Nomen mysticum («Имя тайное»)

– Всего было три удара. Первый пришёлся в нижнюю часть затылка. Два других попали в темень.

– Что ещё?

– Первый удар стал смертельным. Два других нанесены уже по мёртвому телу. Либо убийца обладает недюжинной силой, либо так ненавидел покойную пани, что вложил в удар всю злобу, на которую был способен.

– Это всё?

– Никаких других ран. Нет ни порезов, ни ссадин. Убийца просто подошёл и ударил.

Славута взял свечу и нагнулся к убитой. Лекарь, приподняв голову покойницы, показал ему три зияющих, залитых кровью раны.

– Ни порезов, ни ссадин… просто подошёл и ударил… – задумчиво произнёс кастелян. – Всё правильно, она и не могла сопротивляться – нападение было сзади. Темень и низ затылка, верно.

Славута провёл рукой по собственному затылку, затем сделал движение рукой, словно замахиваясь.

– Удобнее было бы ударить сверху. Но почему первый удар пришёлся вбок? Она должна была увидеть убийцу…

– Очевидно, пани нагнулась, – вставил лекарь.

– Она нагнулась… – эхом повторил кастелян. – Убийца нанёс первый удар. Она падает. После этого ещё два удара… – кастелян внимательно осмотрел оба окровавленных оперения, затем поднёс свечу ближе к полу, словно пытаясь что-то найти. Справа от тела алела неровная, с рваными краями полоса крови. Второе, растёкшееся пятно темнело под головой убитой. – Да, всё сходится.

Наконец кастелян встал, взял в руки пернач и подошёл к окну, где, сосредоточенно сжав губы и наморщив лоб, стал внимательно рассматривать золочёную сталь шестопёра.

– Я ещё могу быть полезен вельможному пану?

Славута поднял голову, на секунду задумался, словно пытаясь вспомнить что-то важное.

– Надеюсь, ты умеешь держать язык за зубами?

Гольц понимающе улыбнулся.

– Ступай.

Лекарь по обыкновению поклонился, прижимая руки к груди, и вышел.

Кастелян снова сосредоточил своё внимание на шестопёре. На какого неприятеля направляла эта золочёная сталь литовские хоругви – на войска московского царя Иоанна Грозного? На полки шведского короля Густава Адольфа? Или на орды крымского хана Гирея? Сколько крови и смертей повидал пернач на своём веку… Но чья рука сжимала эту рукоять всего несколько часов назад? И почему убийца взял такое необычное орудие – ведь здесь в избытке хранилось оружие более надёжное, нежели церемониальный гетманский шестопёр!

На востоке уже бледнела полоска зари. Славута взял лежавшее на полу древко от знамени и негромко постучал по полу – в дверном проёме вновь появился племянник Януша.

– Ляховича сюда. Тело обмыть. Вызови ксёндза из Миколаевского костёла.

– Наталья была православной.

– Тогда позови отца Василия из Троицкой церкви.

Януш кивнул и, бросив взгляд на покойницу, скрылся за дверью. Славута вновь продолжил задумчиво мерить шагами пространство зала. Когда на башне пробило семь раз, в залу вернулся племянник.

– Ляхович в Несвиже.

Славута повернул голову.

– Как долго?

– Со вчерашнего утра по распоряжению княгини.

– Вызвать в Мир. Немедленно.

Отсутствие возлюбленного Натальи не вписывалось в заранее составленную им схему. Что же могла делать девушка одна в столь поздний час в пустой зале среди трофеев и старого оружия?

В зал неслышно вошёл приходской священник церкви Святой Троицы отец Василий. Посмотрев на покойницу, он истово перекрестился. Вслед за священником вошли две пожилые женщины, которые встали около стены, словно ожидая чего-то.

Вначале Славута не понял, что хотят вошедшие. Затем его осенило – они ждут, когда он выйдет. Он, возный Мирского повета, сделал всё, что было в его земной власти. Но мёртвому телу его хлопоты уже были не нужны.

Кастелян бросил ещё один взгляд на неподвижное тело девушки, словно пытаясь в последний момент запечатлеть в памяти что-то важное, и вышел из зала.

Глава IV. Привилей маркграфини Бранденбургской

Княгиня Радзивилл задумчиво потягивала из фужера красное вино. Кароль Станислав и Ганна Катажина явно избегали смотреть на окружающих, а паче всего – друг на друга. Королевич Якуб меланхолично ковырял вилкой зажаренного зайца. Гедвига Эльльжбета, словно идол, неподвижно сидела перед девственно-чистым прибором. Пфальцграф Бранденбургский и княгиня Слуцкая молчали, сжимая под столом ладони друг друга. Лишь Барбара Сапега, на которую трагедия минувшей ночи, очевидно, не произвела особого впечатления, спокойно ела мясо перепёлки, запивая красным вином.

По окончании завтрака Якуб, бросив осторожный взгляд на жену, нерешительно произнёс:

– Мы не хотели бы злоупотреблять гостеприимством. К тому же неотложные дела ждут нас в Жовкве.

– Нам тоже пора возвращаться в Гейдельберг, – вставила Людовига Каролина.

Княгиня Радзивилл лишь пожала плечами.

– Что вы собираетесь делать, Барбара?

– Я бы хотела посетить костёл Святой Троицы в Ишкольди.

– Хорошо, я выделю вам свиту.

– Благодарю, я доеду одна.

Катажина всем телом повернулась к девушке.

– Дороги могут быть небезопасны.

– Я во всём полагаюсь на волю Господа, и не нуждаюсь в охране.

– Речь идёт не об охране, возьмите сопровождающего. Хотя бы Агнешку.

Барбара перевела взгляд на горничную, её небесно-голубые глаза упрямо сощурились. Агнешка, казалось, смутилась от этого пристального взгляда, поднос в руках девушки задрожал так, что она была вынуждена поставить его на стол.

– Хорошо, я согласна, – медленно, словно взвешивая каждое слово, ответила Сапежанка.

– Спасибо, я сейчас же отдам все необходимые распоряжения, – Катажина взяла в руки колокольчик и позвонила. Пришедшая на зов горничная Стефания выслушала указания княгини, затем наклонилась и что-то тихо шепнула на ухо. Катажина с плохо скрываемым волнением выслушала сообщение и кивнула в ответ.