Избранные труды (сборник)

Естественно напрашивается вопрос, в чем же тогда общественная опасность ложного доноса, если он не наносит ущерба ни одному из правоохраняемых объектов? На каком основании законодатель и теория относят ложный донос к преступлениям против правосудий, если объект – интересы правосудия – ни малейшего ущерба от ложного доноса не несет?

Очевидно, конечно, что ложный донос является посягательством на социалистическое правосудие. Правильное отправление социалистического правосудия исключает получение от кого бы то ни было ложных, письменных или устных сообщений, обвиняющих других лиц в совершении преступлений. Всякий ложный донос нарушает эти интересы социалистического правосудия. В этом ущерб ложного доноса, его общественная опасность. Что же касается неосновательных арестов и осуждений невинных граждан, то эти вредные последствия, действительно, лежат за составом ложного доноса и учитываются лишь в плане индивидуализации наказания.

Пытаясь преодолеть противоречие, вытекающее из признания обязательным элементом состава объекта преступления и непризнания таковым преступного последствия, теоретики пишут, что для объекта опасно само совершаемое или иначе «самый факт» действия (бездействия). Однако подобное утверждение противоречит природе преступного действия.

Преступное действие, как всякое иное разумное человеческое действие, никогда не совершается ради него самого. Действие – всегда средство достижения определенных результатов. Эти результаты в начале деятельности мыслятся лицом как основные или побочные цели его действия. Тем более что почти все так называемые «формальные» преступления совершаются с прямым умыслом и цель, следовательно, в этих случаях является обязательным элементом состава. Эта реализованная преступная цель в данных составах и есть преступное последствие. Преступное действие входит в со прикосновение с объектом посягательства только через ущерб этому объекту.

Далее, преступное действие, как мы видели, имеет две стороны. С одной стороны, оно есть воплощение, объективизация преступной воли субъекта, а с другой – причина ущерба, нанесенного этим действием. Если мы не признаем за действием значения причины общественно вредных последствий, мы вынуждены будем считать действие простым проявлением преступной воли лица. Тем самым, хотим мы этого или не хотим, мы встанем на позиции архиреакционного империалистического учения о действии и преступлении. Как мы видели, содержанием действия является его общественная опасность, которая состоит в направленности этого действия против социалистического строя или правопорядка (ст. 6 УК). Без четкого установления направленности соответствующего действия на причинение ущерба социалистическим общественным отношениям нельзя раскрыть содержание (общественную опасность) ни одного из преступных действий.

В спорных случаях квалификации так называемых «формальных» преступлений практическая реализация положения о том, что для этих преступлений всегда достаточно доказать сам «факт действия», может привести к ошибкам.

Б., К. и А., находясь в зрительном зале цирка во время происходивших соревнований по боксу, кричали и свистели, несмотря на предупреждение работников администрации цирка[82 - Архив Верховного Суда РСФСР 1956 г. дело § 5-Д6-109.]. За эти действия народный суд осудил их по ч. 2 ст. 74 УК (злостное хулиганство). Если исходить из «факта действия», такая квалификация является правильной: в общественном месте субъекты кричали и свистели, предвидя и желая совершить эти действия. Однако Верховный Суд РСФСР с полным основанием отменил приговор народного суда. Действия осужденных на самом деле не причинили ущерба правилам социалистического общежития. В их поведении не проявлялось явное неуважение к обществу. Криком и свистом указанные лица выражали свое сочувствие игре и пытались приободрить боксера грузинской национальности, за которого «болели». Таким же образом вели себя в цирке и многие другие «болельщики». Верховный Суд РСФСР дело прекратил, признав достаточным наказание осужденных в административном порядке.

А. наносит на улице удары по лицу Б. «Факт действия» – удары по лицу. Но эти удары могут причинить ущерб правилам социалистического общежития (хулиганство – ст. 74 УК), чести и достоинству Б. (оскорбление действием – ч. 2 ст. 159 УК), физической неприкосновенности Б. (побои – ч. 1 ст. 146 УК), нанесение ударов может явиться элементом разбойного нападения (ч. 2 ст. 2 Указа от 4 июня 1947 г. «Об усилении охраны личной собственности граждан») и т. д.

Понятно, чтобы раскрыть действительное содержание подобного «факта действия» надо определить на что, на причинение какого ущерба направлено данное действие.

Не признавая последствие обязательным элементом состава преступления, криминалисты-теоретики часто принимают во внимание ту связь, которая существует между виной и последствием. Статья 10 УК прямо указывает, что наказание может быть применено лишь тогда, когда лица «действовали умышленно, то есть предвидели общественно опасный характер последствий своих действий, желали этих последствий или сознательно допускали их наступление…» (курсив наш. – Н. К.). А «формальные» преступления, как мы указывали, совершаются с прямым умыслом, следовательно, прямо направлены на определенную преступную цель.

Сторонники различения «формальных» и «материальных» преступлений считают формулу ст. 10 УК неполной. Они предлагают дополнить ее с учетом вины в «формальных преступлениях» указанием на предвидение общественно опасного действия или бездействия. Но что значит предвидеть и желать совершения общественно опасного действия? Всякое человеческое действие волимо, то есть целенаправленно, мотивированно, иначе предвидимо и желаемо. Неволимое действие – не действие вообще. Справедливо писал А. С. Никифоров, что неправильно говорить о психическом отношении к действию. Психическое отношение само есть элемент деяния, и сказать, что оно есть отношение к деянию, значит, в частности, сказать, что оно есть отношение к самому себе… Поэтому нам представляется единственно правильным говорить о психическом отношении деятеля только к общественно опасному результату его действий»[83 - А. С. Никифоров. Основные вопросы уголовной ответственности за преступления, совершаемые по небрежности, Ученые записки ВИЮН, 1955, вып. 1, стр. 143.].

Если же понимать предлагаемую формулу как предвидение общественно опасного характера действия (бездействия) и желание его совершения, то предвидеть общественно опасный характер действия, значит предвидеть последствие, на причинение которого оно направлено. Только в направленности на причинение ущерба социалистическим общественным отношениям состоит общественно опасный характер всякого преступного действия (бездействия).

Своеобразное решение проблемы «формальных» и «материальных» преступлений дают В. Г. Макашвили и Т. В. Церетели. Они с полным основанием отрицают существование беспоследственных, безвредных преступлений[84 - См. В. Г. Макашвили. Уголовная ответственность за неосторожность, М., 1957, стр. 156–158; Т. В. Церетели. Причинная связь в уголовном праве, Тбилиси, 1957, стр. 19–20.]. Преступление не может не иметь общественно вредного последствия потому, считает Т. В. Церетели, что это противоречит сущности преступлений, как общественно опасных посягательств, на правоохраняемые объекты, а также потому, что это противоречит и понятию преступного действия: если есть причина – действие, то должно быть и следствие – преступный результат[85 - См. Т. В. Церетели. Причинная связь в уголовном праве, Тбилиси, 1957, стр. 19.].

Отправляясь от этого правильного положения, авторы, однако, признают целесообразным деление преступлений на «формальные» и «материальные». Они различают последствия в «широком» и в «узком» их понимании. «Нанесение вреда социалистическим общественным отношениям является последствием в широком смысле слова», – пишет Т. В. Церетели[86 - Там же, стр. 22.]. Последствие же в «узком смысле слова» – это конкретный ущерб, предусмотренный каждым данным составом преступления. В составе убийства – это смерть человека, в составе телесных повреждений – соответствующие изменения в организме человека и т. д. В. Г. Макашвили считает последствием в «узком смысле слова» «нанесение определенного вреда предмету посягательства»[87 - В. Г. Макашвили. Уголовная ответственность за неосторожность, 1957, стр. 158. Выше указывалось, что преступное последствие – это общественно вредное изменение в объекте преступления. Изменения в предмете таковыми не являются.].

Отсюда, по мнению авторов, все преступления имеют общественно вредные последствия – в широком смысле слова. Последствия же в узком смысле слова имеют лишь «материальные» преступления. В этом различие «материальных» и «формальных» преступлений.

На наш взгляд, Т. В. Церетели и В. Г. Макашвили не учитывают соотношение общего и специального объектов, а также соотношение преступного последствия вообще и конкретного преступного последствия как элемента соответствующего состава преступления. Посягая на любой конкретный объект, преступник одновременно наносит ущерб вообще социалистическим общественным отношениям, охраняемым уголовным законодательством. Совершая, например убийство, субъект совершает одновременно и конкретное преступление против жизни, преступление вообще по советскому уголовному праву. Причиняя «узкий» ущерб специальному объекту, преступник тем самым наносит ущерб «в широком смысле слова» общему объекту, социалистическим отношениям, охраняемым уголовным законодательством. Это положение представляется бесспорным, как прямо вытекающее из диалектики соотношения общего и особенного.

Потому непоследовательно признавать ущерб социалистическим отношениям вообще и не признавать ущерба в частности (ущерба конкретной сфере общественных отношений), иначе, признавать ущерб общему объекту преступления и не признавать ущерба специальному, индивидуальному объекту. Это равносильно тому, что такое «формальное» преступление, как, например, клевета, будет признаваться преступлением вообще и не признается преступлением против чести и достоинства граждан. Причинение последствия «в широком смысле слова» не может происходить иначе, как через причинение ущерба индивидуальному, конкретному объекту преступления. При этом следует иметь в виду, что при квалификации преступлений, то есть при установлении в действиях лица признаков соответствующего состава преступления, нас интересуют только объект – элемент состава и ущерб – также элемент состава. Дальнейшие последствия, наступающие вслед за выполнением оконченного состава преступления, учитываются лишь как отягчающие наказуемость обстоятельства.

Не признавая в «формальных» преступлениях последствий «в узком смысле слова», Т. В. Церетели, однако, совершенно правильно решает вопрос о причинной связи как обязательной предпосылке уголовной ответственности при всех преступлениях. А ведь причинная связь соединяет действие с преступным последствием. Т. В. Церетели пишет: «Различие между материальными и формальными деликтами с этой точки зрения заключается не в том, что в первом случае причинная связь является необходимой предпосылкой ответственности, а во втором случае – нет, а в том, что в первом случае причинная связь всегда предполагается и не требует доказательства, а во втором случае она требует особого доказательства»[88 - Т. В. Церетели. Причинная связь в уголовном праве, Тбилиси, 1957, стр. 28.].

Точно так же должен решаться вопрос и с последствием как обязательным элементом состава преступления. В так называемых «формальных» преступлениях преступные последствия не требуют особого доказательства, а в «материальных» они доказываются судом специально, отдельно от действий. Поэтому правильным является утверждение Т. В. Церетели относительно последствий в «формальных» преступлениях против порядка правосудия: если суд установит все признаки заведомо ложного доноса (ст. 95 УК), «то тем самым считается доказанным и нанесение вреда определенным социалистическим общественным отношениям, в частности, правильному отравлению социалистического правосудия»[89 - Там же, стр. 20.]. Аналогичное положение со всеми иными так называемыми «формальными» преступлениями.

Таким образом, понятие состава преступления и его обязательных, основных (общих) признаков, а также связь, которая существует между объектом, действием и виной, с одной стороны, и преступным последствием – с другой, приводят к выводу, что преступное последствие является обязательным элементом состава преступления.

К такому же выводу приводит нас и грамматическое толкование диспозиций статей уголовного закона. При конструкции диспозиции статей законодатель по-разному описывает действия и результат. Иногда конкретно и исчерпывающим образом описаны и действия, и результат (например, ст. 109 УК). В другом случае подробно описаны действия, а результат указан в общей форме, например, «тяжкие последствия» (ст. 75

УК). В третьем случае законодатель употребляет единое понятие деяния, которое охватывает и действие, и результат. Так, когда законодатель говорит в ст. 1 Указа от 4 июня 1947 г. «Об уголовной ответственности за хищение государственного и общественного имущества» – хищение, то под этим он понимает как действия по изъятию имущества в форме кражи, злоупотребления властью, использования подложных документов, мошенничества и пр., так и результат – нанесение материального ущерба социалистической собственности. Конструируя ст. 159 УК, законодатель также включает в понятие оскорбления не только действие, но и результат.

Второй самостоятельный вопрос – должен ли суд специально доказывать наличие вредных последствий во всех преступлениях или есть преступления, где это не обязательно. Данный вопрос часто смешивают с разобранным выше – об обязательности или факультативности преступных последствий, и именно в этом заключается другая ложная основа деления преступлений на «формальные» и «материальные». Подобное смешение проистекает из нечеткого уяснения соотношения диспозиции статьи закона с конструкцией состава определенного преступления.

Почти все сторонники деления составов преступлений на «формальные» и «материальные» пишут в обосновании этого деления о «законодательной конструкции состава», которая в одних случаях включает преступный результат в качестве обязательного признака и тогда суд обязан его доказать, а в других не включает, и тогда суд ограничивается доказательством одного лишь действия. При этом они подменяют понятие «законодательной конструкции состава» понятием «диспозиции» статей уголовных кодексов. Так, например, Я. М. Брайнин пишет, что «поскольку состав преступления определяется диспозицией уголовного закона, то наличие или отсутствие в диспозиции уголовного закона указаний на преступный результат, как на одно из условий данного состава преступления, имеет особое значение. Рамки всякого состава преступления определяются исключительно законом»[90 - Я. М. Брайнин. Некоторые вопросы учения о составе преступления в советском уголовном праве, Ученые записки Киевского университета им. Шевченко, 1950, т. IV, вып. IV, стр. 65.] (курсив наш. – Н. К.).

Но диспозиция статей закона и состав преступления – понятия не идентичные. В диспозиции статей закона, как правило, описываются лишь объективные признаки состава преступления и реже – вина. Не указываются признаки, характеризующие возраст и вменяемость субъекта. В редких статьях содержится специальное упоминание и об объекте преступления. В диспозициях статей уголовного закона описываются лишь специфические именно для данного состава признаки преступления.

Установление этих указанных в диспозиции признаков состава преступления обычно доказывает и наличие остальных элементов состава. Так, если суд найдет в действиях лица признаки «распространения заведомо ложных позорящих другое лицо измышлений», то ему вполне достаточно установления этих признаков для привлечения виновных лиц к уголовной ответственности за клевету. «Заведомость» определяет форму вины. Объект также бесспорен. Теряют ли в таком случае вина и объект клеветы, специально не описанные в диспозиции ст. 161 УК, значение обязательных элементов состава? Понятно, что не теряют.

А. Н. Трайнин приводит примеры, в которых суды при квалификации отдельных преступлений, например спекуляции, хулиганства, постановления неправосудного приговора и др. не касаются вопроса об объекте. «Они не останавливаются на исследовании объекта, конечно, не потому, – пишет А. Н. Трайнин, – что наличие объекта для состава этих преступлений не требуется или требуется в меньшей степени, а, напротив, именно потому, что наличие объектов (ущерб советской торговле – при спекуляции, ущерб социалистическому правосудию – при постановлении неправосудного приговора и социалистическому правопорядку – при хулиганстве) в этих случаях настолько бесспорно и очевидно, что не нуждается в особом исследовании и установлении»[91 - А. Н. Трайнин. Общее учение о составе преступления, М., 1957, стр. 153.].

Это свидетельствует о том, что, во-первых, диспозиция статьи обычно бывает уже, чем конструкция состава преступления, во-вторых, элементы, которые не названы в диспозиции и потому не подлежат специальному доказыванию судом, не теряют от этого качеств обязательных элементов составов преступлений. Суд немедленно обращается к специальному доказыванию этих обязательных элементов, как только у него возникнут сомнения в правильности квалификации деяния. Так, суд должен специально установить объект преступления хулиганства, когда совершенное лицом деяние схоже с телесным повреждением или покупка и перепродажа товаров напоминает не спекуляцию, а нарушение правил торговли.

Преступное последствие, подобно объекту и вине, также далеко не всегда описано в диспозиции соответствующей статьи уголовного кодекса. Специально доказывается оно при квалификации деяния лишь при наличии прямого указания на него в законе. В остальных же случаях преступное последствие настолько тесно примыкает к самому действию, так неразрывно с ним связано и так очевидно, что для квалификации деяния достаточно доказать наличие оконченного действия и объекта преступления, как и наличие ущерба становится само собой разумеющимся.

В одних преступлениях результат наступает сразу же вслед за действием, так что между ними нет разрыва ни во времени, ни в пространстве. В других преступлениях такой разрыв есть. Например, при убийстве недостаточно произвести действие – спустить курок ружья. Необходимо еще, чтобы пуля попала в жертву и причинила ей смертельное ранение. А это связано со многими привходящими факторами, которые подчас не зависят от самого субъекта. Отсюда частые на практике случаи покушения на убийство. И, напротив, в телесных повреждениях, оскорблении, клевете, дезертирстве, диверсии и пр. нет разрыва между действием и наступлением преступного ущерба. В конце действия обычно неизбежно следует результат. Поэтому-то в делах подобной категории практически обычно даже не возникает вопрос о причинной связи.

Указанные выше два обстоятельства: а) нематериальный (политический, моральный, духовный) характер ущерба и б) отсутствие разрыва во времени и пространстве между действием и последствием обусловливают известную специфику некоторых составов преступлений, весьма неудачно называемых «формальными» и неправильно толкуемых как беспоследственные. В этих составах преступное последствие есть и является обязательным признаком состава преступления, но не подлежит специальному доказыванию судом, так как автоматически определяется с установлением признаков оконченного действия или бездействия.

В. Н. Кудрявцев называет пять оснований, по которым выделяются «формальные» составы: 1) последствия, причиненные объекту, таковы, что они трудно поддаются конкретной регистрации (последствия клеветы, запрещенной охоты и пр.), 2) последствием является создание объективной возможности причинения ущерба (мошенничество, оставление без помощи, оглашение данных предварительного следствия, разглашение государственной тайны и др.), 3) последствия в конкретных случаях малозначительны, но будучи распространенными и повторяясь, они причиняют значительный вред, 4) последствия состоят в создании условий для совершения других преступлений (подделка документов, изготовление и хранение ядов и оружия и др.), 5) последствия неизбежно следуют за совершением действий[92 - См. В. Н. Кудрявцев. О соотношении предмета и объекта преступления по советскому уголовному праву, Труды Академии, 1951, вып. XIII, стр. 67–68.].

Правильными, на наш взгляд, являются первое и последнее основания. Второе и четвертое – базируются на смешении последствий – элементов составов и последствий, лежащих за составом преступлений. Эти основания мы рассмотрим ниже при анализе так называемых «усеченных» составов. Нельзя согласиться и с третьим основанием. Спекуляция, самовольная отлучка, самоуправство, раз уже законодатель признает их преступлениями, не требуя систематичности, не могут считаться малозначительными. При малозначительности эти деяния в силу примечания к ст. 6. УК не наказываются, поэтому неправильно общественную опасность данных деяний выводить из повторяемости этих преступлений, их общественной опасности «в массе».

Практически в конечном итоге, когда речь идет об анализе конкретных составов преступлений, все разногласия по проблеме «формальных» и «материальных» преступлений, как это ни странно, сводятся к словам, а именно к толкованию слова «факт» – «факт» выпуска недоброкачественной продукции, «факт» уклонения от службы в армии, «факт» оскорбления и т. п. Сторонники деления преступлений на «формальные» (беспоследственные) и «материаль ные», (с последствиями) считают фактом совершение только действия или бездействия, их же противники понимают под этим словом деяние, включающее и действие, и результат.

Наглядной иллюстрацией этого может служить дискуссия между В. Д. Меньшагиным и П. С. Мураховским. Последний в своей рецензии на работу В. Д. Меньшагина «Преступления против обороны СССР» (1945 г.) подверг критике утверждение автора о «формальности» большинства преступлений против обороны СССР. Так, при нарушении правил противовоздушной обороны П. С. Мураховский считает последствием создание такой обстановки, при которой отсутствует возможность предупреждения и быстрой ликвидации пожаров. В составе уклонения от выполнения военно-транспортной повинности вредным последствием является, по его мнению, несдача автомашины военкомату[93 - См.: П. С. Мураховский, рецензия на книгу В. Д. Меньшагина «Преступления против обороны СССР», «Советское государство и право» 1946 г. № 11–12, стр. 70.].

В. Д. Меньшагин же считает, что создание такой обстановки, при которой отсутствует возможность предупреждения и быстрой ликвидации пожаров, не является преступным результатом, включается в само преступное деяние – в нарушение правил по противопожарной безопасности[94 - См: В. Д. Меньшагин. Преступления против обороны СССР, М., 1951, автореферат докторской диссертации.]. Затем В. Д. Меньшагин, соглашаясь с В. Н. Кудрявцевым, указывает, что в «формальных» преступлениях результат неизбежно следует за совершением действия и потому нет необходимости его специально доказывать.

Это последнее положение является совершенно правильным. Но в таком случае нарушением, например, военно-транспортной обязанности следует считать не только действие (бездействие), но и его результат.

Правильно пишет В. М. Чхиквадзе о таком «формальном» преступлении, как разглашение государственной тайны, предусмотренное ст. ст. 1 и 3 Указа Президиума Верховного Совета СССР от 9 июня 1947 г. «Об ответственности за разглашение государственной тайны и за утрату документов, содержащих государственную тайну», что «разглашение здесь одновременно является и действием и преступным результатом»[95 - В. М. Чхиквадзе. Советское военно-уголовное право, 1948, стр. 401. Точнее сказать, что разглашение государственной тайны не является и действием, и результатом, а включает в себя и действие, и результат.]

Деление преступлений на «формальные» и «материальные» неизвестно закону и судебной практике. Нельзя согласиться с утверждением М. Д. Шаргородского, будто Верховный Суд СССР считает необходимым подобное деление преступлений. Только два примера из судебной практики Верховного Суда СССР фигурируют обычно в качестве иллюстрации к этому утверждению. Первый – определение Судебной коллегии по уголовным делам Верховного Суда СССР от 20 апреля 1946 г. по известному делу Л. «…статья 179 УК РСФСР карает нарушение указанного в ней запрета независимо от того, повлекло ли оно вредные последствия или нет…»[96 - «Судебная практика Верховного Суда СССР», 1946, вып. V. (XXIX), стр. 3.].

Но о каком последствии говорится в данном определении? Речь идет о самоубийстве Ю. ядом, который незаконно хранил обвиняемый Л. Такое вредное последствие, действительно, лежит за составом незаконного хранения ядов, предусмотренного ст. 179 УК. Оно учитывается лишь при индивидуализации наказания как отягчающее ответственность обстоятельство. Но это определение вовсе не признает самое хранение яда безвредным, беспоследственным преступлением. Ущерб незаконного хранения ядов носит нематериальный характер и заключается в нарушении установленной в СССР системы обращения с ядами, и к тому же он следует немедленно за самими действиями (бездействием) лица: хранением, несдачей яда, его покупкой, кражей и пр.

В одном из своих определений Верховный Суд СССР указывал, что требование установить сумму убытка фабрики, причиненного выпуском недоброкачественной продукции, противоречит смыслу Указа Президиума Верховного Совета СССР от 10 июля 1940 г., поскольку Указ не предъявляет такого требования, а предусматривает прямую ответственность исключительно за выпуск недоброкачественной продукции и за выпуск продукции с нарушением стандартов.

Это определение также не подтверждает того, что Верховный Суд СССР придерживается деления преступлений на «формальные» и «материальные». Материальный ущерб предприятиям лежит за составом выпуска недоброкачественной продукции, только об этом и говорится в цитированном определении коллегии. Но оно нисколько не доказывает, что Верховный Суд СССР признает самый выпуск недоброкачественной продукции безвредным, беспоследственным, «формальным» преступлением. Понятием «выпуск недоброкачественной продукции» законодатель характеризует общественно опасное деяние, куда входят действие (документальное оформление недоброкачественной продукции в ОТК) и преступное последствие – выпуск с советского завода недоброкачественной продукции.

Вопрос о природе последствий в выпуске недоброкачественной продукции правильно решен Б. С. Утевским, который считает, что для состава выпуска недоброкачественной продукции не требуется устанавливать наступление таких вредных последствий, которые являются уже последующим результатом выпуска недоброкачественной продукции (уплата штрафов, возмещение убытков, срыв графика выпуска готовой продукции и т. д.). Это не те ущербы, которые заключает в себе состав выпуска недоброкачественной продукции. «Сам по себе выпуск недоброкачественной, некомплектной или нестандартной продукции, – пишет Б. С. Утевский, – независимо от дальнейших вредных его последствий, причиняет ущерб предприятию-изготовителю, поскольку он ведет к дезорганизации предприятия-изготовителя»[97 - Б. С. Утевский. Уголовная ответственность за выпуск недоброкачественной и некомплектной продукции, М., 1955, стр. 68.].

М. Д. Шаргородский приводит и третий пример из практики Верховного Суда СССР для обоснования практической целесообразности деления преступлений на «формальные» и «материальные». Но приведенный пример, по нашему мнению, никак не может служить подтверждением указанного положения. В деле М. и Ц., на которое ссылается М. Д. Шаргородский, говорится о разграничении преступления и дисциплинарного проступка: «Вопрос об ответственности лица, виновного в несоблюдении правил пожарной безопасности, может стоять независимо от наступления последствий нарушения этих правил». И далее: «Но совершенно очевидно, что суждения о характере ответственности – дисциплинарной или уголовной, которую должно нести это должностное лицо, и о степе ни его ответственности не могут быть одинаковыми в том и другом случае».[98 - «Судебная практика Верховного Суда СССР», 1946, вып. VIII (XXXII), стр. 9–11.]

Практический смысл всякой теоретической проблемы уголовного права определяется тем, способствует ли эта проблема задачам точной квалификации преступлений и индивидуализации наказания виновных или нет. Концепция деления преступлений на «формальные» (беспоследственные составы) и «материальные» (с последствиями) мало чем помогает при решении этих вопросов.

Сторонники признания беспоследственных составов преступлений обвиняют противников деления преступлений на «формальные» и «материальные» в том, что они слишком широко, вопреки закону, толкуют объективную сторону соответствующих составов преступлений. Последние так же могли упрекнуть сторонников деления преступлений на «формальные» и «материальные», что они слишком узко описывают составы преступлений. Внешне это выглядит как серьезное расхождение, прямо влияющее на правильность квалификации преступлений. Что же имеется в действительности?

Достаточно сравнить «Курс советского уголовного права» 1955 года, написанный сторонниками признания «формальных» преступлений А. А. Пионтковским и В. Д. Меньшагиным, с работами А. Н. Трайнина, придерживающегося противоположного мнения, чтобы убедиться, что и первые и последний одинаково правильно толкуют закон. Преступление признается оконченным ни раньше, ни позже, а именно тогда, когда оконченным его признает сам законодатель. Так, А. Н. Трайнин признает ложный донос оконченным с момента подачи ложного заявления, а не с момента осуждения оклеветанного лица, выпуск недоброкачественной продукции – с момента, когда продукция прошла отдел технического контроля, дезертирство – с момента выбытия из части с целью навсегда оставить службу. Факт соавторства в комментариях к УК РСФСР 1941 и 1946 гг. А. Н. Трайнина и В. Д. Меньшагина достаточно красноречиво говорит сам за себя.

Высказанные соображения позволяют сделать вывод, что проблема «формальных» и «материальных» преступлений в значительной мере оказывается спором о словах (в частности, как понимать слово «факт»). Различие между «материальными» и «формальными» преступлениями не принципиально и не заслуживает того большого внимания, которое ему уделяется в нашей литературе. Особенность некоторых преступлений, в которых ущерб носит не материальный характер, а поэтому он неразрывно связан с действием и специально судом не доказывается, на наш взгляд, не может обосновать необходимости в разделении преступлений на «формальные» и «материальные». Тем более, что многие криминалисты-теоретики неправильно определяют природу «формальных» преступлений как беспоследственных, безущербных и даже безобъектных. Это принципиально неправильно. Вопрос о «материальных» и «формальных» составах – это вопрос не о структуре преступлений или составов преступлений, а вопрос доказательств: нужно или нет специально, отдельно от анализа действия доказывать наличие последствий. Если правильно раскрывать объект посягательства и момент окончания действия, вопрос о последствиях практически никаких трудностей не вызывает.

Общественная опасность всех преступлений состоит в посягательстве на социалистический строй и правопорядок. Посягательство немыслимо без нанесения ущерба социалистическим общественным отношениям, охраняемым уголовным правом. В этой связи нам представляется более правильным определять преступление не как действие или бездействие, лишь направленное на причинение ущерба правоохраняемым объектам (это характеристика лишь преступного действия), а как общественно опасное посягательство на социалистические общественные отношения[99 - См. А. А. Герцензон. Понятие преступления в советском уголовном праве, М., 1955, стр. 54.«Советской теории уголовного права нет необходимости сохранять в какой бы то ни было форме концепции формального состава преступления, лишенного признака общественной опасности деяния.Ликвидация всякого влияния концепции формального состава преступления на советскую теорию уголовного права будет иметь существенное значение и в деле борьбы против реакционных концепций состава преступления, выросших на почве идеалистической неокантианской философии».И далее, «Любой советский юрист, любой практический работник органов социалистического правосудия твердо знает, что никакие формальные и неформальные составы советскому закону не известны, что все составы преступлений, предусмотренные советским уголовным законодательством, одинаково полноценны, насыщены политическим классовым содержанием…»Первое положение высказано А. А. Пионтковским, второе – В. И. Курляндским, которые являются сторонниками деления преступлений на «формальные» и «материальные», против… А. Н. Трайнина, противника такого деления. Правда, они высказаны несколько в ином плане: речь идет о толковании примечания к ст. 6 УК.Однако эти высказывания настолько полно характеризуют концепцию «формальных» преступлений во всех ее проявлениях, что их трудно было не привести.].

§ 3. Существуют ли «усеченные» составы?