В тупике бесконечности
Татья толкнула дверь, над которой тренькнул колокольчик, и вошла в любимый мир старины.
– Кларрррисса! – заорал при виде нее огромный зелено-красный попугай. Он сидел на спинке плетеного кресла, наклонив набок голову и глядя на Татью озорным круглым глазом. Татья представления не имела, кто эта загадочная Кларисса, но почему-то попугай упорно называл ее этим именем. Как-то она предположила, что для него все девушки «клариссы», но хозяин лавки опроверг эту догадку. «Нет, Танюша, – сказал он, – так он приветствует только тебя».
– Привет, Раймонд, – улыбнулась Татья и виновато развела руками: – Извини, сегодня не принесла для тебя вкусняшек.
– Дуррра! – заявил попугай и занялся чисткой перьев.
Вот так вот.
– Как не стыдно, Раймонд? – раздался справа глухой басок хозяина лавки, и тут же он сам вышел из-за стеллажа, завешанного разноцветными деревянными бусами. Это был высокий сухопарый старик с глубокими, резко очерченными морщинами и глазами мудрой черепахи: полуприкрытые тяжелыми веками, они смотрели на мир спокойно и равнодушно. Казалось, этот человек видел все, и ничто не может его ни удивить, ни опечалить.
– Здравствуйте, Танюша, – улыбнулся он Татье.
– Кларрррисса, – немедленно поправил попугай и, раскачиваясь из стороны в сторону, затолдонил: – Кларрррисса, Кларррисса, Кларрррисса!
– Ладно, ладно, убедил, – рассмеялась она.
– Замолчи, не то в клетку закрою, – прикрикнул на него хозяин лавки.
Попугай мигом слетел вниз и важно протопал за шкаф, подметая пол роскошным красно-зеленым хвостом. Чем больше Татья наблюдала за Раймондом, тем сильнее ей казалось, что он все понимает. Но почему Кларисса?!
– Здравствуйте, Карл Вениаминович, – запоздало поздоровалась она.
– Не ожидал тебя в ближайшее время. Ты же говорила, что готовишься к проекту в институте, – в солнечном свете вокруг старика кружилась пыль, отчего хозяин лавки казался добрым волшебником.
– Да… Я, собственно, не собиралась. Это было спонтанное решение. Извините, если я не вовремя…
Татья подумала, что только раз видела в лавке посетителя: очень вежливого и скромного юношу с лицом Микеланджеловского Давида, который, впрочем, при ее появлении быстро ушел, ничего не купив. Удивительно, как старику удается платить за аренду? Рекламой он не занимался, только на первом этаже висела бледная вывеска «Предметы старины». Да и то, что лавка находилась под самой крышей, тоже играло против.
– Танюша, ты всегда желанный гость у нас с Раймондом, – возразил старик на ее извинение.
– Кларррисса, – непреклонно напомнили из-за шкафа.
Они одновременно рассмеялись.
– Я вам больше скажу, – продолжил старик прерванную попугаем речь: – Ты зашла как нельзя вовремя. У меня есть один прелюбопытнейший товарец.
Татья заинтригованно улыбнулась. Карл Вениаминович скрылся за стеллажом, но вскоре появился вновь, держа в худой, покрытой пигментными пятнами руке черную колбу с крышкой.
– Мне удалось найти рецепт чернил, которыми записывала свои сочинения Джейн Остин.
– И вы его воссоздали?
– Да, – он протянул Татье колбу.
Она неуверенно взяла, открыла крышку, понюхала. Запах бы резким и неприятным. Заглянула в колбу, но горлышко оказалось очень узким.
– Из чего они сделаны?
– Четыре унции чернильных орешков, две унции железного купороса, полторы унции гуммиарабика и пинты несвежего пива. Каково, а? Я подумал, что вам, как писательнице, это будет интересно.
– Ну, я начинающая писательница, – смутилась Татья. – У меня пока нет ни одной законченной работы.
– Обязательно будет, – заверил старик.
На лестнице за дверью послышались шаги нескольких человек. Татья невольно взглянула на старика, и ей показалось, что он насторожился.
– У вас сегодня много покупателей, – сказала она, чтобы нарушить возникшую паузу.
Хозяин лавки улыбнулся одними губами, глаза остались серьезными. Дверь с шумом распахнулась, так что висевший над ней колокольчик захлебнулся от возмущения. В лавку один за другим вошли двое мужчин в форме полиции. Оба высокие, крепкие, похожие, словно братья. Хотя при более пристальном рассмотрении оказалось, что они совсем разные: тот, который вошел первым, был блондин с короткой стрижкой и цепким взглядом голубых глаз. Второй, рыжеволосый. Войдя, блондин вытянул шею, будто принюхивался, и осмотрелся. Рыжий наоборот в упор уставился на хозяина лавки.
– Здоро́во, уважаемый, – сказал он.
– Добрый день, – черепашьи глаза смотрели на полицейских спокойно и равнодушно.
Татья чувствовала напряжение. Она ненавидела людей в полицейской форме. Всех, без разбора. Много лет назад такие, как они, увели ее отца, а мать после трагедии превратилась в алкоголичку. С тех пор Татье казалось, стоит кому-то из полицейских на нее взглянуть, как они сразу узнают, что она дочь преступника, отбывающего срок в виртуальной тюрьме. Никакие доводы, что никому до нее нет дела, не помогали.
Зажав в руке колбу с чернилами, она стояла, испытывая лишь одно желание: поскорее удрать.
– Высоко же ты забрался, уважаемый, – продолжал рыжий полицейский, просканировав чип Карла Вениаминовича. – Не всякая птица долетит.
– Кому надо, долетают, – ответил хозяин лавки.
Рыжий скользнул взглядом по Татье, просканировал и ее чип, ухмыльнулся:
– Да уж, пташки, что надо.
Ну вот, теперь им все о ней известно. Она вспомнила о попугае, перевела взгляд на шкаф, за которым он скрылся, и увидела между ножками синий хвост. Чертяга затаился от незваных гостей.
Между тем, блондин прошел к окну и обратно, продолжая принюхиваться, точно пес. Захватил ладонью бусы на шторе, сжал их в гроздь.
– Мы, хотим поговорить о ваших покупателях, – сказал он старику, и будто невзначай взглянув на Татью.
Она почувствовала, как подбирается паника: она дочь преступника, и на нее можно все свалить, не тратя время на поиски виноватых. Сразу стало тяжело дышать, а в пальцах появилась противная дрожь.
– Я зашла случайно, – будто со стороны услышала она свой слабый, запинающийся голос. – Чернила купить. Я писательница… Начинающая.
И тут же подумала:
«Зачем я оправдываюсь? Меня ни в чем не обвиняют».
– Писательница? – блондин посмотрел на нее с улыбкой. Он выпустил из руки бусы, и они закачались, ударяясь друг о друга с тихим стуком. – О чем же вы пишете?
– О людях. Их радостях, обидах, страстях.
Рыжий фыркнул:
– Такая красивая девушка, а занимается всякой хренью. Лучше бы танцевала, с такими-то ножками.
Татья вскинула голову, едва не ответила: «Тебя забыла спросить, тупой полицай!» Но, конечно же, промолчала, только осмотрела презрительным взглядом.
Блондин насмешливости напарника не разделил. Подойдя к Татье, кивнул на колбу в ее руке:
– Это что такое?
Она прочитала голографическую надпись на его куртке: номер 36489. У них даже имен нет. Только номера, как у машин.
– Чернила, – ответил за нее Карл Вениаминович. – Такими некогда писала английская писательница Джейн Остин, если это имя не оскорбляет слух господ полицейских.
В его интонации звучал явный сарказм. Судя по лицу рыжего, имя писательницы ни о чем ему не говорило.
– Проверь состав чернил, – сказал блондин напарнику и протянул руку к колбе: – Вы позволите?
Как будто ее отказ что-то поменяет.
– Пожалуйста! – преувеличенно громко произнесла она и отдала чернила.
Номер 36489 передал их напарнику, тот капнул на затянутое в перчатку запястье, и справа от капли замерцали мелкие строчки. Татья вытянула шею, пытаясь разглядеть, что написано.
– Ну, что там? – спросил блондин.
– Ничего интересного, – ответил напарник. – Галловая кислота, железный купорос, гуммиарабик, глюкоза, фруктоза, фрагменты пектина, этиловый спирт.
– Стой на месте! – неожиданно рявкнул блондин на Карла Вениаминовича, который сделал несколько шагов к пузатому комоду.
Хозяин лавки замер, подняв руки. Мол, спокойствие, господа полицейские.
– Вот так и стой, – одобрил номер 36489. – И чтобы руки все время на виду были.
«В чем же он провинился? – недоуменно подумала Татья. – Такой милый, безобидный дедушка. Наверняка с кем-нибудь перепутали. Лишь бы обвинить!»
– Значит, чернила здесь покупаете, – произнес блондин, и его голубые глаза встретились с каре-зелеными Татьи. Она кивнула, и «номер» продолжил: – Небось еще и пером пишете свои романы о страстях человеческих. Все, как в старину.
Татья сделала вид, что не заметила иронии в его голосе, спокойно ответила:
– Бывает, что и пером. А что это противозаконно?
Лишь бы они не попросили продемонстрировать как это, писать пером! Одно дело сказать, совсем другое – сделать.
– Нет, скорее, экзотично. Кажется, современные писатели уже лет пятьдесят передают образы читателям напрямую без каких-либо вспомогательных инструментов.
Она посмотрела на полицейского с интересом. Вот уж не думала встретить среди них человека, интересующегося способами трансляции книг. Татья открыла рот, чтобы ответить, но рыжий вдруг спросил со смешком:
– Папашке своему в тюрягу тоже пером письма пишешь?
Татья вздрогнула – ведь ожидала, но все равно оказалась не готова. Блондин досадливо поморщился. Хозяин лавки переводил взгляд с одного на второго, и по его изборожденному морщинами лицу было невозможно определить, о чем он думает. Она нашла в себе силы взглянуть в лицо рыжему, и с достоинством ответить:
– Мы с отцом лишены возможности общаться.
Кажется, он смутился.
– Предлагаю ее отпустить, – негромко сказал блондин напарнику, но по интонации больше походило на приказ. – А с вами, Карл Вениаминович, мы побеседуем.
За шкафом послышался шорох. Полицейские насторожились и разом повернули туда головы. В тот же миг из-за шкафа с гомоном вылетело большое и красно-зеленое. И прежде, чем Татья успела закричать: «Это попугай!», пернатый налетел на рыжего. Полицейский отбил его кулаком, отправив на пол.
– Вот дьявол! Предупреждать же надо! – воскликнул рыжий, явно смущенный тем, что так резко отреагировал на птицу.
Татья метнулась к попугаю, села на колени. Раймонд тяжело дышал, открыв клюв и подняв дыбом перья на голове. Карл Вениаминович опустился на пол рядом с Татьей и сунул что-то ей в руку. Татья машинально сжала ладонь в кулак. Вещица была твердой и холодной, с четырьмя углами. Вскинув на Карла Вениаминовича глаза, девушка спросила взглядом: «Что это?»
«Помоги мне», – ответил его взгляд.
Она почувствовала сухость во рту. А если обыщут? Конечно, не имеют права, но мама говорила, что арест отца лишил их всяких прав. В то же время Татья знала, что нельзя не помочь старику. Да и что там может быть такого опасного? Смешно представлять немощного Карла Вениаминовича замешанным в чем-то преступном.
Скорее почувствовав, чем услышав движение за спиной, Татья обернулась. Это оказался блондин.
– Ну, как он? – спросил полицейский, кивнув на попугая.
Татья сильнее сжала в кулаке вещицу и поднялась в полный рост. Полицейский был на голову выше ее.
– С ним все в порядке, – сухо сказала она, избегая смотреть на его напарника. – Можно я пойду?
Блондин кивнул.
– До свидания, – обратилась она к старику и попугаю.
– Приходите еще, Танюша.
Попугай на этот раз даже возражать против неправильного имени не стал. Бедняга!
Чувствуя на себе взгляды полицейских, она нарочито медленно подняла с пола упавшую сумочку, направилась к выходу, каждое мгновение ожидая окрика «Стой!». По спине стекали струйки пота, казалось, что вещица жжет руку. А если они заметят, что она прячет вещицу в кулаке? Если заставят показать? Какая ирония: она даже не представляет, что это может быть!
Вот и дверь. Нажать на ручку, переступить порог, закрыть. Стук дерева о дерево. Свобода?
Перепрыгивая через ступени, Татья сбежала вниз. Выскочила на улицу и вдохнула сырой, пропахший тиной воздух. Только теперь решилась разжать ладонь.
Глава 4. Егор
Когда дверь за девушкой захлопнулась и колокольчик выдал писклявую ноту, Егор еще какое-то время прислушивался к удаляющемуся стуку тонких каблучков. После нее остался запах духов – тонкий аромат лилий, свежесть дождливого утра с кислинкой цитруса. Бестужев перевел взгляд на хозяина лавки. Преисполненный достоинства старик мягко улыбался, руки расслабленно держал на стойке из полированной темной древесины. Усталые серые глаза смотрели с пониманием. Сама добродетель. Попугай – и тот выглядел подозрительнее. Обходил полицейских прыжками, кося блестящим глазом и воинственно топорща перья.
– Ну что, Малышев Карл Вениаминович, будем разговаривать по-хорошему или как обычно? – развязно спросил Кротов.
Старик едва заметно дернул уголком рта. Егор сдержал вздох: Димка сегодня перегибал по всем параметрам. Образ крутого полицейского хорош со шпаной и всякой швалью, а к владельцу лавки нужен другой подход. Старикан не простой, его такими наездами не возьмешь; и лавка у него непростая, скорее всего, служит для прикрытия, иначе с чего бы дед платил за аренду? Вряд ли продажа поеденных молью ковров и прочего старья приносит доход. Да и девушку, если уж говорить начистоту, Кротов вспугнул. Сразу было видно, что она очень напряжена. Смотрела большими темными глазами, как загнанная волками косуля, хотя явных причин для страха не имелось. Изловчившись, Егор все же незаметно просканировал ее сумочку: ничего интересного нет. Тогда чего испугалась?
И вот, когда удалось разговорами о писательстве немного снять ее тревожность и подготовить к доверительному диалогу, Кротов влез со своей остротой про письма отцу-зэку. Юморист, блин! Егор физически ощутил, как разорвались нити доброжелательности, которые протянулись между ним и девушкой. Она сразу замкнулась, сквозь невесомое облако аромата духов пробился адреналин едва сдерживаемой злости. Теперь даже если что-то и знает – не скажет.
Решив, что за Татьяной Литвинцевойследует понаблюдать, Егор кивнул Кротову:
– Капитан, проводи посетительницу. Убедись, что все в порядке.
– Не вздумайте пугать девочку! – возмутился старик. – Бедняжка зашла в лавку за покупками, а попала на допрос! У граждан Федерации есть права, и вы, уважаемые, обязаны их защищать.
Дмитрий задернул тяжелую портьеру, прикрывавшую вход на склад. Пыль слетела с ткани и облаком захороводила вокруг статной фигуры в черно-серой форме. Кротов едва сдержался, чтобы не чихнуть.
– Как раз этим мы и занимаемся, – бросил он и толкнул дверь.
Колокольчик взвизгнул, дверь с хлопком закрылась за спиной полицейского. Включив IP-ком, Егор еще раз проверил по базе лавку Малышева. Ничего подозрительного. Либо дед и впрямь божий одуванчик, либо адский мухомор.
Виртуальная папка с данными на «Предметы старины» погасла, и стальная дуга наушника IP-кома сделалась холодной. Таким же был голос Бестужева.
– Мы к вам, гражданин Малышев, собственно, вот по какому по делу, – сказал Егор, глядя в мутное окно на светлое, без единого облачка, Питерское небо. – Нужны списки покупателей и опись товаров, которые поступали в продажу в «Лавку древностей» за последний год.
– Может, присядете? – предложил дед.
Егор облокотился на стойку.
– Список, – с нажимом повторил он.
Малышев развел руками:
– Увы, я не веду списков покупателей. Эта лавка работает много лет, ко мне приходят разные люди и по разным причинам. Кто-то с упоением собирает уникальные статуэтки или часы, а кто-то наоборот, хочет продать барахло, найденное на чердаке у бабули. Как правило, они редко возвращаются обратно, а своих постоянных покупателей я знаю в лицо. Нет смысла вести реестр.
– А в этом есть смысл? – Егор щелкнул по коммуникатору и вывел голограмму состава смеси из пакета, найденного в лаборатории. Завидев названия трав и ряды химических формул, старик рассмеялся. Каркающий смех пронесся по лавке, из угла его подхватил попугай.
– Ну, что же вы, молодой человек? Так бы и сказали, что вам нужно вернуть мужскую силу! Понимаю, в клинику стесняетесь обращаться… там ведь запись в биочип внесут, а какой юной гагарочке понравится знать, что у ее избранника, ну-у-у… – он заговорщически кивнул. – С жезлом не все в порядке.
Шумно выдохнув, Егор убрал голограмму. Голос зазвенел металлом:
– Перестаньте паясничать. Это порошок от болезней печени, а не от импотенции. Вы торгуете подобным?
– Юный друг, вы слишком серьезны. Это плохо отражается на печени. Учитесь легкомысленности. Это привилегия и особое искусство; это поиски поверхностного теми, кто, поняв, что нельзя быть уверенным ни в чем, возненавидел всякую уверенность.[6]
– Предлагаю проехать в отделение. Там у вас будет прекрасная возможность собрать вокруг себя неофитов. А вашу лавку в это время полиция перетрясет сверху донизу.
По губам Малышева скользнула улыбка:
– Ну что вы так сразу? Если вас интересует порошок, то его продают многие, может и у меня когда-то был. Сложно вспомнить.
– А имя Валери Соларес часом вспомнить не желаете?
Дед как-то сразу сдулся. Вся бравада и апломб куда-то подевались, на лице появился испуг. Старик отлип от стойки, попятился, пока не уперся спиной в массивный шкаф из красного дерева, покрытого потрескавшимся от времени лаком. Большие настенные часы с маятником громко отбили полуденное: «Бум! Бум! Бум!»
– Валери Соларес? – пробормотал он. – Надо подумать. Списки я, как уже сказал, не веду…
– По сусекам поскребите, иначе я сам поищу.
Старик поджал бледные сухие губы, кивнул и послушно полез под стойку. Вот, сразу бы так, а то начал хорохориться.
Открыв распухший от бумаг ящик стола, он стал выкидывать на пол исписанные мелким почерком листы, бормоча под нос:
– Где-то тут… Где же? Ох!
Дед вдруг закряхтел, посерел лицом и качнулся назад. Морщинистая ладонь легла на грудь, пальцы судорожно расстегивали пуговицу вельветового жилета, из кармана которого тянулась золотая цепочка часов. Сквозняк тревожно зашелестел тетрадными листами.
– Малышев, что случилось? Вам плохо?
– Ох… Сердце прихватило… – слабо прохрипел старик.
– Дайте руку, я просканирую биочип и вызову медиков.
– Там, в шкафу лекарства… Переносной медицинский модуль… Ох…
Черт, может и не дотянуть до приезда медиков!
Егор кинулся к шкафу. Выдвинул один ящик, второй, третий. Какие-то тряпки, бумаги, бусы, портсигары и прочий хлам. Ну, где же? Краем глаза он видел, как Малышев сполз на пол, рот широко открыт, дыхание тяжелое, хриплое.
Вот и переносной модуль. Небольшой стальной ящик с голограммой красного креста. Достав его, Егор тут же щелкнул замком. В модуле аккуратными рядами лежали ампулы; в соседнем отделе шприц-пистолет, сканер биочипа и портативный доктор.
– Вколите мне… – зашептал Малышев.
– Не волнуйтесь, я знаю, что делать.
Из многочисленных инструктажей по оказанию первой помощи Егор действительно знал. Он склонился над модулем, выбрал ампулу «метрофастерона», зарядил в шприц-пистолет. А вотзаветной красной колбы с нанотеком не обнаружилось. Без нее никак.
Только собрался спросить о нанотеке, как вспышка синего света блеснула на стекле ампул. И прежде чем Егор услышал статический треск разряда, висок прошило нестерпимой болью. Он кулем рухнул на пыльный паркет.
* * *Голову пекло с такой силой, словно кожу облили кислотой, которая разъела плоть до самой кости. С трудом открыв глаза, Егор перекатился на спину. Встать не получалось – ноги сделались ватными, а руки вовсе принадлежали не ему и шевелились так, будто кто-то невидимый дергает их за ниточки. По телу все еще пробегали колючие импульсы, оставленные парализатором. Егор и подумать не мог, что старик возьмет проклятый транк и подкрадется сзади. Он кое-как поднялся на карачки и привалился спиной к шкафу. Коснулся лба – кровь влажно блестела на черной перчатке, должно быть, ударился о косяк, когда потерял сознание. Сколько он так пролежал?
В распахнутое окно врывался по-весеннему свежий ветер. Со стороны Невы доносился гомон непоседливых чаек. Егор тяжело поднялся, фыркнул, потряс головой, как сбитый с толку пес. Пошатываясь, точно пьяный, он подошел к окну. Внизу парапет, серые покатые крыши, красная растрескавшаяся черепица, жестяные трубы сплетались в замысловатые узлы. А это что? На фоне ясного неба четко просматривалась бегущая по крышам фигура человека, в которой без труда угадывался сердечник Малышев. И ведь шустро бежал, не каждый двадцатилетний так сможет.
Модифицированный – пронеслось в сознании Егора, – поменял «запчасти», оставив дряхлую оболочку. Возможно, у него и сердце не одно…
Егор забрался на подоконник, под грубой рифленой подошвой ботинка хрустнула вздувшаяся краска. Помянув Малышевана чем свет стоит, он прыгнул.
Раскаленная полуденным жаром черепица встретила глухим треском, кусок откололся и запрыгал по склону вниз. Егор проводил его хмурым взглядом и рванул за Малышевым. Удерживать равновесие на узком коньке крыши, когда все тело трясет, задача не из легких. Особенно тяжелыми были первые метры, потом он почувствовал, как в сведенные парализатором мышцы возвращается сила. Довольно быстро добрался до плоской пристройки, откуда перемахнул на крышу соседнего здания. Длинный старый дом с мансардами и балкончиками, со скрипящими пожарными лестницами, с выпирающими как чужеродные наросты башнями связи. Такие древние постройки сохранились только в Петербурге, чему Егор был несказанно рад. Уж лучше скакать по крышам пятиэтажек, чем проверять на прочность нервы, покоряя небоскреб.
Расстояние между ним и Малышевым сокращалось. Модифицированный дед тоже это заметил, обернулся, прикрывая глаза ладонью от солнца, и припустил к пожарной лестнице. Ещенемного и окажется внизу, где его след легко затеряется в тысяче запахов узких переулков.
Егор обвел взглядом бесконечные сизые крыши. Малышеву придется перейти по длинной галерее к соседнему дому, а оттуда к очередной лестнице. Нужно его опередить.
Набрав разгону, Егор прыгнул. Жесткое приземление на козырек пристройки выбило из легких воздух. Пестрые голуби с гомоном поднялись с места, громко хлопая крыльями, в воздухе закружились одинокие перья. Еще прыжок. Егор упал на покатый склон крыши и на боку съехал вниз, пересчитывая ребрами черепицу, собирая одеждой грязь и птичье дерьмо. Он пробежал по балкону-галереи, перепрыгивая через стулья, столы и сваленный хлам. Из окна послышалась грязная брань. Громко завизжала женщина.
На дымчатый асфальт Егор вылетел как раз в пяти метрах от старика. Бестужев резко выкинул руку в сторону и разжал пальцы – пистолет в кобуре ожил, вшитая в ладонь биопластина сделалась горячей, и через секунду оружие нырнуло в ладонь.
– Стоять! Руки за голову!
Останавливаться Малышев не собирался.
Тогда Егор выстрелил. Синий импульс ударил рядом со стариком в балконный блок. Фонтаном вылетела щепа. Больше доводов не понадобилось.
– Вы не понимаете, во что ввязываетесь, – пробормотал старик, медленно оборачиваясь. Руки он держал поднятыми, и Егор заметил, что кожа на ладонях содрана до крови. Вельветовый жилет порван, лоскут ткани свисал до самого бедра, на брюках полно грязных разводов. – Такие как вы, глупые слепцы, никогда ничего не поймут!
– Возможно, – ответил Егор и выпустил свой ПМ. Кобура тихо защелкнулась. Пальцы нащупали наручники. – Малышев Карл Вениаминович, вы арестованы за нападение на полицейского и попытку к бегству.
– Вы не понимаете… Это ошибка! Вы совершаете ошибку! – воскликнул старик.
Глухой хлопок. Гомон перепуганных голубей, сорвавшихся в небо. Малышев качнулся и упал лицом вниз, на седом затылке кляксой расползлась кровь.
Долю секунды Егор стоял как вкопанный, не в силах поверить в случившееся. А потом увидел стрелка – тень выросла на крыше побитой временем пятиэтажки и, убрав винтовку за спину, понеслась прочь.
– Блин!
Егор стукнул по шеврону и побежал к пожарной лестнице. Пока он поднимался, Дима ответил на вызов.
– Ну что, Бес? Всю древнюю пыль перенюхал?
– Быстро ко мне! Отследи сигнал и дуй сюда! Малышева убили!
– Кто? Как?
– Шевелись, а то упустим!
Как Егор не пытался взять след, а все без толку – ветер дул со спины, принося запах тины и раскаленного асфальта. Зато металлический дух импульсного выстрела и крови словно бежал за ним по пятам, провожая до самой крыши. Солнце слепило, играя на руку человеку в черном, который несся назад к лавке. Неизвестный стрелок обладал недюжинными навыками паркура, ловко прыгая по конькам и взбираясь по стенам. Ничего, если Кротов подоспеет вовремя… Прижмут. Однозначно прижмут.
Егор остановился, озираясь по сторонам. Тень на миг исчезла, а потом снова появилась на крыше и проворно скользнула в распахнутое окно лавки. Ловушка захлопнулась.
Не успел Егор подбежать к окну как громыхнул взрыв. Ударная волна подхватила и швырнула на потрескавшуюся черепицу. Боль скрутила тело, и что-то тяжелое ударило Егора в грудь. Из окна рвалось пламя. Осколки стекла, пластика и древесины зло лупили по крыше, отлетали и падали вниз на мостовую. Протяжно и тоскливо завыла сирена пожарной сигнализации.
