Эволюция духовности

Дворцовый священник, заканчивая проповедь, произнес:

– Мы все умрем, братья.

Заметив входящего Людовика XIV, уточнил:

– Мы почти все умрем, братья.

Людовика XIV, после окончания весьма продолжительной аудиенции, которую он дал изобретателю г-ну Гийотену, спросили о причинах столь продолжительной аудиенции:

– От изобретения этого господина можно потерять голову, – объяснил король.

До Массне дошел слух, что композитор Рейсе, которого Массне в своих отзывах превозносил, взаимностью ему не платил.

– Ни один из нас не говорит то, что думает, – резюмировал Массне.

Участвуя в дискуссии о том, кто более повлиял на ход истории: Цезарь или Наполеон, Андре Моруа заявил:

– С тех пор, как существует цивилизация, никто так не изменил ход истории, как историки.

Осаждаемый кредиторами, умирающий Нарышкин произнес:

– Первый раз я отдаю долг … природе.

Когда Наполеон принимал парад в Тюильри, у него ветром сдуло шляпу. Расторопный солдат поддел ее штыком и протянул императору.

– Благодарю, капитан! – расщедрился Наполеон.

– Какого полка? – не растерялся бравый воин.

– Гвардии, – усмехнулся император.

Александр Македонский решил одарить Фокиона, слывшего самым честным и бескорыстным человеком, 100 талантами. Фокион вернул этот щедрый дар со словами:

– Для меня важнее быть, чем слыть честным и бескорыстным.

Однажды Черчилль, державший речь в парламенте, был прерван возгласом Кэнси Астор – первой женщины, избранной от лейбористов в Британский парламент и о внешности которой нельзя было сказать ничего лестного:

– Если бы я была вашей женой, то подлила бы вам в утренний кофе яд!

– Если бы я был вашим мужем, то выпил бы этот кофе, – парировал оратор.

На похвальбу миллионерши о том, что ее музыкальное образование обошлось ее родителям в полмиллиона, Бернард Шоу заметил:

– Просто удивительно, как мало человек получает за свои деньги.

На вопрос: «В чем заключается правда жизни?» Бернард Шоу ответил:

– В том, что часто приходится лгать.

Древняя эпитафия:

Здесь лежу я, никиец Филистион, умеривший смехом заслуживающую горьких слез людскую жизнь. Я – грустные останки жизненной комедии каждого. Не раз случалось мне играть роль умершего, но никогда так мастерски.

Сравнивая Гомера и Вергилия, Дасье подытожил:

– Гомер прекраснее Вергилия тысячью годами.

Появившийся у Вольтера господин отрекомендовался членом Шалонской академии.

– А вы знаете, – продолжил посетитель, – что Шалонская академия – дочь Парижской академии?

– О, да! И притом примернейшая дочь, потому что еще не подавала повода, чтобы о ней заговорили, – ответил Вольтер.

Недоброжелатели Вольтера распространили слух, о том, что трагедия «Альзира» написана не им. Один из почитателей Вольтера отреагировал на это так:

– Я очень желал бы, чтобы так оно и было на самом деле. Тогда у нас было бы одним великим поэтом больше.

Афинского стратига Ификрата спросили:

– Кто ты: конник, латник, лучник?

– Отнюдь, но умею всеми ими распоряжаться, – ответил военачальник.

Когда Александру Македонскому сообщили, что о нем в народе говорят дурно, то услышали в ответ:

– Такова участь царей – делать хорошее, а слышать дурное.

Архилай на вопрос болтливого цирюльника о том, как его подстричь, ответил:

– Молча.

Когда Бисмарка спросили:

– Можно ли построить социализм в отдельно взятой стране?

Тот ответил:

– Социализм в отдельно взятой стране построить можно, но для этого нужно выбрать страну, которую не жалко.

Одна из почитательниц Марка Твена, очень непритязательной внешности, рассыпавшаяся в комплиментах по поводу его таланта, услышала в ответ:

– Я, к сожалению, не могу вам ответить взаимностью.

– А вы, как и я, солгите, – предложила дама.

У Вольтера спросили:

– Где бы вы хотели оказаться после смерти: в раю или в аду?