уже давно были разоблачены из-за своего черепашьего бега с препятствиями на одном месте, да и, честно сказать, входили они, как писал в свое время один известный деятель, делая один шаг вперед, два шага назад.

Но сейчас почти наступил торжественный момент триумфального входа в квартиру под звуки фанфар, беззвучно звучащих колоколом в голове Григория и отдающихся там небольшой тупой болью и периодической затуманенностью мозгов. Правда еще они не переступили порог, но почти добрались до него, а это уже была маленькая, но победа, правда, похоже победа пиррова.

Чтобы довести эту победу до полного завершения и придать еще большее ускорение Алеше, Григорий сказал, правда обращаясь почему-то больше к хозяевам, чем к сыну:

«Давай, давай Леша заходи уже быстрее, хозяева нас уже, наверное, заждались».

У, растерявшихся от такой, почти что наглой, бесстыжей откровенности, хозяев не нашлось смекалки на то, чтобы сказать что-то внятное в ответ на это высказывание, а Петр только как-то непонятно не то, чтобы крякнул, но точно можно сказать, что хмыкнул как-то неопределенно.

Когда Григорий отвлекся на разговор с хозяевами, он в какой-то миг краем глаза заметил, что Алеша стал замедляться и уже готов был полностью остановиться, решив, что от него наконец отстали и больше от него ничего не требуется, а поэтому он вполне может и постоять, пофантазировать о чем-нибудь интересном, пока все суетятся. «Почему бы и нет?»: с Лешиной точки зрения.

Тогда Григорий с некоторой поспешностью, стараясь выговаривать слова веско и отчетливо, чтобы они прозвучали внушительно как для сына, так и для посторонних слушателей, с едва различимой угрозой сказал:

«Проходи вперед, Алеша».

Но в конце фразы голос его сорвался с металлических ноток на свистящий сиплый фальцет и произнести слова так грозно, как он хотел, ему не удалось, наверное, из-за присутствия хозяев, оценивающих каждую фразу сказанную Григорием, так, по крайней мере, ему казалось, а было ли так на самом деле, одному Богу известно и еще самим хозяевам, но нужно сказать, что Петр и Марина ни о чем таком особо и не думали, хотя некие недоуменные, не оформившиеся в своей окончательной полноте, мысли по поводу непонятного мельтешения и копошения гостей в тамбуре иногда и проскальзывали в их головах.

Тогда Григорий произнес еще раз, повысив голос и с прорвавшейся наружу досадой и нетерпением:

«Ну давай, давай, Алексей, иди быстрее, что ты встал тут»

– здесь голос Григория прозвучал уже значительно естественнее и живее.

Алеша неловко деревянными, негнущимися ногами, переступил через порог дома, запнувшись, в итоге, одной ногой о высокий порог, и вошел внутрь прихожей.

«Слава тебе, Господи!» чуть было не произнес с облегчением Григорий.

Глава 19

Алеша сделал два коротких шажочка вперед и тут же, недалеко, почти у самого порога, остановился неподвижно, загородив отцу проход в квартиру, застыл, как изваяние, не зная, что ему дальше делать и как поступать.

Григорий, зайдя в прихожую вслед за сыном, не сдержавшись сказал ему, немного раздраженно:

«Алеша, ну проходи же вперед, что ты встал тут посредине. В сторонку немного подвинься!».

Мальчик, услышал обращенные к нему слова, как будто откуда-то издалека и не особо придал им значение, почти пропустив их мимо ушей, но его сущность отреагировала на призыв к нему отца тем, что он чуть качнулся из стороны в сторону, произвел некое, почти неуловимое движение куда-то в бок и, успокоившись на этом, снова застыл на месте.

Алеша сегодня явно пребывал в некоторой внутренней рассеянности и оттого мало реагировал на происходящее вокруг, находясь в своем внутреннем мире, там ему было явно комфортнее.

Раздосадованному Григорию пришлось силой отодвигать Лешу в сторонку, так что, стоящий без эмоционально, как кукла, Леша, не ожидавший внезапного применения грубой силы и рывком сдвинутый с места, едва устоял на ногах. Сделав два спотыкающихся шажочка в сторону, мальчик остановился около стены.

Ошеломленный Леша подумал:

«Стою себе, никого не трогаю и вот тебе – «Бах!» и я чуть кубарем не полетел. Что я сделал такого? Ничего себе, повесточка дня!».

Но Алеша и не подумал обидеться на папу, что тот так невежливо с ним обошелся. Ну, толкнул и толкнул, так произошло сейчас, бывает. Но на свой личный счет Леша этот, получившийся грубым, толчок не принял.

Григорий, неловко вытянувшись в струнку, задрав вверх плечи и прижав руки к туловищу, чтобы ненароком не сбить сына, протиснулся в прихожую вслед за Лешей. И все же он, как не старался, все же задел, стоявшего как изваяние, сына, никак не реагирующего на суету вокруг.

«Ух»: выдохнул театрально Григорий, когда они с сыном, наконец, с грехом пополам «вломились» в дом почти не производя шума, но оставив для зрителей впечатление оглушительного, запоминающегося эффектного события или, сказать по театральному, культурного шока.

Со стороны наблюдающих за ними хозяев вхождение гостей в квартиру, по всей видимости, было надолго запоминающимся своей необычностью событием, но происходило это вхождение с редкими фразами, которые произносил Григорий, а в остальное время почти без слов и сопровождалось редкими тихими вздохами-охами, как отца, так и сына, и короткими междометиями у Григория, с невольным неконтролируемым шевелением губ, как будто он хотел что-то ясно и недвусмысленно сказать, но всё, в итоге, ограничивалось только выразительной мимикой и произнесением им про себя коротких словосочетаний, застревавших у него в горле.

Гости переступили порог, добрались до нужного места и тут мальчик нашедший себе укромное местечко в сторонке уже встал, как вкопанный, окончательно; ведь многогранное дело было завершено – они вошли в квартиру и процесс: длительный, протяженный для отца, и, незаметный, нормальный для ребенка, завершился.

Но им предстоял еще долгий путь, но мальчик об этом не знал. Он каждый миг следовал своему внутреннему миру.

Вокруг него была сама жизнь, но пока она еще не верховодила им и он естественным образом в ней существовал и был самим собой в любой ситуации, в отличии от его отца, который догадывался с разной степенью достоверности о том, что ему предстоит впереди.

И отец, строя прогнозы на будущее и анализируя, подстраивался под жизнь, не игнорируя внешние обстоятельства и окружающих людей, как это беспечно и вполне естественно делал его малолетний сын. Вот за эту естественность и откровенность детей и любят.

Каждому своё, ребенку своё, взрослому своё.

Глава 20

«Наконец, добрались»: непроизвольно вырвалось наружу у Григория то затаенное желание, которое до сих пор тщательно скрывалось внутри его.

После непроизвольно вырвавшихся слов Григорий понадеялся на то, что хозяева не придали слишком большого значения его словам, связанным с чувством истинного облегчения, которое он наконец испытал, а скорее связали его последнюю фразу с чувством юмора –посмеялись бы внутренне вместе с ним, но не поняли сути дела или, если поняли, то быстренько забыли, что он испытывал внутреннее напряжение, когда вышагивал с сыном к ним в квартиру.

Григорий подумал:

«А стоило ли оно того? Все эти внутренние усилия и глупые, ненужные переживания и борьба с самим собой за нулевой результат или, того хуже, за результат, лежащий ниже линии горизонта?

Когда-то ведь, много лет назад, были результаты, все было в душе у меня более-менее хорошо, радовался жизни; был приличным человеком, как все порядочные люди, даже в галстуке красовался иногда; а сейчас считаю, что у меня все – в минус, а главное, я сам себя в минус поставил, а это уже серьезно и опасно для меня самого, в этом случае уже никто не поможет, разве только если сама жизнь как-нибудь случайно не развернется в благоприятном для меня направлении, но таких редких явлений в природе почти что и не бывает».

Григорий подумал с иронией:

«А про людей, которые могут мне помочь, я и забыл совсем.

… Да у меня и нет никого, кто поможет …. Тогда зачем, спрашивается, я сейчас к Петру приперся?

Дома сидел бы себе как обычно, тихо и мирно, так нет же, притащился, прихрамывая на одну ногу, к Петру, шороху здесь навел, все планы им поломал, людям одни неудобства доставил своим визитом дурацким.

Я же по любимой своей традиции ни к кому, никогда за помощью и не обращался, в том же духе бы и продолжал, сидел бы тихо дома, семечки лузгал, так нет же, притащился зачем-то к людям, распугал их, наверное, своим странным завороженным видом, как у колдуна какого-нибудь, с печки упавшего и немного ушибленного. И – всё, дальше здесь сижу, голову людям морочу, довольный и счастливый.

Ну, это я утрирую, как всегда! Если бы, конечно, я был довольным и счастливым, я бы здесь не появился! Гудбай, Петя! И еще ручкой бы помахал ему издалека! Прощай, прощай, не жди меня назад! .... И напрасно. Ведь он же достойнейший человек, не перехвалить только бы.

Вот чего бы мне с ним постоянно не общаться? Беседы можно было бы долгими часами с умным видом вести; чай горячий, отдуваясь, пить и почмокивать от удовольствия из-за наличия разных вкусностей на столе, а главное из-за присутствия такого приятного и обходительного собеседника.

Или, например, мы могли бы пить водку, что куда интереснее, или, на худой конец, самогон, важно рассуждая о какой-нибудь высокой политике или, на крайний случай, перешли бы на разговор о каких-нибудь знакомых бабах, хихикая и посмеиваясь в кулак и толкая друг друга локтем в бок. Я бы ему толкал в бок посильнее.

В этих наших встречах я, конечно, поставил бы его на то место, где ему быть положено по его природной сущности и по своему роду–племени, доказал бы в спорах свое безоговорочное превосходство, а может и морды побили бы себе немного. Почему бы и не побить.

А как без этого? Не по-людски это, без небольшого-то мордобоя, не по-человечески.

Потом бы мы помирились и облобызались по-братски и песню какую-нибудь задушевную запели, обнявшись, сжимая из-всех сил рукой шею собеседника и радуясь, видя, как он постепенно наливается пунцовым цветом и начинает хрипеть, сбиваться, неверно выводя мелодию.

Затем я бы заботливо спросил бы его: «Что? Что такое, друг? Что-то лицо твое как-то странно посерело, да и глаза какие-то мутные, не в обиду сказать тебе, немного ополоумевшие стали, как будто ты ничего уразуметь не можешь; от слова, совсем ничего. Тебе, что ли, нехорошо или как? А я так стараюсь для тебя, изо всех сил надрываюсь, рулады вывожу, чтобы мое пение тебе понравилось».

И он, освобожденный от моих крепких дружеских объятий, отдуваясь, ответил бы мне: «Да, нет. Что ты. Прекрасно, прекрасно. Только немножко что-то сердце прихватило от радости слышать и видеть тебя! Сейчас, погоди …. Хотя мне твое пение очень понравилось, ей Богу, не вру, нисколько не сомневайся в этом, но давай, помолчим сейчас немного, вспомним с пиететом и торжественностью годы наши золотые».

И он бы даже, хотя и с трудом, но поднялся бы со стула и встал в торжественной стойке, положа руку на сердце, наверное для того, чтобы легко и свободно дышалось, также, как в молодости, и еще потому, наверное, встал, что стеснялся того, что я могу не сдержаться, снова броситься к нему и заключить в крепкие дружеские объятия. А так, когда он встал во весь свой внушительный рост, то мне сложнее будет допрыгнуть до его шеи и снова сжать мертвой хваткой моего дорогого друга в объятиях.

От такого сильного проявления чувств с моей стороны он наверняка боялся обронить скупую мужскую слезу.

По всей видимости радостные воспоминания свободным бурлящим потоком пробегали у Петра перед мысленным взором.

Только после того, как Петр постоял бы немного в торжественном молчании, с его лица медленно сошел бы пунцовый цвет и он явно повеселел бы, наверное, от нахлынувших воспоминаний о нашей совместной счастливой молодости.

Ясно бы мне тогда стало, как он рад-радешенек нашей встрече и я напрасно сомневался. Только почему-то иногда он пугливо озирается по сторонам и вздрагивает, но к нашей встрече это не имеет ни малейшего отношения.

Так что я, думаю, вполне мог бы общаться с Петром и раньше и не прерывать с ним связь, тем более, что, все-таки, не смотря ни на какие мои фантазии, похожие на настоящие, без прикрас, триллеры, я, в глубине души, уверен, что он хорошо ко мне относится, как и я к нему.

Глава 21

Сидел бы я тогда, минимум раз в неделю, чаще вряд ли получилось бы, у него на кухне и чай дул, закусывая какими-нибудь вкуснейшими конфетами, водятся у него, наверное, такие; вон, хоромы какие себе барские приобрел, а мне на корочку хлеба не хватает, шучу конечно.

Я питаюсь полноценно, полнокровно, витаминов достаточно, а вот что-то другое купить, на это, точно денег не хватает. Преувеличиваю, как всегда. Но мой бюджет до бюджета Петра явно не дотягивает и не дотянет никогда и ни при каких обстоятельствах, нужно это признать. Способностей деловых у меня нет таких, как у него, да и определенных черт характера, но, как говорится, я силен в другом.

А в чём другом я силен? Непонятно.

У большинства людей моего возраста имеется какое-нибудь конкретное дело и компетенции в его исполнении и все в глубине души этим безудержно хвалятся и все это неудержимое бахвальство и спесь, в конечном итоге, выскальзывает, выплескивается наружу и сказывается на особо чувствительных личностях. Все, кого не возьми, в кого не ткни пальцем, ходят надутые и важные в своей значительности от того, что они знают и умеют; одни только особо умные люди не выпячивают свою значимость и умения в своей работе, так как понимают, что они – не Боги и всегда найдутся люди и поумнее их и более компетентные в своей работе, если не прямо в данный момент времени, то потом, спустя какое-то время.

А у меня и дела-то никакого конкретного нет; так, одни теории и благие пожелания, пора бы мне уже и повзрослеть, а не гоняться за химерами.

Каждому человеку необходимо осознавать свою значимость, да и нужность, конечно, иначе дело – швах. Всё, поник человек и уже не цветет всеми цветами радуги и не пахнет всеми ароматами цветов.

Я не отрицаю тех достоинств, которые мне дала Природа, но в данный момент времени они мне ничего радостного, позитивного не приносят или я сам не могу этими достоинствами воспользоваться.

Я все время в этой жизни пытаюсь брести куда-то вперед, наощупь, в тумане, окружающем меня, но получается, что я все время, потеряв ориентиры, топчусь где-то в пределах одного замкнутого заколдованного круга или даже, парадоксальным образом, двигаюсь в обратном направлении, от лучшего к худшему, и далее – к еще более худшему.

Наверное, во многом все эти проблемы – от рассуждений, накопленных знаний и опыта, который становится все более негативным, и стираются черты естественного душевного позитива от простого существования своим внутренним миром без всяких рассуждений и выводов.

Вот и я, как только меня к стенке приперло, вспомнил про Петра и сразу же, скоренько, сюда прибежал, высунув язык, и встал на задние лапки.

Да, нет; что это я такое говорю: «На задние лапки!». Неужели я и на задних лапках? Не может быть.

А вообще-то – Хрен его знает. Все возможно в этом мире, а тем более у одного отдельно взятого человека, такого, как я. Вероятно так оно и есть. Не стоит сильно обольщаться.

Ладно, опять я в пространные рассуждения ударился, потянуло меня куда-то в сторону, не туда куда нужно.

А необходимо, всего лишь, обычное спокойное приятное общение, без задних мыслей, для своего удовольствия, как у всех нормальных людей, а не такое, как у меня, через какие-то усилия, через «не могу и не хочу».

А мне, нужно откровенно признаться, долго пришлось переламывать себя и убеждать для того, чтобы к Петру вот так-то нахально в дом вломиться – «Встречайте меня, я, гость Ваш дорогой, к Вам явился!».

Всё мне внешняя подпитка нужна в виде каких-то близких людей, которое пожалеют и по головке погладят. Сам не могу справиться. Одни бросили меня, а может и не бросали, может что-то более сложное и неоднозначное замутилось. Кто его знает? По этому вопросу трудно прийти к определенному выводу.

Но, факт остается фактом, что, не прошло и двух десятилетий, как я наконец-то проявил мало-мальскую инициативу и нетривиальным и экзотическим способом начал поиски тех, кто сможет мне помочь – «Ау! Где вы? Что вы где-то там потерялись? Идите ко мне! Быстро! А то я уже заждался! Шагом марш! Быстренько, быстренько! Скоренько, скоренько! Что вы там как увальни движетесь и вовсе не туда, куда нужно. Быстрей, быстрей, устал ждать уже вас. Ну вот, всё как прежде и всё как всегда!»

Ладно, оставим людей пока в сторонке, они что-то на помощь со всех ног не бегут, своих проблем по горло, с ними вопрос еще не решен окончательно.

А где я сам-то? Где я? В какой дыре? Люди людьми, может они мне и помогут, но почему я сам себе уже не могу помочь как раньше?

Конечно, нужно признать, что без любви и поддержки самых-самых близких людей, таких как отец, мать и иже с ними, ты будешь в любом случае морально раздавлен, но без помощи всех остальных я же справлялся с внутренними проблемами самостоятельно в молодости.

Находил внутри себя какие-то силы, уверенность, позитив, гармонию. Была самодостаточность и внутренний стержень. Ну и худо ли, бедно справлялся как-то, позитивно и открыто на мир продолжал смотреть.

А сейчас что? Сейчас чуть что – «Ой, больно! Тут болит, да тут нехорошо, да и вообще всё хреново, да и ты – уже не ты, а твоя прежняя оболочка.»

Причем раньше и сам был в душе живой и гармоничная связь была с окружающими людьми, даже усилий к такому положению дел не нужно было прикладывать.

Почему в душе самодостаточность и лучезарная радость, независящая от внешних обстоятельств исчезли?

Когда-то же всё это естественным образом присутствовало во мне и причем к наличию всех этих качеств я лично не прикладывал никаких усилий, сами по себе они у меня в душе сидели тихо и мирно, не ссорились между собой; не высовывались, когда не было нужно; в картишки, наверное, поигрывали, когда мной не были востребованы, но при случае сильно мне помогали и даже иногда в молодости буйно и разухабисто себя вели, достаточно свободно и громко песни орали и кое-кого даже стращали из тех, кто ко мне невежливо обращался и плохо относился.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.