Родиться царём

– Зря вы дядя Митя кидаетесь деньгами, когда игра не окончена, – со знанием дела сказал Олег, – я вчера в журнале "Наука и жизнь" смотрел немного про карты, узнал. Хотел вам принести ознакомится, но вспомнил, что у вас с буквами проблемы, и не стал брать. Так вот там написано, что пока игра не окончена, нельзя давать в долг и транжирить свою казну на другие нужды. Может Фортуна отвернуться от вас. Такое поверье ходит среди всех картёжников.

– Бабушкины сказки, – засмеялся Митька, – мы всегда одалживаем деньги в игре, и как ты балакаешь, так редко у нас бывает.

– А что там ещё в этом журнале про карты было прописано? – спросил Черныш.

– Фокусы разные и правила игры в двадцать одно очко, но я два раза перечитывал, так и не понял принцип этой игры. Знаю, что очки надо считать.

– Мы тебя научим, не кручинься, – сказал Митька. – В очко мы часто тоже играем.

Заметив, что Кашин и Косарев не спешат идти в магазин, Митька раздражённо на них рыкнул:

– А вы чего вылупились несчастные? Бегом в магазин!

Кровельщики взяли авоську, и вышли из бытовки. Купив в сельмаге целую авоську вина и много закуски, они через полчаса вернулись назад. В бытовке витали флюиды. К этому времени около Ломоносова лежало только три металлических рубля с изображением Ленина. Сам он сидел, сгорбившись над столом и беспрестанно скрипел зубами. Когда от него ушли и эти деньги, он грязно выругался на всю бытовку, и вышел из неё.

– Скрипел бы зубами меньше, глядишь, деньги целее были, – вслед бросил ему Черныш.

– Ты давай не подначивай, а то, не ровен час, мне под горячую руку попадёшь. Сам меня шакал обул, – бросил с улицы Ломоносов, и вернувшись назад в бытовку, ударил со всей злости кулаком по столу.

– Ты же шкура подыгрывал Грачу, чтобы жадность свою порадовать, – заорал он.

Его глаза сверкали красноватым отливом. Недобрый взгляд Ломоносова ничего хорошего для Черныша не предвещал. Было ясно, Митька начинает входить в фазу бешенства.

– Дмитрий, ты чего, я же не виноват, что мне карта идёт, – злорадствовал Черныш, – успокойся, засоси лучше вина и присаживайся к столу. В очко сейчас сыграем, я в долг тебе полторы сотни могу дать без всяких разговоров.

– Не надо мне твоих подачек. Ты чухонец сволочной все помарки мне отбил. На двух крупных сварах зарезал начисто. «Надо было этого Грача на перекрёстный ход брать», – уже более спокойно сказал он, и откупорил сразу пять бутылок вина, протянув первому бутылку вина Олегу.

– Нет, я этот червивый «коньяк» не пью, – отверг угощение Олег, – я пью благородное, дорогое вино, из крымского или венгерского ассортимента, что я вчера покупал себе.

– Дай денег Ваське? – сказал Митька, – он быстро управится.

Олег отсчитал мелочью Косареву четыре рубля, положил их на край стола. Потом стал дожидаться, когда мужики выпьют открытое в бутылках вино.

Черныш допил своё вино и, не вставая со скамейки, выбросил, пустую бутылку на улицу через открытую дверь.

– Ну, что, сгоняем в очко? – предложил он Олегу.

– Вы вначале научите, как очки считать? – попросил Олег, – я ведь только косвенно знаком с этой игрой.

– Считаешь очки, также, как и в свару, – учил Митька. – Главное, чтобы перебора не было. Двадцать два очка, – это уже перебор. Два туза – золотое очко. По ходу дела научишься.

Митька хоть и бычился на Черныша, но в долг у него всё-таки сто пятьдесят рублей взял и стал первым банкиром на очке. А Косарев в это время побежал в магазин за благородным вином Олегу. Когда он вернулся, Митька вновь сидел с копейками и пил следующую бутылку вина. У Черныша тоже денежная куча значительно ниже была. Банк в это время держал уже Олег.

– Хоть не отлучайся никуда ни на шаг, – сказал Косарев. – Не успеешь выйти за дверь, а у Митьки опять денег шиш да маленько осталось.

Митька не выдержал и ударил кулаком по столу, отчего вся оставшаяся мелочь покатилась по полу.

– Свинячьи потроха, ничего не могу понять, – брызгал он от злости слюной. – Карта будь – то заколдованная, вся Грачу идёт. Пойду, может, найду его оброненную сотню. Глядишь, прозрю и найду спасательную купюру?

– Грач птица весенняя, кормится на полях, грызунов отвергает, но наказывать их любит, – многозначительно заявил Олег.

Никто не понял его брошенной фразы. Все ждали финала игры. Косарев открыл Олегу бутылку и поставил перед ним:

– Давай я тебе деньги складывать буду в пачку? – услужливо предложил он Олегу.

– Не утруждай себя? Мне никакого труда не представит самому эту приятную операцию провести! Вот сейчас, только дядя Толя последнюю тридцатку мне проиграет, и я возрадуюсь.

У Черныша тряслись руки. На лбу выступили синеватые прожилки. Было видно, что надежды на выигрыш он все потерял.

– Открой мне Васька бутылочку? – обратился Черныш к Косареву, – проглочу на счастье. Как только пятнадцать рублей останется, так сразу завяжу с игрой. Впереди выходные на пиво и вино надо оставить.

Но Олег лишил его и выходного довольствия, отбив у него всё до копейки. Он сложил все выигранные деньги, в толстую пачку не пересчитывая. Примерно он знал, что выигрыш его составил около тысячи двести рублей. Положив деньги в карман брюк, он взял свою бутылку и вышел с ней на улицу сев около бытовки на стопу фибролита и начал с удовольствием пить вкусное вино.

«Больше эти колхозники никогда со мной не сядут играть, – размышлял он. – За два дня они мне проиграли почти три тысячи. На эти деньги я могу беспрепятственно себе купить кооперативную квартиру небольших квадратов. Но она мне в данный момент не нужна, а там жизнь покажет.

Мужики в это время обмывали свой проигрыш дешёвым вином и тихо, как им казалось, разговаривали. Но Олег не только видел, что творилось в бытовке, но и отчётливо слышал всё, о чём говорил каждый из них. Не думал он, что его мудрый уход из бытовки приведёт к серьёзным стычкам двух закадычных друзей.

– Я думаю, никакой он не комсомолец, а опытный шулер, прикинулся дурачком и раздевает нас потихонечку, – донёсся до Олега голос Черныша. – Я слышал про таких игроков.

– Ты что не видишь, молод он для шулера, – резюмировал Митька, – он поди и в армии, не служил. Ты посмотри на него, он совсем ещё ребёнок, просто он умный! Просчитывает все наши ходы и деньгами нас не давил, как ты меня падла срезал два раза, – зло фыркнул он на Черныша.

– Это кто падла, – возмутился Черныш, – не посмотрю, что ты кум бригадира, быстро врежу по гундосой харе.

– Это у кого гундосая харя? – взревел Митька и привстал со скамейки. – Ах ты, мешочник соломенный, – схватил он своего напарника за грудки.

В бытовке моментально возникла потасовка с элементами французской борьбы. Потом из дверного проёма вылетело тело Черныша и распласталось на мелких кусочках гравия и битума. Не успел он встать, как к нему подлетел Митька и ударил того в бок ногой.

Черныш взвыл на всю стройку. Хоть и потеряв равновесие, но на корячках проворно дополз до двери. Схватив в руки подпирающий дверь заступ, начал дубасить им Митьку по всем частям тела. Косарев с Модестом пытались вырвать у него это холодное оружие, но тот, махая заступом перед их лицами, не подпускал к себе миротворцев. Из окон школы высунулись отделочники и начали кричать на драчунов.

Остановился Черныш только тогда, когда увидал, что из головы Ломоносова фонтаном брызнула кровь. Он откинул заступ дальше от бытовки и, наклонившись над распластанным другом, на правах победителя гордо заявил:

– Сам курносая падла, ещё под салазки надумал мне бить. Хоть раз руку подымишь, окуну в котёл со смолой.

Митька, постанывая, и держась за бока, пошёл обмываться к крану. А Олег, удивлённый таким исходом игры, решил снять с себя маску комсомольца. Перед бригадой уже предстал поборник уголовного кодекса:

– Гражданин Черныш, ты же коммунист! Зачем на глазах большого коллектива строителей, ты пытался убить заслуженного человека, применив холодное оружие? Не считаясь с тем, что его доблестный портрет победителя социалистического соревнования висит на доске почёта нашего управления. К тому же он является твоим лучшим другом. Как ты посмел Дмитрия Лопатина лопатой избивать? Вон смотри, все бабы наши с автобуса из окон вывалились. Тебя же в тюрьму за это посадят, а коммунистам там туго живётся. Специальных тюрем у нас, в СССР пока для коммунистов не создали. Всё сталинское осталось.

– Иди на хрен пернатая порода, а то и тебе сейчас накостыляю, – пригрозил Черныш.

– На хрен, наверное, тебе придётся идти, а я пойду свидетелем к следователю. Если дядя Митя снимет побои сегодня и подаст на тебя в суд, то три года тебе по 206 части обеспечено. Это в лучшем случае, а в худшем, статья 103, попытка к убийству, а это уже срок огромный. А там тебе несладко придётся, колбаску с мясом не увидишь, даже когда тебе в посылках эти вкусняшки будут присылать. Блатные всё отберу. А самое мерзкое на зоне, – это моральное унижение и от блатных, и от надзирателей.

– Откуда ты знаешь? – подозрительно спросил Черныш.

– А я в армии в Мурманской области заключённых охранял два года. Насмотрелся там всякого. Ты лучше иди, помирись с ним пока не поздно и прости ему долг. А то, не ровен час, у него нервы сдадут, жилка мужская лопнет, и он пойдёт с побоями к прокурору.

Слова Олега тут же возымели на Черныша положительное действие. Вина оставалось ещё много. Через десять минут Митька и Черныш в обнимку за столом, продолжали попойку и исполняли дуэтом песню «Ой ты рожь». К Олегу в это время подошла, отделочница Галина.

– Что они не поделили, опять за картами подрались? – спросила она.