Полное собрание сочинений. Том 24. Сентябрь 1913 – март 1914

Всякий, кто не хочет быть Иваном Непомнящим, знает, что группы интеллигентов и рабочих не только в 1903 году, но с 1894 года (а часто и еще раньше) помогали и экономической и политической агитации, и стачкам, и пропаганде. Заявить публично: «трудно сказать, помогала или мешала организация работе» значит не только допустить величайшую, вопиющую историческую неправду. Это значит отречься от партии.

В самом деле, из-за чего ценить партию, если трудно сказать, помогала она или мешала работе? Не ясно ли, что суббота для человека, а не человек для субботы?

Отречение от партии в прошлом, задним числом, необходимо ликвидаторам, чтобы оправдать отречение от нее в настоящем.

Говоря об этом настоящем, о третьеиюньской эпохе, В. Засулич пишет: «я слышала сообщения о том, как пустели районные отделы организации…».

Факт бесспорный. Пустели и районные и всякие иные отделы организации. Весь вопрос в том, как объяснить это явление бегства из организации и как отнестись к этому явлению?

В. Засулич отвечает: «пустели потому, что в тот момент там нечего было делать».

Ответ решительный, равняющийся решительному осуждению подполья и оправданию бегства из него. Как же доказывает В. Засулич свое утверждение? 1) Пропагандистам нечего было делать, ибо «многие рабочие составили себе» из изданий дней свободы «целые библиотечки, которых еще не отобрала полиция».

Курьезна эта способность В. Засулич не замечать, что она опровергает сама себя. Если полиция «отбирала» библиотечки, значит обсуждение читаемого, усвоение его, дальнейшее изучение вызывало именно подпольную работу! В. Засулич хочет доказать, что «нечего было делать», а из ее признаний вытекает: было что делать.

2) «О возможности подпольной политической агитации в это время нечего и говорить. К тому же инициатива таких «выступлений» не входила в права и обязанности районов».

В. Засулич повторяет слова ликвидаторов, не зная дела. Что было трудно, труднее чем прежде, в описываемое время, это бесспорно. Но работа марксистов всегда «трудна», и они отличаются от либералов именно тем, что не объявляют трудное невозможным. Либерал называет трудную работу невозможной, чтобы прикрыть свое отречение от нее. Марксиста трудность работы заставляет стремиться к более тесному сплочению лучших элементов для преодоления трудностей.

Объективный факт, что эта работа в описываемое время была возможна и велась, доказывается хотя бы выборами в III и IV Государственную думу. Не думает же В. Засулич в самом деле, что сторонники подполья могли в Государственную думу проходить без участия подполья?

3) «… Нечего было делать в подпольных группах, а вне их была масса необходимой общественной работы…» Клубы, всякие общества, съезды, лекции и пр.

Таково рассуждение всех ликвидаторов, повторяемое В. Засулич. Ее статью можно прямо рекомендовать для занятий в рабочих кружках но разбору злоключений ликвидаторства!

Подполье было нужно, между прочим, именно потому, что с ним была связана марксистская работа в клубах, обществах, на съездах и пр.

Сравните это мое рассуждение с рассуждением В. Засулич. Подумайте, какие основания имеет В. Засулич изображать работу в легальных обществах, как работу, ведущуюся «вне» работы подпольных групп?? Почему «вне», а не «в тесной связи», не «в одном направлении»??

Фактических оснований у В. Засулич нет и тени, ибо всякий знает, что не было, наверное, почти ни одного легального общества и т. п., в котором бы не участвовали члены подпольных групп. Единственное основание утверждений В. Засулич это – субъективное настроение ликвидаторов. У ликвидаторов было такое настроение, что им нечего было делать в подполье, что они сочувствовали работе только вне подполья, только вне его идейного направления. Говоря иными словами, «основание» В. Засулич сводится к оправданию бегства ликвидаторов из подполья!

Жалкое основание.

Но мы не можем ограничиться указанием на субъективные основания писаний В. Засулич, на фактические и логические ошибки, которыми буквально кишит каждая фраза ее статьи. Мы должны поискать объективных оснований того бесспорного факта, что «районы пустели», что из подполья бежали.

Искать не приходится далеко. Общеизвестно, что в описываемое время буржуазное и мелкобуржуазное общество России было обуреваемо в сильнейшей степени контрреволюционными настроениями. Общеизвестно, какой глубокий антагонизм между буржуазией и пролетариатом вскрылся в дни свободы и породил это контрреволюционное настроение, наряду с распадом, унынием, упадком духа у многих непрочных друзей пролетариата.

Это объективное соотношение классов в описываемое время вполне объясняет нам, почему буржуазия вообще и либеральная буржуазия в особенности (ибо у нее вырвали из рук гегемонию над народными массами) должна была возненавидеть подполье, объявить его никчемным и «недееспособным» (выражение В. Засулич), осудить и отвергнуть политическую подпольную агитацию, а равно и ведение легальной работы в духе подполья, в соответствии с его лозунгами, в неразрывной идейной и организационной связи с ним.

Из подполья бежала прежде всего и в первую очередь буржуазная интеллигенция, поддавшаяся контрреволюционному настроению, те «попутчики» с.-д. рабочего движения, которые и у нас, как и в Европе, увлекались освободительной ролью пролетариата (в Европе: плебса вообще) в буржуазной революции. Известен факт, какая масса марксистов отошла от подполья после 1905 года и расселась по всяческим легальным интеллигентским гнездышкам.

Каковы бы ни были субъективно «благие» намерения В. Засулич, но повторяемые ею рассуждения ликвидаторов объективно сводятся к перепеву контрреволюционных либеральных мыслишек. Всего больше крича о «рабочей самодеятельности» и т. п., ликвидаторы на деле представляют и защищают именно отколовшихся от рабочего движения и перешедших на сторону буржуазии интеллигентов.

Бегство из подполья могло быть у отдельных лиц результатом усталости и надломленности. Таких лиц можно только пожалеть; им должно подать помощь, поскольку пройдет их надлом и проявится у них снова тяга от обывательщины, от либералов и от либеральной рабочей политики к рабочему подполью. Но, когда усталые и надломленные взбираются на трибуну журналистики и объявляют свое бегство проявлением не усталости, не слабости, не интеллигентской дрянности, а своей заслугой, причем взваливают вину на «недееспособное», или «никчемное», или «омертвелое» и т. п. подполье, – тогда эти беглецы становятся отвратительными ренегатами, отступниками. Тогда эти беглецы становятся худшими советчиками и постольку опасными врагами рабочего движения.

Встречая у ликвидаторов защиту и превознесение подобных элементов наряду с клятвами и божбой, что-де мы, ликвидаторы, стоим за единство, – только пожимаешь плечами и спрашиваешь себя: кого этими благоглупостями и этим лицемерием обмануть думают? Не ясно ли, что существование рабочей партии невозможно без решительной борьбы с превознесением отступничества от партии?

Ликвидаторы (а за ними и В. Засулич) тешатся тем, что называют этих отступников и беглецов «живыми силами рабочего класса». Но эти увертки либеральных интеллигентов давно опровергнуты бесспорными фактами всероссийского масштаба. Из депутатов рабочей курии большевики имели 47 % во II Думе, 50 % в III и 67 % в IV. Вот неопровержимое доказательство ухода рабочих от ликвидаторов в эпоху 1907–1913 годов. А возникновение первой рабочей ежедневной газеты и явления, наблюдаемые теперь в профессиональных союзах, еще более подкрепляют это доказательство. Живые силы рабочего класса, если посмотреть на объективные факты, а не на хвастливые и голословные заявления либеральных интеллигентов, принадлежат к числу сторонников подполья, противников ликвидаторства.

Но все рассуждения В. Засулич о прошлом – только цветочки. Ягодки дальше будут. Защита ренегатства и отречения от партии лишь вступление к защите разрушения партии. К этим важнейшим отделам статьи В. Засулич мы и переходим.

II

«…Подпольная организация, – читаем в статье, – всегда была самой слабой стороной русской с. – д…» (не больше и не меньше, как «всегда»!). Смелые историки – наши ликвидаторы. «Всегда» – значит, и в 1883–1893 годах, до начала массового рабочего движения под организованным руководством партии; – значит, и в 1894–1904 годах. А 1905–1907 годы?

«…Но если бы она была и в 10 раз лучше, она и тогда не выдержала бы революции и контрреволюции. Я не помню в истории Европы ни одной революционной организации, которая, пережив революцию, оказалась бы дееспособной в момент реакции».

Это рассуждение – такое богатство «перлов», что прямо не знаешь, с какого перла начать разбор!

В. Засулич «не помнит» интересующего ее случая в истории Европы. Но помнит ли В. Засулич «в истории Европы» такую буржуазную революцию, которая происходила бы в обстановке самостоятельных рабочих партий, с сотнями тысяч и миллионом членов, в соседних странах и при высокой ступени развития капитализма, создавшей в данной стране сплоченный промышленный пролетариат и рабочее движение в национальном масштабе?

В. Засулич не может «помнить» такого случая, ибо его «в истории Европы» не было. Не было и быть не могло в этой истории до XX века, чтобы в буржуазной революции решающую роль сыграла массовая политическая стачка.

Что же мы получаем? Мы получаем следующий итог. Ликвидатор ссылается на пример «истории Европы», в которой при буржуазных революциях не было самостоятельных пролетарских партий с массовыми стачками, – ссылается на этот пример для того, чтобы отречься от задач или принизить, урезать, укоротить, обкарнать задачи такой страны, где два названные коренные условия (самостоятельная пролетарская партия и массовые стачки политического характера) были налицо и есть налицо!

В. Засулич не понимает, – и это непонимание крайне характерно для ликвидаторства, – что она иными словами, по иному поводу, с другой стороны подходя к вопросу, повторила мысль либерала Прокоповича. Этот либерал, как раз в то время, когда он, будучи крайним «экономистом» (1899 год)[17 - «Экономисты» – сторонники «экономизма» – оппортунистического течения в российской социал-демократии конца XIX – начала XX века, являвшегося одной из разновидностей международного оппортунизма. Печатными органами «экономистов» являлись газета «Рабочая Мысль» (1897–1902) и журнал «Рабочее Дело» (1899–1902). Программным документом «экономистов», которых Ленин называл русскими бернштейнианцами, явилось так называемое «Credo», написанное в 1899 году Е. Д. Кусковой.«Экономисты» ограничивали задачи рабочего класса экономической борьбой за повышение заработной платы, улучшение условий труда и т. д., утверждая, что политическая борьба является делом либеральной буржуазии. Они отрицали руководящую роль партии рабочего класса, считая, что партия должна лишь созерцать стихийный процесс движения, быть регистратором событий. Преклоняясь перед стихийностью рабочего движения, «экономисты» принижали значение революционной теории, сознательности, утверждали, что социалистическая идеология может возникнуть из стихийного рабочего движения; они отрицали необходимость внесения в рабочее движение социалистического сознания извне, марксистской партией, и тем самым расчищали дорогу буржуазной идеологии. «Экономисты» защищали разрозненность и кустарничество в социал-демократическом движении, выступая против необходимости создания централизованной партии рабочего класса. «Экономизм» грозил совлечь рабочий класс с классового революционного пути и превратить его в политический придаток буржуазии.Развернутой критике взглядов «экономистов» посвящены произведения Ленина: «Протест российских социал-демократов» (направлен против «Credo», написан в сибирской ссылке в 1899 году и подписан семнадцатью ссыльными марксистами), «Попятное направление в русской социал-демократии», «По поводу «Profession de foi»», «Беседа с защитниками экономизма» (см. Сочинения, 5 изд., том 4, стр. 163–176, 240–273, 310–321; том 5, стр. 360–367). Идейный разгром «экономизма» Ленин завершил в книге «Что делать?» (см. Сочинения, 5 изд., том 6, стр. 1–192). Большую роль в борьбе с «экономизмом» сыграла ленинская «Искра».], разрывал с социал-демократией, высказал ту мысль, что «либералам – политическая, а рабочим – экономическая борьба».

К этой мысли клонит, на нее сбивается весь оппортунизм в рабочем движении России 1895–1913 годов. В борьбе с этой идеей только и выросла – только и могла вырасти – социал-демократия в России. Борьба с этой идеей, вырывание масс из-под влияния этой идеи, это и есть борьба за самостоятельное рабочее движение в России.

Прокопович выразил эту идею в применении к задачам настоящего, в форме повелительной или желательной.

В. Засулич повторяет эту мысль в форме якобы исторического, ретроспективного рассуждения или обзора событий.

Прокопович говорил прямо, откровенно, ясно и резко: бросьте мысль о политической самостоятельности, братцы рабочие! В. Засулич, не понимая, куда ее завело ликвидаторство, приходит к той же пропасти, идя зигзагами: дескать, и по примеру Европы не полагается вам, братцы рабочие, иметь «дееспособной» организации вашего старого, испытанного типа, такого же типа, какого была ваша организация в 1905 году. Либералы бросили с 1905 года пустые мечты о «подполье», создали «дееспособную» организацию, открытую, которая хотя не легализована третьеиюньской системой, но терпима ею, сохраняет свою парламентскую фракцию, свою легальную прессу, свои, всем известные фактически, местные комитеты. У вас же, братцы рабочие, старая ваша организация недееспособна, и по урокам «истории Европы» должна быть недееспособной, а новую, «открытую партию», мы, ликвидаторы, вам обещаем и сулим каждодневно. Чего же вам больше надо? Удовлетворяйтесь нашими, ликвидаторскими посулами, ругайте посильнее вашу старую организацию, оплевывайте ее, отрекайтесь от нее и оставайтесь пока (впредь до исполнения нашего обещания об «открытой партии») без всякой организации!

Именно таков действительный смысл ликвидаторских рассуждений В. Засулич, смысл, определяемый не ее волей и сознанием, а соотношением классов в России, объективными условиями рабочего движения. И именно этого хотят либералы. В. Засулич только вторит Прокоповичу!

В отличие от Европы конца XVIII и первой половины XIX века Россия именно дала пример страны, в которой старая организация доказала свою жизненность и свою дееспособность. Эта организация сохранилась и во времена реакции, несмотря на отпадение ликвидаторов и тьмы обывателей. Эта организация, сохраняя свой коренной тип, умела приспособлять свою форму к изменившимся условиям, умела видоизменять эту форму соответственно требованиям момента, знаменующего «еще шаг по пути превращения в буржуазную монархию»[18 - В. И. Ленин, характеризуя эволюцию царизма в период столыпинской реакции, цитирует резолюцию Пятой (Общероссийской) конференции РСДРП 1908 года «О современном моменте и задачах партии». См. «КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК», часть I, 1954, стр. 195.].

Объективное доказательство этого приспособления старой организации мы видим – если взять одно из простейших, очевиднейших, наиболее доступных либеральному пониманию доказательств – в результате выборов в IV Думу. За старой организацией оказалось, как уже указано,

/

депутатов рабочей курии и в том числе вся целиком шестерка главных промышленных губерний. В этих губерниях около миллиона фабрично-заводских рабочих. Все живое, все сознательное, все влиятельное из этой подлинной массы, пролетарской массы, участвовало в выборах, изменяя при этом форму своей старой организации, видоизменяя условия ее деятельности, но сохраняя ее направление, ее идейно-политические основы и содержание деятельности.

Наша позиция ясна. И она определилась бесповоротно с 1908 года. У ликвидаторов же – и в этом их беда – нет никакой позиции, пока у них нет новой организации. У них есть только воздыхания о дурном прошлом и мечтания о хорошем будущем.

III

«…Организация необходима для партии», – пишет В. Засулич. Она недовольна уже стокгольмским (1906 г.) решением[19 - На Четвертом (Объединительном) съезде РСДРП, состоявшемся 10–25 апреля 1906 года в Стокгольме, мартовская формулировка первого параграфа устава партии, принятого вторым съездом РСДРП, была отменена и принята ленинская формулировка, согласно которой членом партии «признается всякий, принимающий партийную программу, поддерживающий партию материальными средствами и входящий в какую-либо партийную организацию» (см. «КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК», ч. I, 1954, стр. 135).], когда меньшевики преобладали и вынуждены были принять знаменитый первый параграф устава.

Если это верно (а это безусловно верно), тогда В. Засулич неправа, и ей придется отрекаться от меньшевистского стокгольмского решения. Организация не только «необходима для партии» – это признает всякий либерал и всякий буржуа, желающий «использовать» рабочую партию для антирабочей политики. Партия есть сумма связанных воедино организаций. Партия есть организация рабочего класса, расчлененная на целую сеть всяческих местных и специальных, центральных и общих организаций.

Тут опять-таки ликвидаторы оказываются без всякой позиции. В 1903 году они проводили такое понятие членства партии, что не только входящие в организации, но и работающие (вне организаций) под их контролем оказывались членами партии. В. Засулич вспоминает этот эпизод, считая его, очевидно, важным. Она пишет:

«…еще на втором съезде, 10 лет тому назад, меньшевики почувствовали невозможность упрятать в подпольную организацию всю партию…»

Если в 1903 году меньшевики почувствовали отвращение к подполью, почему же в 1906 году, в эпоху неизмеримо более «открытой» партии, они сами, имея преобладание на съезде, отменили принятое ими в 1903 году меньшевистское постановление и провели большевистское? В. Засулич пишет историю партии так, что на каждом шагу встречаешь поразительное, невероятное искажение фактов!