Разгром

– Кто седьмой? – вполголоса спросил Паласар.

– Он, – указал Мельхиор на распростертую на мостовой фигуру.

Лежащий человек, несмотря на жару, был полностью затянут в грубое рубище. Голова его также была завернута в тряпье. Рядом с человеком лежало множество камней, которыми его закидала толпа. Почти все разошлись, вокруг убитого опасливо слонялись несколько подростков. У одного из них была палка, и другие подзуживали его ткнуть фигуру концом палки, но тот медлил и не решался.

Мельхиор, взяв за шиворот подростка с палкой, отшвырнул его со своего пути, будто обладал силой крепкого воина. Этого оказалось достаточно, чтобы его товарищи в страхе разбежались. Мельхиор приподнял наскоро казненного человека, прислонил его невесомое тело к стене и снял покрывало, обернутое вокруг головы. За покрывалом Паласар увидел изъеденное язвами лицо прокаженного. Он привык к таким зрелищам, и даже запах гниющей плоти не вызывал в нем обычного отвращения. Он и сам обращался с жертвами проказы с завидной легкостью, но зрелище того, как это делает другой человек, отозвалось в нем тревогой за здоровье Мельхиора.

– Сейид не боится перенять злосчастную хворь? – осторожно поинтересовался Паласар, хотя догадывался, что Мельхиор, похоже, не менее сведущ в тайнах и опасностях болезни, чем он сам.

– Как видишь, не боюсь, – ответил тот, не оборачиваясь. – Нам повезло. Он еще жив. Давай, скажи же что-нибудь. – Мельхиор без стеснения дал раненому несколько пощечин. – Что ты делал в городе? Почему не сидите со своими? Отвечай!

Раненый – хотя, судя по нескольким шрамам на черепе, его следовало назвать умирающим – пробормотал что-то неразборчивое, на что Мельхиор задумчиво хмыкнул и продолжил спрашивать:

– От кого? Откуда?

Но тут умирающий откинул голову и потерял сознание. На улице появилась стража. Четверо. Они подошли к Паласару и, приняв его за слугу, спросили:

– Твой господин лекарь?

– Да, любезные хранители покоя и порядка, – сориентировался Паласар, начав объяснение в смиренном, едва ли не подобострастном тоне, – перед вами искуснейший лекарь по сю сторону Красного моря, чье мастерство врачевателя соперничает только с его природным милосердием, которое он готов расточать на каждого страждущего, а равно и всякого, кто в нем нуждается.

– Этому услуги твоего господина больше не понадобятся, – ответил стражник, бывший за старшего. Паласар еще вчера заметил, что у Мельхиора была особая аура, присущая людям большой власти, отчего другие сразу, еще не видя его лица, еще не слыша его голоса, испытывали перед ним необъяснимый трепет. Даже суровые стражники предпочли не обращаться к Мельхиору напрямую, а взяли Паласара в посредники.

У Мельхиора защемило в груди, когда он услышал, как из-за него приходится лебезить перед стражей Паласару. Вместо того чтобы молча удалиться, как он сделал бы в другое время, он решил показать, как умеет обращаться с грубоватой публикой. У Мельхиора была особая аура, но своя аура была и у Паласара. Рассказчик историй заставлял людей играть для него и производить впечатление. Он был зрителем, который одним присутствием мог вызвать к жизни интереснейшие спектакли.

Голой рукой Мельхиор опустил погибшему нижнюю челюсть, вытащил пальцами язык и, осмотрев его, вернул обратно в рот. Затем Мельхиор встал и, держа обслюнявленную руку перед собой, подошел к Паласару.

– Скончался, – сказал он «слуге» и тут же обратился к страже: – И это называется служба? У вас прокаженные по улицам разгуливают. Город закрыт для прокаженных. Где вы были?

– Случаи участились, сейид, – ответил в оправдание стражник, боязливо косясь на побывавшие в зараженном рту пальцы, – но мы держим улицы под строгим приглядом. Мы приходим так быстро, как можем. Иногда народ успевает быстрее.

– Через два дня я зван на прием к шаху показать свое умение. Я расскажу ему, что происходит на улицах.

Стражник замялся, раздумывая, стоило ли ответить на слова угрозы. Тем временем Мельхиор достал белый как снег платок, вытер им руку и подбросил платок в воздух. Произошло невероятное, что заставило Паласара округлить глаза, а стражников в страхе отступить на шаг. Платок вспыхнул яркой вспышкой и в мгновение ока сгорел дотла. Пепел разлетелся по ветру, не успев коснуться земли.

– Если так угодно сейиду, – поклонился стражник, отступая с дороги.

– Теперь пойдем, – позвал Мельхиор и двинулся обратно на базарную площадь.

Паласар следом прошел мимо стражников, улыбнулся и пожал плечами – дескать, не обессудьте.

– Он сказал: «Спасался», – поделился Мельхиор со своим спутником, когда тот догнал его.

– А? – переспросил Паласар, который прислушивался к тому, как стражники за их спинами спорили, кто будет обвязывать убитому ноги веревкой, чтобы утащить с улицы.

– Он от кого-то спасался, – повторил Мельхиор. – Спасался. Не думаю, что он имел в виду свою душу. Получив столько ударов по голове, люди теряют склонность к фигуральным выражениям. Итак, спасался, – в четвертый раз подчеркнул Мельхиор. – Что скажешь?

– Полагаю… – начал Паласар и задумался, потому что говорить очевидные вещи не хотелось, к тому же его перебили.

– Ишак!

– Шайтан!

– Тюфяк с заплатой!

– Мешок навоза!

– Плешивая борода!

– Шакал без племени! – ругались торговцы, не поделившие место.

Пока один из торговцев уходил одним глазком посмотреть на прокаженного и кинуть камушек-другой в возмутителя спокойствия, его сосед слегка подвинул товар отлучившегося товарища и занял освободившееся место.

– Я твою жену на базаре покупал!

– Я твоих дочерей на базаре продавал!

– Я твоих баранов на шампуре вертел!

– Я твоих баранов знаешь на чем вертел?!

– Я твой «вертел» шиш-кебаб за полдинара покупал!

Ругань торговцев прервал пронзительный женский крик. Вопль был таким страшным, что все повернулись по направлению звука. Глазам зрителей предстал угрюмый мускулистый детина, который с пугающего вида кузнечными клещами склонился над женщиной, завернутой в безразмерное черное платье. Обладательница громкого голоса, что было видно и через скрывающий размеры покрой, была вдвое крупнее своего мучителя, и ему бы крепко досталось, не будь крикунья надежно привязана ремнями к наклонной скамье. Благодаря этой нелишней предусмотрительности, по которой можно отличить опытного специалиста от дешевого коновала, вместо тумаков на рыночного зубодера обрушилось всего лишь извержение площадной брани. Правда, поток ругательств был таким непотребным, что мнившие себя острословами торговцы забыли свой спор и стыдливо прикусили языки. Даже ловкий захватчик прилавка поделился местом с товарищем, дабы им больше не пришлось позориться перед всеми косноязычием. Только чернокожий эфиоп в красно-желтой феске как ни в чем не бывало продолжал без устали драть горло, перекрикивая бранчливую пациентку:

– Вода! Вода! Холодная вода! Один динар!

– Один динар за воду? Должно быть, у него в кувшинах прячется целое озеро! – притворно возмутился Паласар. Уж он как никто обожал торговаться на базарах.

– Сходим в ущелья за городом, – предложил Мельхиор, всю базарную перебранку пребывавший наедине со своими мыслями. – Обычно прокаженные живут в изгнании там.

– Пойдем пешком? – уточнил Паласар, поглядывая на свои ноги. Ему не улыбалось в первый же день изорвать о камни красивейшие туфли красной замши, отделанные шелковыми шнурами, которые он специально берег на грядущие праздничные и предпраздничные дни.

Мельхиор по опущенному взгляду понял тревоги Паласара и сжалился:

– Возьмем верблюда.

– Завтра могу обуть сапоги, – словно извиняясь, добавил Паласар.

– Верблюдом быстрее.

Товарищи выбрались с базара-у-дворца и пошли к городским воротам, к месту, где собирались караванщики и погонщики верблюдов.

– Немногим магам удается овладеть силой огня, стихией пламени, – задумчиво проговорил Паласар, пока они с волшебником шли, направляясь к воротам.

– В Искусстве путь стихий несложен, – не вдаваясь в подробности, ответил Мельхиор.

– Для тех, кому он предназначен, он, может быть, и легок.