Привал

– Будут тебе лошади, – уверенно сказал он в трубку, глядя вслед полковнику Сергееву. – Будут! Вы там с Зайцевым с инвентарем разберитесь. Слышишь, Станишевский? Чтобы все эти сеялки-веялки работали как часы. Ты меня понял?

– Так точно, товарищ подполковник!

В городской военной комендатуре в кабинете коменданта было не продохнуть. Кабинет был вшестеро меньше замкового зала оперативного штаба посевной, где царствовал подполковник Андрушкевич, а народу в кабинете (пропорционально величине помещений) находилось вчетверо больше.

Комендантский стол был завален схемами окологородских сельскохозяйственных угодий и картами районов, прилегающих к городу. Все стояли вокруг стола и хлебали из солдатских котелков суп алюминиевыми ложками.

Никакого обеденного перерыва не было. Просто работа сопровождалась обедом. Станишевский сидел на краю собственного стола. Телефонную трубку он прижимал к уху плечом, разговаривал с Андрушкевичем и одновременно доедал из котелка суп.

– С инвентарем уже все закрутилось, товарищ подполковник. Его свозят сейчас на один хуторок. Там Зайцев нашел отличную кузницу с инструментами, со всем необходимым... Даже с углем! Мы сколотили такую ремонтную бригаду, дали туда и наших, и гражданских. Командует там один старшина. Русский. Настоящий специалист... Из автобата. И весь инвентарь, требующий ремонта, мы сейчас направляем туда. Чтобы централизованно... Я туда еще кого-нибудь из союзничков подкину. А сейчас мы разбрасываем участки пахоты по подразделениям... Ну а как же? Конечно, с учетом дислокации!

Большая кузница стояла на пересечении трех сельских дорог, в равном удалении от нескольких хуторов и богатых хозяйств, расположенных вокруг. При кузнице был отличный крепкий каменный дом, в котором еще недавно жил со своей семьей местный кузнец. Судя по оставленным инструментам, целому ряду хитроумных самодельных технических приспособлений, по запасам отожженного угля, бывший хозяин кузницы был мастером высокой квалификации.

Вокруг кузницы уже были выстроены свезенные сюда плуги, бороны, культиваторы, сеялки самых разных типов. И для конной тяги, и для тракторной. Словно ожидая их починки, стояли тут же и два трактора: один – гусеничный, второй – колесный. Могучий советский бронетранспортер подтаскивал к кузнице третий трактор. Тоже колесный.

Польский солдат – слесарь-ремонтник – вместе с двумя местными гражданскими трудились над пятилапным конным культиватором, натягивали тугую длинную пружину на рукоять сектора наклона рыхлящих лап. Пружина все время соскакивала с зацепа и грозила отбить пальцы одному из троих. Поляки тихо переругивались, менялись местами и снова пытались натянуть и зацепить упрямую пружину.

Пыхтя двумя спаренными моторами, подполз бронетранспортер. Сдал назад, ослабил натяжение троса и выключил двигатели. Из бронетранспортера выскочили двое – отцепили трактор, трос свернули в бухту, забросили на задок транспортера. Один из них, механик-водитель, сержант с продувной физиономией, подскочил к культиватору, сразу же зашептался с польским солдатом. Поляк с трудом понимал его, а когда наконец сообразил, что этому жуликоватому сержанту требуется, кивнул в сторону кузницы, откуда доносились тупые ухающие звуки большого молота и звонкая трель маленького молотка – «ручника».

Сержант поманил своего напарника и юркнул в открытые двери кузницы. Помещение кузницы было просторным, широким. В углу стоял горн. От огромного меха тянулась длинная труба, уходящая вниз, под горн, и оттуда вместе с воздухом к вытяжному навесу летели искры. Сильно пьяный поляк в крестьянской одежде качал мех горна. Он сосредоточенно повисал на рукояти меха, стараясь не рухнуть.

Небольшого роста, худенький старшина Красной Армии, лет сорока, в очках, кожаном кузнечном переднике, стоял посредине кузницы, держал длинными клещами раскаленный лемех плуга на наковальне и давал «ручником» темп голому по пояс, скульптурно сложенному молодому польскому солдату в брезентовом фартуке и старой замызганной конфедератке. Молотобоец тяжелым молотом «оттягивал» лемех. Около неширокого окна, на верстаке, солдат Войска Польского наклепывал новые наральники на плоский пружинный зуб легкой бороны. На чистом полотенце были аккуратно разложены нарезанный копченый окорок, хлеб, жареная рыба, самодельный крестьянский сыр, домашняя колбаса.

– Вот это я понимаю! – восхитился механик-водитель бронетранспортера. – Вот это устроились славяне! А мы вам еще один тракторишко притащили...

Не в силах оторвать глаз от верстака, он так откровенно и плотоядно потер руки, что худенький старшина в очках тут же предложил ему:

– Присаживайтесь. Угощайтесь.

Присесть было не на что. Единственная скамейка стояла в дальнем углу кузницы и была занята спящим крестьянином из местных. Крестьянин мирно похрапывал, распространяя вокруг себя нежный и стойкий аромат доброкачественной домашней сивухи.

– А это кто?

– Помощник, – усмехнулся старшина и сказал своему молотобойцу по-польски: – Не поспешай, Тадеуш. Поволютку... Чекай!

Он перевернул лемех, который уже перестал светиться изнутри горячим красноватым живым светом, на нем даже стала слоиться матовая синяя окалина остывающего металла. Старшина внимательно осмотрел лемех, бросил его в горн и дробно застучал «ручником» по наковальне:

– Пшерва, хлопцы! Перекур.

Экипаж бронетранспортера не очень вежливо, но решительно стащил спящего «помощника» со скамейки на пол и поднес скамейку к верстаку.

Крестьянин, качавший мех горна, первым двинулся к скамейке. Его мотало по всей кузнице, он отчаянно цеплялся за что попало, лишь бы добраться до верстака.

– Совсем окосел, – сказал ему старшина по-польски. – А работы еще невпроворот.

Старшина закурил, поискал, куда бы бросить спичку, и нашел ей место только в горне. Для этого ему пришлось пересечь всю кузницу. Возвращаясь к верстаку, он увидел, как молотобоец маленьким веником сметает окалину с наковальни. Тело его лоснилось от пота, давно не стриженные волосы на затылке влажно потемнели и слиплись, а из-под них, по позвоночной ложбинке, проходившей между выпуклыми буграми мышц, текли ручейки влаги.

– Тадеуш, накинь ватник сейчас же, – сказал старшина. – Спину застудишь.

В открытые двери кузницы было видно, как подкатил бортовой «газик». Хлопнула дверца, и сразу же раздался голос:

– Михал Михалыч! Товарищ старшина! На выход!..

– Начинайте без меня. Я сейчас, – сказал старшина Михаил Михайлович и вышел.

В кузове «газика» сидели союзники. У кабины стояли двое: один – непонятного звания, во французской военной форме, второй – лейтенант, в знакомой советской шинельке.

– Здорово, Михал Михалыч, – сказал лейтенант и потряс листом бумаги. – Я вот союзничков развожу по работам... Тебе тоже сюрприз – механик по тракторам.

Лейтенант заглянул в длинный список, с трудом и удивлением прочел:

– Серж Ришар... Бельгиец! Ну надо же?! Берешь?

– А как же, обязательно.

– Порядок! – облегченно сказал лейтенант, сел в свой «газик» и мгновенно укатил, словно боялся, что Михаил Михайлович сейчас передумает и откажется от Сержа Ришара.

Бельгиец растерянно улыбался, вертел головой. Старшина взял его за руку, подвел к трактору, ткнул пальцем в двигатель и коротко спросил:

– Ферштейн?

Бельгиец радостно закивал головой, замахал руками:

– О, я! Ферштейн, ферштейн! – и что-то добавил по-французски.

– Тогда зер гут, – сказал старшина и повел бельгийца в кузницу.

К работавшим в кузнице присоединились работавшие на улице. «Пшерва» несколько затянулся, и теперь это все напоминало тысячи раз виденное длительное славянское застолье, с песнями, обидами, нескончаемыми разговорами и выяснением отношений.

Бельгиец пребывал в тихом восторге – он улыбался, вслушивался в каждое слово, заглядывал всем в глаза и не понимал, что застолье уже давно соскочило с мирных рельсов и понеслось в угрожающем направлении.

– А я не хочу, например, чтобы вы пахали мою землю!.. Не хочу! – зло говорил пьяный поляк, который раздувал горн.

– Да кто тебя спрашивать-то будет? – возражал солдат, работавший на верстаке. – Не для тебя все это! Для Польши, болван!

– Пока мы тут на бауэров спины свои ломали – очень вас ждали. Минутки считали... – вздохнул один из гражданских ремонтников. – Думали, придете, отдадите нам землю, мы сами наконец хозяйствовать будем. А теперь вон как повернулось – вроде опять не мы хозяева. Вы тут распашете, засеете и уйдете... А как потом делить эту землю?

– А вы не делите, – легкомысленно сказал механик-водитель.

– У земли должен быть хозяин! – вдруг проснулся лежавший на полу человек. – Хозяин!

– Мы все вместе распашем, засеем, а вы потом сами управляйтесь, – сказал механик-водитель бронетранспортера. – Разве можно весну упускать? Ну подумай сам, голова еловая! Весна же!

Неожиданно для всех со скамьи вскочил бельгиец Серж Ришар и произнес по-французски короткий восторженный монолог.

Так как никто из собравшихся французского языка не знал, то бельгийца выслушали, ни разу не перебив, с максимальным вниманием. Когда бельгиец сел, пьяный поляк убежденно сказал:

– Правильно... Он абсолютно прав! Никаких нам ваших колхозов не нужно!..