Томится душенька на зоне

– Откуда я знала, что меня посадят...

– Да я и сам, если честно, удивлен. Ну, развратные действия, это еще можно понять. Железного занавеса давно уже нет, люди расслабились, раскрепостились. Я бы и сам, если честно, кого-нибудь сейчас совратил... – незлобиво, но с маслеными разводами в глазах улыбнулся лейтенант.

– Только не меня... И вообще, я не понимаю, что вам от меня нужно? – ежисто спросила она.

– А то и нужно, что утешить бедную девочку. Ничего такого ты не сделала. Ну, подумаешь, в порно с каким-то малолеткой снялась...

– Не было никакого порно. Меня банально изнасиловали. Меня. Изнасиловали. И меня же обвинили в разврате...

– Ну, как насчет настоящего порно? – похотливо улыбнувшись, спросил офицер. – Могу телевизор сюда принести, с видиком. Я все могу... И уют можно здесь сделать, как дома. Матрасы принесу, одеяла, цветочки, все такое... Будем лежать, порнушку смотреть...

– За кого вы меня принимаете? – вспылила она.

– Тихо, цыпа, не шуми! – зашипел на нее лейтенант.

И, чтобы утихомирить, накрыл своей ладонью ее голую коленку.

– Я сейчас кричать буду! – Евгения вскочила со своего места, встала у двери.

– Я же говорю, тихо! И кричать не надо... Не хочешь, не надо... Потом захочешь. Сама попросишь. Я подожду...

Похабник ушел, но Евгения была уверена, что этот его визит не последний. А если не он, то кто-нибудь другой из ее надсмотрщиков пожалует. Ведь репутация у нее не ахти, теперь она для всех падшая женщина, которой могут пользоваться все, кому не лень...

Глава 6

Рыбин перебирал пальцами по столу, как по струнам гитары. Вроде бы нервничает следователь, но выражение лица при этом как будто безмятежное.

– Я не буду ничего подписывать.

Евгения оттолкнула отбитые на машинке листы с обвинительным заключением.

– Это ваше право, – внешне невозмутимо сказал он.

– Мое право составить на вас жалобу и отправить в вышестоящую инстанцию!

– А этого я вам не советую. Во-первых, вы ничего не добьетесь, а во-вторых, вы только усугубите свою вину... Скажите, с кем вы сейчас находитесь в камере?

– Ни с кем, одна.

– И то вам плохо... А представьте себе такую же, как у вас, камеру, и в ней двадцать уголовниц...

– Так не бывает.

– Уж поверьте мне, бывает и хуже. Завтра вас переведут в следственный изолятор. Я позабочусь, чтобы у вас была приличная камера. Но если вы начнете писать жалобы, вас переведут в камеру к прожженным уголовницам. Скажите, вы бы хотели заняться сексом с женщиной?

– Нет! – встрепенулась она.

– Ладно, если бы просто с женщиной, а то с грязной уголовницей... В общем, советую вам обойтись без самодеятельности, это в ваших же интересах...

Возможно, Рыбин всерьез опасался, что Евгения поднимет шумиху, но даже если вдруг вышестоящие инстанции приструнят этого следователя, то Адам возьмется за другого. Да и не приструнят его, потому что в этой продажной стране с могущественными людьми не воюют. А отец у Адама именно такой человек.

– Вы меня поняли? – жестко спросил Рыбин.

– Да, – обреченно кивнула она.

– Вот и хорошо, – взбодренно улыбнулся следователь. – А раз так, еще один совет. Не пытайтесь плыть против течения. Признайте свою вину, и на душе станет легче, и суд учтет ваше раскаяние. Будете паинькой, получите по максимуму – все три года, но условно. И вас тут же отпустят из здания суда домой...

– Условно?! – настороженно спросила Евгения. – А это возможно?

– Конечно.

– Тогда зачем же меня держат под стражей сейчас?

– Потому что суд не счел нужным изменить меру пресечения, – напустил туману Рыбин.

– Но разве был суд?

– Будет... Мой вам совет, не забивайте себе голову. Отправляйтесь в камеру и постарайтесь расслабиться. Сидеть вам недолго, максимум два месяца, пока не закончится судебный процесс. Так что набирайтесь терпения...

Ее доставили в изолятор временного содержания, закрыли в камере, которую за два дня обитания в ней она привела в более-менее сносный вид. И цветочки на столике появились, спасибо маме, и чистое белье – это заслуга отца, который дал ей немного денег, чтобы подмаслить надсмотрщиков. Под нарами стояла сумка с вещами и сладостями, которые хоть как-то разбавляли горечь ее существования.

После отбоя она легла спать, простыней закрывшись от круглосуточно горящей лампочки. Так называемое дежурное освещение раздражало Евгению и вместе с тем служило ей иллюзорной, но все же защитой от похабников с погонами на плечах. Наступала третья ночь в заключении, и девушка хотела надеяться, что и она пройдет так же спокойно, как и предыдущая.

Она уже засыпала, когда лампочка погасла. Возможно, она просто перегорела, но девушка о том даже не подумала. Евгения вскочила с нар как ошпаренная, схватила со стола ложку, как будто это был нож, которым она могла защититься от насильников.

Дверь открылась, в камеру зашел мужчина.

– Не подходи! Убью!

– Жень! Это я! – услышала она знакомый голос.

– Никита?! – радостно воскликнула она.

– Я... Можно к тебе?

– Ну конечно!

И в тот же миг за ним захлопнулась дверь, и почти сразу же зажглась лампочка. Она увидела Никиту. В белой футболке, в джинсах, спортивный, подтянутый. Может, и не самый красивый, но, казалось, не было на свете желаннее мужчины, чем он. Или нет, вообще не было на свете желанных мужчин, кроме него...

– Как ты здесь оказался?

– Хочешь, скажу тебе, что я, как великий Гуддини, могу свободно перемещаться из камеры в камеру?

– Можешь сказать все что угодно, я всему поверю, – улыбнулась она.

– А в то, что я здесь рядом сижу, тоже поверишь?

– Я как-то не подумала, – нахмурив брови, с чувством вины сказала Евгения.