Лагерный пахан

– А влетел за что?

– В каком смысле – влетел?

– Ну, стройбат заслужить надо, – каверзно усмехнулся таксист.

– А-а, была заслуга. По двести шестой статье. Козлу одному вывеску начистил…

– Условный дали, да?

– Зачем условный? – кичливо расправил плечи Трофим. – Полгода на «крытом», полтора – на малолетке…

Что верно, то верно, стройбат надо было «заслужить». Туда самый «цвет» молодежи брали – тугодумы из вечных второгодников, рахиты-очкарики, алкаши-наркоши, уголовники дешевой масти. Ну и, конечно же, правильные пацаны – из тех, кто реально мотал срок или достойно вел себя на «крытке» под следствием…

Трофим хорошо помнил свой первый день в сапогах. Два дебила из стариков на него насели, на тряпку посадить пытались, так он такой пропистон вставил, что добавки им не захотелось. Часть нормальная попалась, там все чисто по понятиям. Если пацан правильный, то по барабану, сколько ты отслужил. Сумел поставить себя реально, значит, быть тебе человеком. Нет – все два года дерьмо лаптем хлебать будешь…

– А я тоже по хулиганке, но условкой отделался… Да, кстати, Микита меня зовут!

Водитель подал Трофиму руку, тот крепко ее пожал. Видно же, что свой человек… Это там, на остановке, чужие люди остались. Заумные все, не с того боку правильные. Фурманы дешевые. Для них реальные люди – фуфло, а такие чмыри, как Яшка – шик-блеск в почете… Краешком человеческого сознания Трофим понимал, что не совсем прав в своих суждениях. Но не мог думать иначе: все еще клокотала в душе обида.

Чернопольск – небольшой город в сотне километров от Москвы. По сути, это была черта, за которой начинался пресловутый сто первый километр. Оттого здесь и в прежние, и в настоящие времена селились отбывшие свой срок заключенные и политически несознательные граждане. Но этот неблагонадежный контингент селился в основном в Вороньей Слободке, так назывался район – отдаленный и отделенный от города высокой стеной длинного, как кишка, завода цветных металлов. Завода, на котором, по логике государственных мужей, должны были работать бывшие уголовники. Но далеко не все из них хотели становиться бывшими и продолжали вести прежний образ жизни, далекий от идеалов общества строителей коммунизма. Дети уголовников сами со временем попадали за решетку, их внуки зачастую шли по той же стезе. И так по замкнутому кругу. Блатная романтика здесь была так же естественна, как ядовитый дым из труб металлургического завода…

Машина остановилась возле старого трехэтажного здания. Полусгнившая крыша, потемневшая, местами обвалившаяся штукатурка, потрескавшийся фундамент, кривая, уходящая вниз к оврагу улочка, безжалостно испоганенная помоями – их здесь, не церемонясь, выливали прямо из окон. Запах нечистот и безнадеги. Но Трофим привык чувствовать себя здесь как черт в тихом грязном омуте. Хотя этот омут сложно было назвать тихим. То драки с поножовщиной, то пьянки с матерными песнями, то нечеловеческие вопли избиваемых жен и сожительниц… Одним словом, родная стихия.

Трофим торопливо сунул Миките мятую трешку, но тот заупрямился.

– Обижаешь, братан! – строптиво мотнул он головой. – Со своих денег не берем.

– А ты все равно возьми!

Деньги лишними не бывают, но Трофим все же расплатился за проезд. «Спасибо» в блатной среде не канает, здесь долг платежом красен. За добро ты человеку должен отплатить таким же добром – возможно, еще большим. Кто знает, может, Микита затребует такой благодарности, которая встанет в сотню, а то и в тысячу таких трешек… Нет, уж если есть возможность оплатить счет, то лучше сделать это, чтобы не было долгов…

Трофим вышел из машины – еще раз осмотрелся, принюхался. Пусть и мрачные, но родные пейзажи, пусть и муторные, но привычные с детства запахи… А в хищном сумраке подворотни родного дома шпана – три паренька на корточках сидят. Совсем еще молодняк, урла. Курят, под себя сплевывают, о чем-то шепчутся меж собой. Увидели Трофима, притихли, зенки свои разули. Не узнают…

– Об чем скучаете, пацанва?

– А-а, Трофим!..

Первым с корточек поднялся приземистый, основательный для своих лет паренек. Трофим также признал его. Лешка, младший брат Петрухи Мигунка. Годков пятнадцать ему, но для своих лет смотрится тузово. И остальные ребятки привстали.

– Ты прямо как с картинки! – хвалебно заметил Лешка.

– Нормально все, пацан, – небрежно усмехнулся Трофим.

– Отслужил как надо, да?

– Ага, как надо… Как мне надо было, так и отслужил.

– Петруха тоже отслужил… В смысле, откинулся.

– Погоди, он же на пятилетку загремел.

– Так это, амнистия была…

– И где он сейчас?

– Где, где, чучу себе нашел, у нее счас зависает… Это в Тесном переулке, третий дом справа. Там у них малина… Ты бы заглянул. Петруха говорил, что ты скоро дембельнуться должен…

– Значит, помнит, если говорит, – польщенно хмыкнул Трофим.

– Оп-ля! Краснучка рисует! – встрепенулся стоявший позади Лешки паренек.

Тот мгновенно отреагировал на этот сигнал – присел на корточки. Его дружки поступили так же. Один Трофим остался стоять на ногах. О чем бы мог и пожалеть, будь у него мозгов поменьше… В подворотню входила, нет, вплывала расфуфыренная дева лет двадцати. Роскошные волосы яркого песочного цвета, красивые шальные глаза, развязная полуулыбка на пухлых удлиненных губках… Пуговички на ее тесной кофточке вот-вот, казалось, выскочат из петель под натиском крупных наливных яблок соблазнительного бюста, короткая джинсовая юбочка так туго облегала крепкие бедра, что трещала по швам. В туфлях на высоких каблуках она шла так легко и непринужденно, как будто под ногами не испещренный выбоинами асфальт, а гладкий паркет подиума…

Диво дивное, чудо чудное. Трофим смотрел на нее широко раскрытыми глазами, но та как будто и не замечала его. Зато молодняк не обошла вниманием – язвительно глянула на пареньков, колко усмехнулась. Не останавливаясь, бросила через плечо:

– Жорики-мажорики! Штаники сменить не забудьте!

Нетрудно было понять, зачем пацаны присели на корточки. С такой юбчонкой, как у нее, снизу открывались захватывающие виды…

Ничуть и никого не смущаясь, она пересекла двор и скрылась в дверях дальнего подъезда. И только тогда Трофим смог взять себя в руки.

– Кто такая? Почему не знаю?

– Не знаешь, – завистливо, как показалось ему, ухмыльнулся Лешка. – Узнаешь… Соседка твоя… Гаврилыч помер, так они в его комнату въехали…

– Гаврилыч?!. – наморщился Трофим. – Что с ним?

Он и не знал, что случилось с соседом по квартире. Мать писала редко, дружбаны все по тюрьмам – да и какое им дело до алкаша Гаврилыча, чтобы им интересоваться?.. Ему и самому, если честно, до фонаря. Особенно сейчас, когда шок на всю голову…

– Так это, мути какой-то нализался, печень, говорят, развалилась… А она его родственница, что ли… Короче, с мужем к вам на хату подселилась…

– С мужем?

– А ты думал, холостая?

– Ну, мужа и подвинуть можно, – усмехнулся Трофим.

Что-что, а с женщинами у него все в ажуре. И до армии было, и на стройках с потаскухами забавлялись… Короче, не какой-то он там мальчик, чтобы в штанишки от вида женских прелестей напускать…

– Подвинь, если сможешь, – пожал плечами Лешка.

– А что, не смогу?

– Я откуда знаю? Я ж не пробовал… Это, ты когда к Петрухе пойдешь?

– К Петрухе?.. А, ну да… Пойду… Но сначала домой…

Трофим и думать забыл о своем дружке. Зароились было в голове мысли – загулять на малине, но глянул на кралю, и вылетело все из памяти.