Кто не выжил, я не виноват

На ум Родиону почему-то пришел анекдот. «Мужчина, я вас боюсь, вы меня изнасилуете. Потому что я сама сейчас к вам спущусь».

Вика уже к нему спустилась, можно сказать, снизошла. Но бояться ей было совершенно нечего. Он точно это знал.

Какое-то время она лежала молча, потом сказала:

– Даже не знаю, зачем я тебе писала. Ты мне совсем не нравишься.

– Жаль.

– А ведь писала!

– Мне. С Ленькой заодно.

– Ревнуешь?

Не было никакого Леньки. Вика придумала его нарочно, из вредности. Но Родион не собирался делиться с ней этим своим соображением. Хотя бы потому, что ему было все равно.

– Да, к Эдику.

– Меня ревнуешь? – удивленно спросила Вика.

Родион ответил на это молчанием. Вовсе не тем, которое означает согласие.

– Тамару, да? – В голосе младшей сестры тихонько звякнула обида.

Ответом снова было молчание, но теперь как раз то самое.

– Между прочим, это я Виталику позвонила.

– Дяде Виталику? – Родион даже дернулся.

– Да какой он дядя? Ему всего тридцать два года.

– Теоретически он тебе в отцы годится.

– Ой! Сейчас оборжусь! – Вика приложила руку к животу и раздула щеки.

– И что он сказал?

– Представь себе, я не его дочь!

– Я серьезно.

– А тебя дядюшка мой усыновит. Если будешь хорошо работать. Завтра в десять он тебя в Раменском ждет. На объекте.

– Это хорошо, – взбудораженно проговорил Родион.

Не важно, кто позвонил, Тамара или Вика. Тут важен результат. Работать Родион умел. Он обязательно покажет себя, получит место в строительной бригаде, останется в Москве и получит возможность быть рядом с Тамарой.

– А Тамару завтра будет ждать Эдик, – подкинула навозу Вика.

– Это плохо.

– Он ей звонил, к друзьям, на природу зовет. На пикничок.

Родион качнул головой. Эдик – это данность, с существованием которой он должен смириться. Но не с ней самой.

– На палочку шашлычка, – ущипнула его Вика.

Родион ничего не сказал, повернулся к ней спиной, накрыл голову подушкой и затих.

И пикничок будет, и шашлычок. Никуда от этого не деться. С этим придется мириться. Пока Эдик сам не превратится в шашлык. Рано или поздно Родион найдет шампур для него.

Шашлык жирный, сочный, мясо, что называется, тает во рту, есть его – одно удовольствие.

Ефим тоже жирный, но Тамара вовсе не желала пробовать его на вкус.

Поэтому она качнула головой, умоляюще глянула на Эдика и сказала:

– Да что-то не хочется.

Тамара всего лишь отказывалась играть в бутылочку. Проблему нужно было рубить в корне, пока она не дала ростки. У девушки не было ни малейшего желания целоваться с Ефимом. И лишний вес у него, и борода прокуренная, которую даже рукой неприятно трогать. Черты лица неправильные, рыхлые, двойной подбородок во всей красе.

А вот жена у этого субъекта на удивление симпатичная, даже красивая. Не совсем уже молодая, за тридцать, но хороша. Фигура у нее как у девочки. Тамара парилась с ней в баньке, видела все детали. Если ее поцеловать, не стошнит, а от Ефима наизнанку вывернет. Тамара и наелась, и напилась, а когда в животе тяжесть, душевные потрясения противопоказаны.

– Тогда в карты, – сказал Эдик и глянул на Татьяну.

Она кокетливо потупила глазки. Ефим в раздумье посмотрел на нее, перевел взгляд на Эдика.

«Неужели ревнует? – подумала Тамара. А ведь он совсем не прочь был раздеть жену в присутствии Эдика. Баня у него немаленькая. Мы могли бы париться в ней все вчетвером. Именно так он и сказал. Эдику его идея понравилась, но я решительно отказалась».

– На раздевание? – спросил Ефим и буквально вонзил взгляд в Тамару, требуя согласия.

– Ну, это уж как пойдет, – ответил Эдик, одной рукой обняв ее за плечи.

– Как по маслу пойдет, – заявил Ефим, выразительно глянув на жену.

Он выпил раза в два больше, чем Тамара, и был порядком навеселе. Язык у него заметно заплетался, но взгляд, как ни странно, не стал пьяным, оставался вполне осмысленным и коварным.

– Я люблю, когда по маслу, – произнес Эдик.

– Меня сейчас стошнит, – сказала Тамара.

– Выйди на воздух.

– Мы и так на воздухе.

Они сидели на открытой веранде, продуваемой насквозь с запада на восток. Но тянул только легкий теплый сквознячок. На часах было уже десять с лишним, сумерки потихоньку сгущались. Еще не стемнело, а вечер уже стал пьяным.