С чего начинается Родина. Книга 10

Телевизорами в зажиточных семьях только начали обзаводиться, и они являлись большой редкостью. Слава богу, электричество было, сказывалась близость Комсомольска-на-Амуре. В более отдаленных селениях и стойбищах говорить о нем не приходилось, и в обиходе даже встречались земляные полы. Семья Сергея к группе зажиточных не относилась, и без телевизора, как правило гордости семьи, забот хватало: накормить, одеть, обуть, отправить в школу, работать по домашнему хозяйству – и десятка рук не хватит.

Сергей, как и многие будущие одноклассники и однокашники, много читал, страницы увлекательных книг уносили далеко от дома, в неведомые страны с бесконечным летом, охотой за слонами и львами, висящими вдалеке островами, налетающими ураганами, пиратами и поисками закопанных кладов. В зависимости от сезона игра в футбол, как и по всей стране, являлась повальным увлечением, особенно после победы советской сборной на мельбурнской Олимпиаде в 1956 году. Все хотели стать Яшиными, Татушиными, Симонянами, Нетто, Стрельцовыми, Ивановыми, Ворониными. В Стране Советов спорт был больше чем спорт, он демонстрировал преимущества советского социалистического строя всему миру, наряду с балетом и космической программой. Спорт имел ярко выраженную политическую окраску, вопреки олимпийской хартии и известной фразе «О спорт, ты – мир!», автор которой, французский барон Пьер де Кубертен, основатель современных Олимпийских игр, возродившихся в 1896 году, как-то отошел на второй план, вроде бы его и не было. Позднее, после московской Олимпиады 1980 года, даже сняли кинофильм под таким названием. Футбол и вовсе был выше всего. Как это ни странно звучит сегодня, но тогда само собой понималось, что в коллективных, командных играх наши спортсмены априори сильнее всех, потому что при социализме чувство локтя присуще каждому советскому человеку, ибо он друг и брат ближнему, в отличие от капитализма, где человек человеку волк. Вот такая белиберда была забита в головы, это утверждение никто не оспаривал, принимали как должное, «скрепу» в современном звучании.

Лето в этих широтах резко континентального климата жаркое, но короткое, и все-таки детворе хватало времени на игры в лапту, гонки на велосипедах, купание в Амуре. Зимой традиционные коньки, санки, лыжи, строительство снежных городков и выяснение, чья команда сильнее, при штурме этих крепостей, как на картине Василия Сурикова.

В повседневности ежедневной суеты до окончания школы Сергей моря не видел, хватало Амура, тем более что во время ледохода и дождливого сезона река разливалась вширь так, что и противоположного берега не было видно, – чем не море? Во время летних каникул разнообразили досуг поездки в пионерский лагерь в десятке километров от дома, на берегу Амура. Тут уж отрывались в собравшейся компании единомышленников по полной программе, в стороне от родительских глаз, хотя вожатые старались как могли унять озорников и главным для них было не оставить без внимания сорванцов на берегу реки.

В южной части Татарского пролива, там, где кончается Восточная Сибирь, расположены два порта: Ванино и Советская (бывшая Императорская гавань), между которыми всего лишь два десятка километров. Они единственные порты, связывающие континентальную часть Евразии c островом Сахалин, южными портами Приморья, побережьем Чукотки и выходом в Арктику. С Комсомольском-на-Амуре они соединены железной дорогой, но при строительстве этого участка Байкало-Амурской магистрали создатели уперлись в реку Амур, и возведение моста через широкую водную артерию закончилось лишь в 1975 году. Почти 30 лет, начиная с 1946 года, транспортировка ж/д составов в летнее время осуществлялась паромами, а в зимнее время дорогу прокладывали по льду, который искусственно намораживали до двухметровой толщины и укладывали более длинные шпалы для уменьшения нагрузки на лед. В составах груженые вагоны чередовались с порожними платформами – с той же целью. Длина такой переправы составляла около полутора километров. Глубина реки под переправой достигала 10 метров – вполне хватило бы, чтобы утопить ж/д состав вместе с паровозом.

Начиная с ранней весны берега Амура были самыми любимыми местами проведения игр и развлечений. К концу апреля величественная река просыпается после зимней спячки, возвещая об этом артиллерийской канонадой ломающихся льдин, слышимой за десятки километров от нее. Льдины ломаются и трещат, наезжают друг на друга, создают самопроизвольные запруды и начинают стремительное движение вниз по течению. Горе тому, будь то зверь или человек, кто окажется посреди реки в это время. Лишь по счастливой случайности и какому-то сверхсверхъестественному везению сможет он, перепрыгивая со льдины на льдину, выбраться на берег – знать, в рубашке родился. Зверье чувствует приближение ледохода и старается не заходить на лед в это время. Вот и несет река все, что окажется бесхозным и не вытащенным на берег, к далекому морю. С человеком сложнее: он все знает, но иногда действует вопреки здравому смыслу, как бы играя с судьбой, по аналогии с «русской рулеткой». Аборигены, то бишь малые коренные народности, воспринимают унесенное имущество и даже людей, по какой-либо оплошности оказавшихся на льду в самый неподходящий момент, как жертву речным богам, которые у каждого народца свои.

На буйство природы можно смотреть бесконечно, поражаясь мощи и невероятной силе всего лишь несколько дней тому назад скрытой под неподвижным, спокойным саваном реки, внезапно разразившейся буйным нравом, словно вулкан, начавший извержение. Только вместо кипящей лавы – холодные льды, совсем недавно скованные стужей и казавшимися бесконечно недвижимыми, будто на антарктическом плато. Множество людей собираются на берегах великой реки, чтобы в молчании понаблюдать за ежегодным неповторимым зрелищем, которое никогда не устанешь созерцать. Случаются заторы, и льдины, напирая одна на другую, словно живые, лезут на берег в своей мрачной и непоколебимой решительности. Кажется, не существует силы, способной остановить их напор. Наконец затор прорывается, и глыбы, скрежеща, будто в бессильной злобе, начинают отступать, оставляя не успевших уйти на берегу, где они и закончат свое существование под лучами весеннего солнца.

Река несет со своих верховьев все, что не успели спрятать или вынести на берег: попадаются и ставшие бесхозными лодки, одну из которых местная ватага подростков вытащила на берег, приобретя собственное плавсредство. К четырнадцати годам выявились тесно спаянные по интересам компании. В этом возрасте тесное взаимное общение неизбежно, происходит, как сегодня принять говорить, социализация, и, как правило, проверенные друзья остаются таковыми на всю жизнь, и даже если в дальнейшем они разлетятся по отдаленным «улусам», то дружба останется, хотя и перейдет в иное качество. Сергей также не избежал этого, и их коллектив состоял из пяти пацанов, объединенных общими увлечениями.

Лодка была немного помята льдинами, и ей повезло – скоро от нее остались бы только щепки: лед ломает и гнет даже металлические изделия, а дерево, угодившее между льдинами, он даже не заметит. Компаньоны вскоре зашпаклевали и заделали варом обнаруженные трещины, укрепили оба борта, а на берегу подобрали принесенные течением весла – их немало валялось поблизости после ледохода. Таким образом, они стали обладателями собственного судна – что-то подобное челну Петра Великого, который считается предтечей российского флота. Правда или нет, но такая легенда существует, и даже есть его копия, словно каравелла Колумба «Санта-Мария» в шестом или седьмом подобном варианте, хотя она была на самом деле караккой длиной всего лишь 25 метров. Но «каравелла» звучит гордо, с парусами, наполненными ветром, как и бригантина. Об этих типах парусников написано множество книг и стихов, положенных на музыку, не то что никому не известная каракка с неблаговидным звучанием – пусть историки с кораблестроителями разбираются. Впрочем, строители аналогов знаменитых парусных судов давнего прошлого утверждают, что копии построены в соответствии с чертежами тех времен. Хотя сомнения в сохранности чертежей, прошедших через века забвения, все-таки остаются, но это лишь для скептиков. Толпы туристов со всего мира посещают очередную копию «Санта-Марии» в Барселоне и не перестают изумляться, как можно было отправиться в неведомое на такой скорлупке.

Ледовая железнодорожная переправа через Амур

Чтобы грести по Амуру на весельной шлюпке, нужно быть искушенным речником и обладать недюжинной силой, знать особенности течений и водоворотов, ибо река очень коварна, да и течение приличное. Образовавшийся экипаж прекрасно осознавал все трудности на пути освоения будущих походов, но «не боги горшки обжигают». Любая дорога начинается с первого шага, и пришлось самостоятельно осваивать азы речного плавания, ибо без этого течение подхватит и унесет к далекому морю. Останется только взывать о помощи. При единодушном согласии посудину перегнали выше по течению, за городскую черту, в район лодочной станции, расположенной на берегу протоки, соединяющей озеро Мылки с основным руслом Амура. Да и на лодочной станции у знатоков есть чему поучиться. Ширина протоки не превышала трехсот метров – всего-то, иные солидные реки могут позавидовать. По сути дела, она также являлась рекой, в которую впадали другие, более мелкие и узкие протоки, самыми известными из которых были Кривая и Сухая. Протока, да еще Сухая – попробуй разберись, с Кривой-то вроде бы все ясно. Хотя и с Сухой тоже не все так сложно: при низком уровне Амура она полностью пересыхала, вот и вся недолга.

Вся эта низменная земля в несколько десятков квадратных километров относилась к водораздельной территории (не хочется говорить «зоне»), примыкающей к реке, к которой стремились многочисленные притоки по всему ее течению. Расположенная очень даже удачно, по соседству с городом, пойма испещрена многочисленными ручьями, речушками и озерами, богатыми рыбой самых разных видов. Тут вам не только пескари, ротаны, ерши и уклейки ловятся, а самые настоящие: от сомов и осетровых до хариусов – всех не перечислить.

По обоим берегам, на богато удобренной наносными отложениями наилока почве, раскинулись обширные заливные сенокосные луга. Трава на них растет как бамбук в тропиках, едва ли не на глазах прибавляя в росте, да и сено самого лучшего качества. Туда с весны и по осень вывозили многочисленное стадо крупного рогатого скота и удои молока получали завидные. Много горожан жило в частных домах с приусадебными участками, и скотское поголовье было почти в каждом подворье. К счастью, хрущевские запреты на обзаведение домашними животными миновали – видимо, одумались в верхах, им бы тренироваться в выдумках не на собственном народе, а на кошках, как в гайдаевской кинокомедии.

С наступлением теплых дней и до самых заморозков компания мальчишек подолгу пропадала среди многочисленных проток и на островах: каталась на отремонтированной лодке, рыбачила, варила уху на костре и ночевала в палатке, спасаясь от комаров и гнуса, без которых низменные заболоченные пространства представить невозможно. За удовольствия природа назначает и берет плату – терпите, удальцы. К подножному довольствию добавляли принесенные с собой овощи с домашних огородов, огурцов и помидоров в сезон хватало на всех. От побочных заработков тоже не отказывались, деньги никто не отменял и прожить без них, ориентируясь лишь на натуральное хозяйство, трудновато. Перевозили на своем «дредноуте» на противоположный берег Мылкинской протоки нуждающихся, взимая чисто символическую плату – 10 копеек. Но «с миру по нитке – голому рубашка».

Для оценки покупательной способности копеек стоит напомнить, что стандартный коробок спичек стоил одну копейку. Так что за стоимость перевоза одного человека можно было купить целых десять коробков со спичками. Когда набиралась достаточная, по мальчишескому разумению, сумма, устраивали праздник, «отовариваясь» в ближайшем от паромной переправы магазине. Тушенка тогда была настоящей, из мяса, покупали макароны и, конечно, сладости. Утомленная и довольная, с туго набитыми животами, в эту ночь компания спала, что называется, без задних ног, не чувствуя укусов всюду проникающих кровососов.

Летнее вольное житье, не стесненное ограничениями взрослых, приучало к самостоятельности и обдуманным решениям. Мальчишки взрослели намного быстрее своих сверстников, ибо бытие в самом деле определяет сознание, хотя далеко не всегда, но в период становления личности – точно. Маркс добавил единственное слово – «общественное» – к известному до него афоризму, которое убрали из контекста, вследствие чего фраза превращается в альтернативу. Но, по большому счету, все зависит от конкретной ситуации, и в нашем случае она однозначна. Предшественника забыли, а всю фразу приписали «основоположнику».

Временами отшельники наведывались домой, чтобы убедить родителей в отсутствии каких-либо проблем с ненаглядными отпрысками. Таковое негласное соглашение было заключено с их первой отлучки на острова и строго соблюдалось. Родители свыклись с создавшимся положением и понапрасну не тревожились – обе стороны были довольны, и долгое время неприятностей не происходило.

Спустя какое-то время прибрежное плавание на веслах прискучило и стало не удовлетворять растущие запросы подрастающего поколения, пришла пора совершенствовать плавсредство и мастерство. Пригодились советы старших братьев, в свое время «собаку съевших» на той же переправе. Изготовили мачту и сшили парус из разноцветных кусков прочной материи, принесенной каждым из дома. Выкрашенное анилиновой краской в черный цвет ветрило напоминало пиратскую шхуну из прошлых веков, не хватало лишь флага с черепом и скрещенными костями. Негласный пиратский закон гласил: красный флаг означал банальный грабеж без жертв, а черный – грабеж со «взломом», то есть весь экипаж жертвы будет уничтожен и пощады не будет никому. Черный парус ненавязчиво напоминал о древней пиратской традиции, но никого не озадачил, ни ребят, ни посторонних – по всей вероятности, никто не знал о его символике. А то бы не избежать неприятностей с полной конфискацией так тяжело доставшегося паруса. Ответ очевиден: «Какая краска была, такой и покрасили, какой с нас спрос?» Но все получилось, и вскоре новоявленные яхтсмены освоили нехитрое мастерство управления парусом, тем более что он был единственным на их «чайном клипере», и гоняли по протокам и озеру.

Возникли новые, неизвестные ранее ощущения от журчащей воды за бортом, когда не надо напрягать все усилия, ворочая тяжелые весла, не то чтобы любоваться проплывающими пейзажами. Впервые ощутили неведомое ранее удовольствие от использования дармовой энергии ветра в качестве лодочного движителя. Недаром еще в незапамятные времена архангелогородские поморы называли его «ветрило», тем самым подчеркивая назначение паруса. Ловите ветер в свои паруса – и у вас все получится! Несмотря на появившуюся уверенность, в основное русло реки выходить опасались из-за сильного течения и волнения, в считаные минуты возникающего даже при небольшом усилении ветра. Но запретный плод сладок, и их все больше манила «большая вода» великой реки, и когда-то выход на стремнину водного раздолья должен был произойти, подходящий случай найдется. Помимо того, страна находилась на подъеме, брежневский застой еще не наступил, и судоходство на реке словно подтверждало этот вывод, становясь все более интенсивным.

Ял под парусом

По всей реке в обоих направлениях двигались пассажирские и грузовые суда с самыми разнообразными грузами, сновали мелкие суденышки так называемого «тюлькиного» флота, ибо столь насмешливо-ехидное наименование подчеркивало их незначительные размеры, по сути дела, те же самые лодчонки, как моторные, так и парусные, и, на худой конец, самые ординарные весельные, принадлежащие местным рыбакам. Воды реки были чисты и невинны в своей первозданности, и рыбы водилось много. Захотелось свежей ушицы – прыгнул в лодку и через пару часов уже с солидным уловом еще живых рыбин. Люди, живущие по обоим берегам Амура, владели собственными плавсредствами, как сейчас автомобилями, в большом количестве.

Моста через реку еще не было, и железнодорожные составы перевозились на противоположный берег огромными паромами, каждый из которых вмещал 32 вагона. Во множестве сновали быстроходные пассажирские «Ракеты» и «Метеоры» на подводных крыльях – гордость отечественного речного судостроения. Кстати, усиленный и на 8 метров удлиненный корпус тех же «Метеоров» назывался «Кометами» и использовался для морских прибрежных пассажирских перевозок.

За несколько сезонов, проведенных на островах и протоках, ребята окрепли, возмужали и подросли. Восприятие мира также менялось, и их уже не устраивали мальчишеские игры, появилась внутренняя потребность какой-то новизны, хотя и сами-то еще не знали, чего хотят.

На этом перепутье одноклассник Толик Сикорский (не родственник знаменитого конструктора вертолетов, а всего лишь однофамилец) позвал Сергея в так называемый «морской клуб» – спортивную секцию, где он занимался морским многоборьем. Сикорский состоял в клубе уже несколько лет, и его развитое тело с рельефно выделявшимися мышцами наглядно свидетельствовало о несомненных достоинствах столь сложного вида спорта. Да и по сравнению с одноклассниками он выглядел солиднее и увереннее.

Морское многоборье включало в себя пять видов спорта: гребля на ялах, парусные гонки, стрельба из пневматической винтовки («воздушки», как ее называли), плавание и бег. Сергей уже имел изрядные навыки в гребле, парусном управлении и плавании, ну а бег – это всего лишь бесплатное приложение, которым владеют все мальчишки. Оставалась стрельба, но и она не являлась чем-то недостижимым. Сергей с удовольствием занялся новым для себя делом, которое вобрало и объединило все уже имеющиеся навыки и умения. Занятия по гребле и парусным гонкам проводились на шестивесельных деревянных шлюпках под руководством тренера, и не только на протоках, но и частенько на просторах Амура с его быстрым течением.

Сергей накапливал опыт управления парусами и вскоре управлялся с ними не хуже своего одноклассника. Новое увлечение захватило его, и он занимался целых два года, вплоть до окончания школы. Позднее, во время учебы в ДВВИМУ, Сергей продолжил заниматься морским многоборьем, но это уже из другой жизни, ничего общего не имевшей с амурскими просторами.

Занятия морским многоборьем не реке оказались как нельзя кстати. Амурский залив, на берегу которого располагалась будущая «альма-матер», являлся частью Японского моря и идеально подходил для совершенствования в этом виде спорта.

В любом случае увлечение этим спортом много дало для становления характера. «Делу время, а потехе час». Помимо спортивных занятий Сергей с Анатолием Сикорским приглашали своих одноклассников в шлюпочные походы на острова, расположенные в месте начинавшегося строительства железнодорожного моста через Амур. Один из таких походов едва не привел к непоправимым последствиям. Самоуверенность и небрежное отношение к рискованным забавам или видам спорта, особенно на такой могучей и своенравной реке, до добра не доводят. В тот раз, в самом начале лета, после окончания девятого класса, пошли в двухдневный шлюпочный поход вместе с девчонками из своего класса, всего около десятка человек.

Удивила одноклассница Зоя, впоследствии ставшая женой Сергея. Идти в поход вместе со всеми она отказалась, заявив, что боится утонуть, так как ял перевернется, а плавать она не умеет. Ее отказ и приведенные доводы показались смешными и надуманными. «Не могла придумать ничего поумнее, чтобы отказаться», – прокомментировал одноклассник Витька Куршев, «севший на хвост» опытным парусникам. В свою очередь, Сергею очень хотелось, чтобы Зоя отправилась вместе с ними, но никакие увещевания не помогли. Именно с этого раза стали проявляться ее необычные способности. В предыдущей книге они уже развернулись в полной красе, когда принимала, казалось, совершенно нестандартные решения, которых никто не мог понять. Одна история с «оберегом» чего стоила, суть которой прояснилась спустя несколько недель и повергла узнавших о действительности в шоковое состояние.

Еще с восьмого класса у обоих возникла взаимная симпатия – не что иное, как первая юношеская любовь, сидевшая занозой в сердце, и Сергей хотел ее видеть рядом все время. Общие настойчивые уговоры о надежности шлюпки и невозможности ее опрокидывания ничуть не поколебали уверенность Зои. На уговоры не поддалась, характер у нее был непреклонный, уверенность в своих действиях ничуть не изменилась – откуда все взялось, может быть, в какой-то мере оправдывали далекие предки – донские казаки.

Но самым удивительным было то, что Зоя оказалась права. Тогда впервые в полной мере проявились ее скрытые до поры до времени способности экстрасенса и провидицы, которые не однажды имели место в будущем.

Погрузив на лодку все необходимое для двухсуточного похода, отчалили от берега и, подняв парус, сразу же забравший ветер, отправились на выход из Мылкинской протоки, намереваясь пройти вверх против течения вдоль берега реки примерно шесть километров, до заранее намеченного острова. Поначалу все складывалось удачно: парус, забрав свежий ветер, надулся большим пузырем, и лодка с небольшим креном на подветренный борт, весело бежала против течения, оставляя кильватерную струю по корме. Вблизи проплывал берег с еще не везде распустившейся изумрудной листвой, которая бывает только в период ее появления.

Она будто радуется рождению на свет после зимней спячки и весенней распутицы с температурными скачками. В дальнейшем кроны деревьев несколько поблекнут и, оставаясь зелеными, уже не будут отдавать первоначальными яркими изумрудными оттенками.

Спустя недолгое время ял вышел «на простор речной волны», и, хотя никому не приходила в голову мысль о брошенной в воду персидской княжне, произошло совершенно неожиданное. Кстати, легенды о персидской княжне, якобы выброшенной Стенькой Разиным в волжскую волну, скорее всего, мифы о «народном заступнике», которым он никогда не был. Обычный разбойник и грабитель, на зиму уходил на Каспий и грабил султанских подданных, не отказываясь и от своих, но ни о какой княжне нигде не упоминается.

Толик Сикорский, являвшийся старшиной шлюпки, доверил Витьке Куршеву держать в руках шкот – снасть, прикрепленную к нижнему углу паруса, которой можно регулировать его площадь. Даже на самых малых плавсредствах, бороздящих реки или выходящих в море, должен быть старший, обладающий знаниями и опытом, иначе в случае малейшей опасности начнется самое настоящее «кто в лес, кто по дрова», то есть полная неразбериха, которая только усугубит назревающую опасную ситуацию. Так оно и произошло, согласно всем канонам, когда все знают, но ничего не делают, забывая правило «доверяй, но проверяй».

Старшина шлюпки проинструктировал Куршева о том, что тот должен держать шкот в руках и по команде травить его, давать слабину, или же выбирать, потягивая на себя. Но Витька пропустил инструктаж мимо ушей, проявил полную безответственность, а увлеченные открывшимися далями и рассматриванием проплывающего берега более опытные парусники не заметили, когда он намотал шкот на ближайшую утку (небольшое крепление для снастей), завязал его и оживленно болтал с девчонками, отчего вызывал их смех. Распетушился, как павлин, и напрочь забыл о своих обязанностях.

К этому времени ял миновал протоку со спокойным течением и вышел на стремнину реки, где течение сразу же его развернуло, изменив направление ветра относительно паруса. Изменение направления ветра в мгновение ока вызвало большой крен на левый борт, ибо порыв ветра резко усилил давление на воздушный движитель. Почти в унисон Сергей и Толик начали кричать Куршеву, чтобы он срочно травил шкот, но тот не мог этого сделать – очень уж сильно завязал, да и шкот здорово натянулся под напором надувшегося паруса. Тем временем ял все больше выходил на речной простор, и ветер продолжал усиливаться, что обычное дело во время выхода из речных проток на основную водную артерию.

Известно, что самый сильный ветер при ухудшении погоды возникает на речных или морских мысах, так как они являются естественными препятствиями на его прямолинейном движении. Ял кренился все больше, временами зачерпывая бортом воду, словно наши путешественники принимали участие в парусной регате, когда яхтсмены для того, чтобы не потерять скорость, несутся или огибают препятствие при свежем ветре на максимальных кренах, не уменьшая площади парусов. Впрочем, и у них хватает оверкилей (опрокидываний), стоит лишь чуть-чуть переусердствовать. Девчонки от испуга завизжали во всю мощь своих децибелов, но они ничем не помогли, и через считаные секунды ял лег на борт, вода полностью залила внутреннее пространство, оставив на плаву лишь противоположный борт и мачту с парусом. Но шлюпка была деревянной и утонуть никак не могла. Потерпевшие бедствие оказались в воде, держась за выступающие части непотопляемого плавучего средства.

К счастью для потерпевших крушение, расстояние от лодочной станции, от которой недавно отчалили, было небольшим и оверкиль произошел на глазах присутствующих там людей, к тому же девчачьи визги могли разбудить и мертвого, словно гусиный гвалт, спасший Рим. Через несколько минут примчались моторные лодки и занялись спасением, не занявшим много времени. Всех потерпевших вытащили из воды и разместили в моторках. Вынужденное купание в холодной воде теперь уже не казалось чем-то необычным, и страху как не бывало. Сергей с Сикорским, как настоящие флотоводцы, помогли спасателям подобрать девчонок, а сами остались у своего полузатопленного «ковчега», с тем чтобы отбуксировать его к лодочной станции, закончив едва начавшееся путешествие. Размотали носовой фалинь (веревку, привязанную к носовой части яла) и забрались в одну из моторок. Закрепить самодеятельный буксир в моторке было не за что, пришлось во время всей буксировки держать его в руках, изнемогая от напряжения. Деревенели мышцы, от усталости вибрировали ноги, спина потеряла чувствительность, и позвоночник дрожал как в лихорадке. Буксировка осуществлялась медленно и очень тяжело, моторка едва справлялась с тяжеленным «рюкзаком» за плечами. По-другому и быть не могло: лежащая на борту шлюпка, заполненная водой, и находящиеся в воде мачта с парусом в самом деле были неподъемными, сопротивление тянущейся воды было не под силу слабосильной моторке, она для подобных случаев не приспособлена, но чихала как настоящий буксирный катер, временами выбрасывая облака сизого дыма, когда становилось и вовсе тяжко.

Сикорский находился в средней части лодки, удерживая конец буксира, а Сергей делал то же самое, вцепившись мертвой хваткой посредине, сидя на корточках в кормовой части, возле самого мотора. Зафиксировать руки в неподвижном состоянии было невозможно, и тыльной стороной ладоней они терлись о детали металлического каркаса мотора, из-за чего образовалось несколько болезненных ран, воспалившихся на следующий день. Со временем они зажили, но памятные шрамы на руках остались на всю жизнь.

Во время буксировки хотелось бросить буксирный конец и вздохнуть свободно, будто страждущему в пустыне увидеть спасительный мираж и со всех ног броситься к нему. Но в то же время осознание того, что окажешься слабее напарника по бурлачному труду, придавало какие-то силы, то есть заставляло держаться на одних морально-волевых качествах.

Всему приходит конец, и казавшаяся бесконечной буксировка подошла к логическому завершению: опрокинутый ял уткнулся в опоры лодочной станции. Как оказалось, вся операция продолжалась всего сорок минут. После удерживания буксира все тело еще несколько минут находилось в каком-то оцепенении, будто не веря, что пытка предельной нагрузкой прекратилась.

После небольшого отдыха отсоединили мачту, повесили сушиться парус и, вычерпав воду, с помощью находившихся на лодочной станции мужиков вытащили лодку на берег – пусть сушится и отдыхает от потрясения, никто ее не хотел утопить, еще послужит. Все запасы, личные вещи и продовольствие вывалились из шлюпки во время оверкиля, и их унесло течение. Потеря была существенной, и особенно было неудобно перед приглашенными одноклассницами. А вдруг придумают какое-нибудь обидное прозвище типа «самотопы»? Но обошлось, они сами отчасти виновны в случившемся, увлекшись разговорами и весельем с конкретным виновником – безответственным балаболом. Хотя, с другой стороны, не нужно было доверять серьезное дело неопытному новичку, так что все виновны, каждый по-своему. Слава богу, все остались живы и здоровы, а понесенные потери меркнут по сравнению с этим и не кажутся такими уж существенными. Воистину «кому суждено умереть в собственной постели, тот не утонет»!

В тот день никто не стал возвращаться домой, чтобы не расстраивать родителей, что вполне могло обернуться окончанием «вольницы», и пришлось бы распрощаться с наступившим летом, одними воспоминаниями сыт не будешь. Поехали на дачу одноклассника, благо его родители отсутствовали и не могли раскрыть связавшую участников неудавшегося похода тайну. В этом случае опасное приключение было бы скоро известно всем заинтересованным лицам, и о выводах можно только гадать. Поездка на дачу, конечно, не равноценная замена шлюпочному походу, но «охота пуще неволи», можно сказать, в прямом смысле.

С шефами школы, в которой учился Сергей, явно повезло. Речной порт Комсомольска-на-Амуре относился к числу самых крупных предприятий города, и возможности у него были немалые. Со школьной скамьи проявлялась кадровая политика порта, выражавшаяся в обучении старшеклассников рядовым профессиям для работы на речных судах. Сергей выбрал специальность рулевого-моториста и летом после окончания девятого класса целый месяц проходил практику на речном пассажирском судне. По речным меркам пароход относился к среднему сословию: длина – 45 метров, ширина – 7, а максимальное количество пассажиров ограничивалось немалым количеством в 180 человек – по армейским понятиям, почти две роты, а это целый десант. И как вывод: пароходик можно назвать десантным кораблем – такая вот трансформация.

Работа была непростой: постоянное лавирование по створам между мелями в узких протоках среди амурских островов и раздолий. Перевозили людей в поселки, расположенные на берегах реки на расстоянии примерно 200 километров выше и ниже Комсомольска. Сергей ничем не отличался от штатных членов экипажа, делая ту же работу, что и они; поблажек на молодость не было, и это придавало дополнительный стимул стремлению ни от кого не отстать, не оказаться слабаком. Наравне с членами экипажа запускал и обслуживал дизеля, стоял вахты у трапа и на ходу в рулевой рубке на штурвале, вел пароход по створным знакам, выдерживая курс как по ниточке, ибо даже небольшое его изменение могло кончиться посадкой на мель, и тогда сраму не оберешься. Подавал на причалы и дебаркадеры швартовные концы и крепил их, устанавливал трап-сходню, помогал пассажирам подниматься и спускаться по трапу, да мало ли других обязанностей у каждого палубного матроса-моториста, всех не перечислить.

У шестнадцатилетнего подростка работа на настоящем судне с кучей обязанностей вызывала гордость и самоуважение, он чувствовал себя взрослым, таким же, как и его старшие товарищи по работе. За месяц той самой практики в полной мере ощутил сложность и ответственность профессии и окончательно решил поступать в морское училище. Окончив школу вместе с аттестатом о среднем образовании получил первый в жизни документ о приобретенной профессии – свидетельство о квалификации рулевого-моториста.

Брат Леня, шестью годами старше Сергея, по первой профессии был столяром-краснодеревщиком, окончил ремесленное училище, как тогда называли профессиональные учебные заведения по овладению рабочими специальностями. До службы в армии работал на судостроительном заводе и, будучи творческим человеком, писал стихи и очерки в заводскую газету «Амурец». После армии продолжил работать на заводе, стал внештатным корреспондентом заводской газеты и начал учиться в Дальневосточном государственном университете на факультете журналистики. Увлечений у него также хватало, и вместе с другом, плотником Евгением Скурихиным, загорелись желанием построить настоящую яхту. Желание желанием, но сконструировать и довести до ума настоящую яхту своими руками – это не табуретку сколотить. Помимо желания, нужно очень многими навыками обладать. В популярном тогда всесоюзном журнале «Катера и яхты» нашли чертежи, которые и стали пошаговым планом строительства, и желанную посудину все-таки построили. И если бы не завод, на котором они выписывали необходимые материалы, ибо в магазинах было хоть шаром покати, вряд ли бы у них что-то получилось.

Яхта получилась небольшая – а чего можно было ожидать при первом опыте? – но сработана профессионально, и парус тоже оказался черным. К чему бы снова черный цвет? Вероятнее всего, краски другого цвета не было в наличии, да и цена устраивала.

Вспоминается старый эпизод, имевший место на самом деле: второй механик «на выданье» в старшие механики, пройдя экзамены, получает рабочий диплом «механика первого разряда», дающий право работать старшим механиком на морских судах. Действующий стармех, его шеф, поздравляет и говорит: «Скоро у тебя начнется черная жизнь!» Второй механик в недоумении уставился на умудренного прорицателя, ведь второго механика трудно удивить большим объемом работы. «А ты разве не знаешь, что только дипломы капитана дальнего плавания и механика первого разряда – черные?! Все остальные – синие!» – последовал ответ. Такая вот аллегория черного цвета. Не хватает только «Черного квадрата» Малевича, из которого неизвестно почему создали икону загадочности, своего рода культ, хотя сам художник весьма посредственный и ничего стоящего в жизни не создал. А интрига «Черного квадрата» напоминает расхожую фразу из сказки Ганса Христиана Андерсена: «А король-то голый!» Вот и стараются люди, дабы не показаться невежественными, говорить о какой-то скрытой сакральности в этом «чуде» живописи. А ведь на самом деле это всего лишь разрекламированная пустышка.