Воры в законе 1

– Нашёл, на что обижаться. Подумаешь, хлопушей назвал. Глеб вернулся и, подойдя к Дыбе, на ухо тихо произнёс:

– Язык самое опасное оружие, – он острее бритвы. Если ты сидел, то должен знать, что хлопуша это лгун и фуфлыжник. А ещё из твоего помоечного рта вылетел волк позорный и лапоть рваный. Жди, – в ближайшие дни ты можешь ноги или языка лишиться. Это я тебе обещаю! После чего Глеб развернулся и захромал к двери, оставив Дыбу сидеть среди своей блатной компании в горьком раздумье. Дыба понял, что инвалид был непростым человеком, от которого могут последовать большие неприятности, и поделился опасениями со своими друзьями. И опасения его были не напрасными, о чём вскоре узнает весь город. В эту ночь на Волге Глеб, поймал сома на пятнадцать килограммов. Утром снял с себя старую робу, взвалил его на голое плечо. На улице было тихо и жарко. Вот уже несколько недель стояла засуха. Хотя эта засуха урожаю уже ничем не грозила, картошка давно отцвела и на полях активно шла уборка хлеба. Но всё равно жители улицы таскали неугомонно воду вёдрами с реки и колонок для полива. Все соседские дворы ежедневно ждали дождя, чтобы он придавил нестерпимую жару и прибил пыль, витающую в воздухе. Выходя из калитки, он вспугнул соседских кур, копошившихся в уличной пыли, и зашагал по тропинке в сторону дома Нильсов. По пути он шёл и думал, как лучше завести разговор для примирения с человеком, к которому он зла уже не питал. Но по всем воровским канонам для него он считался, идеологическим врагом и не в том дело, что они сейчас оба находятся не в лагере. Дело в умах каждого. Не доходя двух дворов, до дома Нильса скользкий сом от неровной ходьбы неожиданно соскочил у него с плеча и упал на траву. Глеб посмотрел вокруг и, убедившись, что никто не заметил его неловкости и присел на траву рядом с лежавшей рыбиной. Достав из кармана брюк сигарету, он закурил, вглядываясь в простор улицы. Из-за ползущей ввысь зелёной стены вьюнковых кустарников, которыми был обнесён дом Горбуновых, показалась пьяная голова Ивана.

– Глеб, заноси ко мне своего телёнка? – пролепетал он, показав на сома. – Сейчас зажарим его и под водочку приговорим. А водки у меня вдоволь. Премию нам с Нильсом дали хорошую. Вот я и гуляю.

– А Нильс тоже гуляет? – спросил Глеб.

– Нет, он гулять не может, Феликс копейку только может копить. Глупый, не понимает, копи не копи, всё равно в земле деньга не нужна будет? Жизнь то одна у нас, а в счастливую загробную житуху я не верю.                                                                                                        Глеб щелчком выкинул недокуренную сигарету на пыльную дорогу и встал с травы:

– Извини Иван? – взвалил он сома на левое плечо, – в следующий раз мы с тобой рыбкой закусим, а этого я Феликсу несу.

– Молодчага Глеб! – пьяно икнул Иван, – значит, Миру – Мир! Вражде больше не бывать?

– А у нас, её и не было, – сделал шаг вперёд к Горбунову Глеб, – была не вражда, а кратковременное непонимание, – пояснил он и, увидав быстро скрывшую за густым вьюном голову Ивана, продолжил свой путь.

– Во флигеле он, огурцы с Зоей солят, – раздался ему в спину голос Ивана.                                                                                              Минуя разобранное крыльцо, и покосившийся забор Глеб переступил двор Феликса Нильса. Пройдя по тыквенной бахче, он подошёл к флигелю, дверь которого была настежь раскрыта. Феликса, видно, не было, но голоса его и жены были отчётливо слышны. Глеб положил сома на старую раму без стёкол, валявшуюся около флигеля, и крикнул Феликса:

– Хозяин, выходи на нерест? Феликс уже знал, что Глеб смягчился после разговора с Карпом и ждал постоянно сближения, но сам встреч с ним не искал. Он отложил засолку огурцов, предупредив жену, чтобы она на улицу не выходила и, выйдя навстречу к Глебу, закрыл за собой дверь. Глеб первый протянул ему руку и сказал:

– Ты вот, что Феликс, если хочешь на большую рыбалку съездить, собирайся завтра с ночевкой. Поедем за стерлядью, Карпа тоже можешь взять с собой. Он давно уже просится у племяшей, да и я ему обещал, что возьму с собой. А этого сома закопти или зажарь. Не экономь его. У нас с тобой такой рыбы целый воз к зиме будет. И давай забудем про чёрную кошку, которая бегала между нами? Я думаю, был не прав, что плохо думал о тебе! Мне, кажется, ты мужик железный и тебе доверять можно?!

– Феликс разволновался, от покаянной речи Глеба и заходил вокруг него:

– Я Глеб ничего. Я не обижаюсь, – завибрировал его голос. – Я же помню твои слова, когда ты мне сказал, что нам с коммунистами не по пути. В этих словах был глубокий смысл заложен. Ведь действительно в нашем лагере и блатных хоронили и сук. Так, что я понял, почему ты меня отлучил от себя. И я благодарен тебе за это! Кто его знает, чтобы со мной было приди я в стан блатных? Или пику в бок получил или удавку бы накинули? Он склонился к сому и словно кошку погладил его по хребту. Затем, вытерев руку об старые штаны, встал:

– А в какое время на рыбалку поедем? – спросил он уже, успокоившись.

– Приходите к восьми вечера на мостки, и сразу отчалим, – сказал Глеб. – Засветло надо сети бросить. С этими словами он скрипнул калиткой и покинул двор Нильса.

Дорогой гость

Часом позже у него в доме появится долгожданный и дорогой гость Пётр Барс. Глеб ждал его со дня на день, так как получил недавно телеграмму такого текста: «Буду на днях с визитом…» Пётр. В бостоновых брюках, заправленных в хромовые сапоги, и одной рубашке он будет, стоять перед Глебом, и улыбаться, сверкая золотым ртом. По его виду нельзя было сказать, что он болен туберкулёзом. Друзья обнялись, крепко похлопывая друг друга по спине, а Дарья сразу начала замешивать тесто на пироги.

– Как здоровье брат? – спросил Глеб, – я думал, ты серьёзно болен, а ты весь блестишь и светишься. Никак подлечился?

– Я здоров, как бык, – сказал Пётр, – и никогда не болел, а на больничку пришлось спрятаться. В розыске я по непонятному делу. Могут накрутить хвоста ни за что, а мне не в кайф сидеть за чужие грехи. Вот когда разгребут это дело, тогда я смело буду ходить по – своему городу.

Глеб взял с полки кошелёк и, засунув его в карман брюк, сказал:

– Пошли – ка мы с тобой на Кубик сходим, и там за пивом ты мне расскажешь о своих мытарствах, пока Дарья на стол готовит. У нас можно не прятаться. Легавых здесь не бывает. Меня давно не проверяют, знают, что я работающий инвалид, живу рыбной ловлей да плотничаю помаленьку. Одному племяннику дом пристроили, сейчас второму варганим.

– Вижу, как вы развернулись, – произнёс Пётр, – я, когда приезжал сюда в шестьдесят третьем, на этом месте стояла самая настоящая халупа. А сейчас подходил к дому, смотрю, хоромы возвели.

– С твоей помощью Пётр, – пропела Дарья, очищая руки от прилипшего теста. Они вышли на улицу, и пошли к пивному ларьку. Недалеко от него паслись на лугу бычки и козы.

– Закуски тут много гуляет, – заметил Пётр.

– Тут и уткам привольно живётся, – сказал Глеб – и, проходя мимо годовалого бычка, привязанного к столбу, похлопал его по боку.

– А это наш Семён, – к зиме на мясо пустим. Взяв в ларьке шесть кружек пива, они приземлились рядом на травке под раскинувшим свои ветки клёном. Здесь была небольшая тень, и солнце не так сильно докучало им своими палящими лучами.

Пётр достал Беломорканал из портсигара и, постучав мундштуком папиросы о его крышку, сказал:– Так что за дела у тебя там непонятные? – спросил Глеб, – чувствую дело с оскоминой? – Ты «нашим» на сходке не говори, что я у тебя? Я когда в непонятное дело попал, всех предупредил, чтобы тебе не говорили. Всё – таки ты меня короновал, – стыдно было, что меня какая – то сявка разула. Думаю, сам разгребу этот мусор, тогда появлюсь у тебя. А попал я действительное в серьёзное дело, и помочь в этой заварухе мне можешь только ты. У тебя награды и внешность солидная, больше не на вора смахиваешь, а на бравого офицера. Поэтому лучше тебя никто не справится с командировкой в Ригу. Я не говорю прямо сейчас собираться в дорогу. Надо списаться с киномехаником и хорошо подготовиться к этой поездке. Понимаешь, вышку мне могут дать не разобравшись. Замочили отставного генерала в городе Риге, по фамилии Березин, зовут Матвей Всеволодович. Замочили прямо в квартире, вместе со своей бабкой. Это был не простой генерал, – Герой Советского Союза, работал до своей смерти в Наркомате внутренних дел, то есть сейчас КГБ. Убийцы забрали у него некоторые трофейные ценности, ювелирные изделия, фарфор и кучу бабок. Может на меня бы и не подумали, если бы этот генерал не жил подо мной. Это не моя квартира была, – я жил там, у капитана дальнего плавания, брат которого работает киномехаником в Риге. Погоняло, у него на зоне было, – Финн. Мы с ним в нормальных отношениях были на последней зоне. Ему я доверял как самому себе. Он мужик кремень лишнего не сболтнёт и косяков не нарежет. Грамотный, – на морехода учился. Так вот, когда менты начали пронюхивать у соседей про убийство, я сразу пятки намазал оттуда. Верняк, бы на меня подумали.

– А что ты думал, менты про тебя очерк в журнале Огонёк напишут, как о хорошем соседе? – засмеялся Глеб.

– Я бы не против очерка был, – поняв шутку друга, сказал Барс и продолжил: Менты, конечно, сразу дознались у соседей, что подозрительная личность жила продолжительно время в квартире капитана. Пришли с обыском в хату, а там повсюду мои отпечатки. Раз плюнуть им было, чтобы узнать, кто проживал в квартире капитана, и устроили за мной охоту. Я рванул домой в Новочеркасск, а меня и там пасут. Пришлось спрятаться в Черновцах в одной из больниц. По протекции этого самого киномеханика Финна, – меня пристроили там сторожить морг. Ты понимаешь мне вышка корячиться, а я не при делах. И срок прошёл приличный со дня убийства, – но легавые и рогом не шевелят. Падлы зациклились на мне, – других гастролёров искать не хотят. Думаю, сам найду мокроту и заставлю пойти с повинной. Весь преступный мир подключил к этому. Но те затаились, не выкидывают ворованные вещи на продажу.

– И много добра было? – поинтересовался Глеб.

– Там пару картин дорогих пропало, вроде восемнадцатого и девятнадцатого века. По ним я и думал с лёгкостью найти убийц. Коллекционеров тоже всех предупредили, чтобы дали знак, если что – то всплывёт похожее. Но есть у меня подозрение, что замочили и ограбили генерала случайные люди. А таких пассажиров искать, – хуже нет. Боюсь, сбагрили они всё добро, какому-нибудь иностранному морячку? Тут уже пиши – пропало. Бегать и прятаться в подполье мне уже надоело. Я уже на пределе. Чую, амба подкрадывается ко мне, а я могу не выдержать и дать старт своей нервной системе. Понимаешь, за всю масть, могу сотворить, что богу может не понравиться. Глеб выслушал Петра до конца и залпом выпил пиво. Затем, утерев ладонью губы, спросил:

– А как ты в Ригу попал, чего тебя туда понесло? – поставил он на траву пустую кружку и взял тут же полную кружку.

– Христослава я одного пас там с фифой. Они первого мая умыкнули у меня, кожан с вешалки в котором лежало три штуки бабок и пушка ТТ с полным магазином и запасной обоймой. Понимаешь, познакомился я с ними на реке Аксай после демонстрации. Пивка пошёл попить, а там давка за ним. Вижу по фотографии, вроде своих кровей парень стоит у амбразуры. Я ему пару пальцев показал, чтобы на мою душу взял две кружки. Он меня понял и купил пива. Звали его Арсен, – он армянин по национальности, но больше похож на славянина. С ним сероглазая с толстой косой была бикса по имени Лайма. Ничего женщина, ядрёная, – на иностранку похожа. Мы за пивом разговорились, и после я их пригласил к себе на хату. Она не моя была, а съёмная для лихой жизни. После освобождения не хотел стариков своих стеснять и снял себе хату в центре города. Там водочки под селёдочку выпили, а потом вино пивными кружками пили. Я в отруб ушёл, а проснулся, кожана нет на вешалке. Короче стал я ходить жохом эти дни, ни денег, ни крова. Платить за хату нечем. И, как назло, кошели худые под руку попадались. Тогда я в общаке у старого Зубра в Ростове взял десять косых и направился в Ригу. Он до тебя воровскую кассу держал. Кстати я, что взял из кассы, – сегодня пополню. Вклад сделаю приличный, но не деньгами, а золотыми цацками.

– Знаю я Зубра, – сказал Глеб, – он мне и передал кассу в полном порядке. Честный был вор, сейчас на покой ушёл, но не по возрасту, а по здоровью. Астма у него сильная и глуховат, стал на оба уха. Глеб напряжённо посмотрел в лицо друга: – А цацки, откуда взял? – спросил он.

– Мне всех больше пушку было жалко, – ушёл от вопроса Пётр, – она не моя была, а Принца из Питера, – расстроено заявил он. – Я могу с ней запросто подвести Принца. Вдруг она у него замазана. Тогда считай, я кореша своего просто технически сдал, сам не ведая, что со мной такая невезуха может произойти. С меня воровской «парламент» за это может спросить за всю масть. Подвижки уже пошли по этому вопросу, могут свои же приговорить. Принц всё-таки тоже не рядовой вор. Его Корень короновал, а этот подобных вещей не терпит, без разговора выпишет мне на нож в бок. И его все поддержат. Тем более я с Корнем никогда в тесных контактах не был.

Пётр тяжело вздохнул, затем заскрежетал зубами.– Конечно, ты в этом случае неправ, – глубокомысленно покачал головой Глеб, – если взял чужую вещь, то должен её хранить, как зеницу ока. Но ты не забывай, что в «парламенте» у меня тоже веское слово имеется и не последнее! И за мной стоит Гриша Часовщик. А он слова не позволит никому лишнего сказать, даже Корню. Так что особо не переживай об этом? – Благодарю, конечно, тебя за добрые слова. Только ты Таган меня не учи? Я к тебе не за нравоучениями приехал, а как к верному и надёжному товарищу за помощью. И так настроение тухлое, – хоть в петлю лезь. Короче, прожил я больше месяца в Риге, облазил почти все злачные места, но не нашёл никого. А с цацками отдельная история случилась.

– А с чего ты взял, что эти пассажиры в Риге должны были быть? – отпив пива, спросил Глеб.

– Когда на Аксае пили пиво, они говорили, что собираются туда. Эта Лайма родом оттуда и в данный момент находится в отпуске. Она мне пропуск показывала, на Рижский завод, но вот какой убей, не помню. А этот Арсен говорил, что живёт в Новочеркасске и Лайма без пяти минут его жена. Его дом я после нашёл, – Макарян Арсен действительно жил со мной в одном городе. «Отец его в снабжении работал на мясокомбинате», – он мне и сказал, что сын его выписался из города и уехал в Прибалтику, а куда именно не знает. Когда я из Риги нарезал ноги, вернулся в Новочеркасск. Тогда я твёрдо решил проверить хату этого армянина. Думаю, может какие бумаги или письма найду от этой Лаймы. Среди белого дня отмычкой вскрыл хату. Облазил всё, ничего такого, что помогло отыскать крыс, не было. Забрал фотоаппарат Зоркий в буфете и все проявленные плёнки. Думаю, надо будет их проверить не исключено, что там могут быть их рожи? Ты знаешь, и подфартило мне сильно, – ребята мне напечатали пол чемодана фотографий этой парочки. А мимоходом я в этом буфете взял пачку денег и шкатулку с цацками. И уехал в Черновцы. Но армян никуда от меня не денется. Я его падлу достану, даже в том случае, если он на вершину Арагаца заберётся.

Пётр даже позеленел от злости. По его хищному взгляду Глеб понял, что тот использует все средства, чтобы не упасть в грязь лицом перед ворами.– Фотографии есть, – считай, что они в капкане у нас, – посулил Глеб, – только дай время! – Этот киномеханик, на чьей квартире я жил мог бы мне помочь в их поисках, – сказал Пётр, – но мне носа нельзя туда совать. Сразу заметут за генерала и его картины. Финн точно знает, что я не убивал генерала. Страховал он меня, в то время, когда я в оперном театре карманы у вельмож чистил. Но не будет же он такое алиби мне создавать. Я там шесть кучерявых лопаток взял.

– Как он тебя там страховал? – удивился Глеб, – ты же всегда один на дело ходил.

– Ну не совсем страховал, а подвёз к театру, и после спектакля встретил на кинобудке. – А не мог он за это время, пока ты «работал» в оперном театре, сам замочить стариков? – Выкинь это из головы, – возмутился Пётр, – Финн, хоть и не вор, но законы наши чтит. Ему на зоне доверяли, и я ему протекцию давал на его коронование. Но он отказался из-за брата: «Говорил, что тот может лишиться своей драгоценной работы, имея в родстве вора». Мы его поступок оценили по уму. Зачем было хорошего парня, который в первую очередь беспокоится о своих родных втягивать в нашу блатную и ограниченную многими благами жизнь. Ты же сам эту идеологию мне толкал. Так что Глеб полагайся во всём на него. Этот человек проверенный в наших делах! Он для меня так же близок, как и ты! И если ты армянина зацепишь и заберёшь пушку с деньгами, отсчитай ему одну треть из тех денег. Я его обязан отблагодарить.

– Хорошо я понял, насчёт Финна всё, – буркнул себе под нос Глеб, – тогда ты мне скажи, что это за картины были?

Глеб взял очередную кружку пива в руки и сдув уже осевшую пену, сказал:– Таган я не силён в живописи, но наводку мне верную дали воры. Они кое-что разнюхали, короче надо искать одну картину с дворцами Дрездена. Цвингер вроде называется? – Сейчас, сейчас, – проговорил он и, похлопав себя по карманам, достал записную книжку. Открыв в нужном месте страницу, он прочитал: – Именно как картины называются, мне не удалось узнать, но имена художников я записал: – итальянец Бернард и немец – пейзажист Карл Густав. Картины старинные восемнадцатого и девятнадцатого века. А вот какие ювелирные изделия были у генерала, мне не известны. Эту информацию мне не удалось узнать. Правда ещё одна примечательная вещь есть, – это из кости вырезанная голова Пифагора, она же и чернильница. Но она ценности большой не представляет, – её просто выкинут и всё. Зачем им палится на мелочи. Понимаешь, Глеб у меня нервы уже сдают! Я на грани срыва! Тюрьмы я не боюсь, но под свинец голову ментам свою подставлять не хочу. А если уж погибать, то знать за что! Придушу несколько ментов, не так обидно помирать будет! Я ведь кроме тех сук в лагере никого не убивал по жизни, но там была война за идеи. И мы с тобой на волоске висели тогда. Меня долго крутили следователи, но доказательств у них не было и свидетелей тоже. Потом меня кинули в Пермскую область. Там тогда затишье было, – ни одной суки на зоне не было. Оттуда я и освобождался! – Я недавно узнал, что свидетель нашей резни в бараке был, и его тоже крутили легавые, но он не продал нас. Помнишь моего земляка латыша Нильса, который горячую картошку ел с кожурой около костра?

– Проволокой подпоясанный бушлат? – спросил Пётр.

– Да именно он, – утвердительно сказал Глеб, – вон голубой дом под шифером стоит с разобранным крыльцом, – показал пальцем Глеб, – там он живёт. Пока мы с суками бились, он сидел на печке, укутавшись в бушлат, и дрожал. У него перед ужином сапоги подменили, и в столовую он не пошёл. А тогда как ты помнишь, ливень перед бунтом сильный прошёл, – босым в столовую не пойдёшь?

– Этот день я никогда не забуду, – допил своё пиво Пётр, – но ты мне добавил ещё одну головную боль насчёт латыша. Он ведь вложить нас может за всю масть и в любое время. Сердечко ослабнет и сдаст нас архангелам. Может прибрать его к грунту? Спокойней жить будем. Глеб перетянул ремни на протезе и, постучав по нему пальцем, сказал:

– Удачную ногу мне Цезарь смастерил, ни один ортопед так искусно не сделает. А насчёт Феликса я тебе скажу вот что – если до этого не сдал, то не сдаст и позже. Надо верить людям! У него был повод мне отомстить. Я когда в прошлом году освободился, круто с ним поговорил. Ему бы в обиженную рощу уйти и отомстить мне, а он проглотил обиду и молчок. На завтра я его пригласил на рыбалку с ночёвкой. Если у тебя есть желание вдохнуть ночного волжского воздуха и отведать ухи из стерляди, поехали с нами? У тебя будет возможность его прощупать. Прижимистый конечно мужик, – но не сволочь. Это я тебе точно скажу. Я за всё время как освободился, подлостей от него не видывал и это я ценю! Соседи все говорят, что его тюрьма перековала в лучшую сторону. Так что не надо его мочить, к тому же его сынишка Карп дружит с моими племянниками. Лучше не мешкай, а рви завтра на природу с нами? – Не пожалеешь! У меня лодка с мотором солидная, как скутер бегает по воде. Вон на приколе стоит, – показал он рукой на привязанную цепью лодку к мосткам.

– Мне бы не хотелось светиться, – сказал Петр, – тем более, перед теми, кто меня знает.

Пётр сощурил глаза и наморщил лоб. Было видно, что он сосредоточился с мыслью:– Вот за этой рекой стоит остров, – кивнул Глеб на раскинувшую гладь речной воды. Отвезу тебя туда, если, что, ни одна собака не найдёт. Там живёт деверь моей сестры Егор, он на острове полновластный хозяин. Больше там никто не бывает. Мальчишки, правда, заплывают иногда на своих челноках морковки с колхозного поля подёргать, и то рядом с берегом. Собак боятся Егоровых, а больше никто носа туда не суёт. Заказник там, понял? – Мне нравится твоя затея, но я не одичаю на этом острове? – спросил он.

– Кончай Петя шебаршить кошёлкой? – Остров – это конечно преувеличение. Туда зайти с четырёх сторон можно, но далеко и опасно. Гиблых мест полно. Только одна дорога хорошая, – это мост, который в летнее время охраняется колхозом. А второй мост понтонный, но его часто разводят. Там заказник и земля колхозная, сажают овощи и кукурузу. Переждёшь там чуток, а стряпчим Рижским надо подкинуть версию, чтобы работали в другом направлении.