Сеятели

Однажды, еще в студенческие годы, Матис принимал участие в исследовании клеток сердца. Они выделили несколько образцов, поместили в инкубатор и стали смотреть, как те размножались. Вот уже пять, десять, вот сотня клеток, все замечательно, они росли. Вот прошло десять дней, двадцать, и вдруг одна клетка вздрогнула и уже через мгновение все клетки стали сокращаться. Он даже не поверил увиденному. Тонкий слой клеток работал в унисон. Это не было сердцем, только тоненькая, еле заметная пелёночка на стекле, но они работали как сердечная мышца. Почему? Был первый вопрос. Что их заставило начать сокращаться? Тогда он долго смотрел на это маленькое чудо природы. Вспомнил, что в детстве с мамой сажал семечки подсолнуха, а после часами наблюдал, как проклевывается из сырой земли росток.

Он так много времени потратил на то, чтобы понять, что такое память, как она хранится, и главное, как она возвращается обратно. Но это были цветочки по сравнению с тем, чтобы понять, как мозг вообще думает. Ответ был где-то рядом, буквально на поверхности, но он его не видел или смотрел не туда.

Биосканеры могли отсканировать мозг буквально до клетки, еще немного, и до атомов, будет полная картина мозга, но это только поверхностная структура, главное – принцип. Да, именно принцип взаимодействия нейронов, задержка сигналов, почему они идут сюда, а не в ином направлении.

В компьютере только два сигнала: 0 и 1, в мозгу человека их сотни, даже тысячи, и каждый раз сигналы еще умудряются трансформироваться. По этой причине не удается оцифровать мозг. Но решение где-то близко, он это чувствовал.

Десятки лет кропотливого труда, сотни тонн оборудования, эксперименты и еще раз эксперименты, и наконец он доказал формулу Бикакро. Казалось, нереально остановить процесс трансформации клеток, заставить их хотя бы на минуту замолчать, но он смог. А после смог считать первоисточник, чистый и живой мозг, а дальше как лавина, все обрушилось.

– Гари погиб, – обреченно сообщил голос в микродинамике, что скрывался где-то в телефоне.

– Как? – был первый вопрос, еще вечером с ним разговаривал, он сказал, что поедет на выходные к матери, она у него лежала в больнице, и вдруг такое. – Как?

– Я не знаю, позвонила его дочь.

– Гари… – Матис работал с ним с самого начала, как была открыта лаборатория, и вот теперь его нет. Так странно… Рука опустилась, и в душе стало пусто. – Гари, – тихо произнес он, Гари…

– Я поеду.

– Да, да, я тоже подъеду… – И отключился.

Собрались почти все, даже Ферро приковылял на своей сломанной ноге, сперва подвернул ее спускаясь со второго этажа, а после еще и сломал. Молчали. Это была их семья, в лаборатории не просто работали, а жили, творили будущее и вот теперь один из его членов покинул их.

Гари возвращался домой и неудачно упал в метро, смерть была мгновенной, он даже не успел осознать, что произошло, а ведь Гари всегда ездил на автобусе. Была ли это роковая случайность или нет, но через месяц скончалась Сайва.

– Как он? – Матис переживал за Кахира, ее мужа, он всегда приезжал встречать свою любимую жену. Молодая девушка полысела от стресса, когда готовилась к экзаменам, сперва стеснялась, а после смирилась и уже гордо ходила по лаборатории, сверкая своим идеально ровным черепом. Кахир ее жутко любил, да и она тоже его любила, и вот теперь ее нет.

– Что происходит? – тихо, чтобы их никто не услышал, спросила Сдэйна.

– Понятия не имею, – так же тихо, пожимая плечами, ответил Шин.

Сайва была мнительной девушкой, боялась замкнутого пространства. Она зашла в лифт, и вдруг погас свет, а после лифт резко ускорился, стал подниматься, а потом так же резко спускаться. Ее сердце не выдержало. К моменту, когда приехала скорая, она уже была мертва.

Лаборатория опустела, проекты зависли, все ходили мимо рабочих столов Гари и Сайвы, пытались сосредоточиться, но никак не получалось. Тогда Матис отправил всех в отпуск, все равно, нет проку просиживать штаны. А через неделю погиб Шин, и это была уже не случайность. Его просто убили прямо на улице, кто-то пырнул ножом.

Страх. Вот что овладело теми, кто работал над проектом «Амброзия». Из 11 членов трое были мертвы. Их уверяли, что это случайность, что нет повода для переживания, но никто не верил. Сдэйна подала заявление на увольнение, но это ее не спасло, тело женщины было обнаружено у ее же дома. За ней последовал Астор. Он простудился, заложило нос. Он использовал спрей, и последовала молниеносная аллергенная реакция. Через сутки он скончался.

Теперь уже всем было понятно: их убирали, одного за другим. Их группе, тем, кто остался в живых, предложили срочно эвакуироваться. Матис ломал голову над вопросом, почему? Да, именно почему? Они не работали на военную промышленность, их лаборатория мало чем отличалась от тех, кто так или иначе был связан с попыткой оцифровать мозг. Но им так это и не удалось.

– Я боюсь, – чисто по-человечески сказала Сача и вжалась в кресло, будто оно ее защитит. – Что я сделала такого, чтобы меня убивать?

– Никто тебя не хочет убивать, – постарался успокоить ее Лудде.

– Ты это лучше им скажи, – она нервно задергалась, вжала голову в плечи. – Сайва, кому она помешала, а Шин, а Астор или Гари, а Сдэйна? Их убили, вы это понимаете, всех убили и нас убьют…

– Не надо так, нас охраняют, – Матис понимал бессмысленность этой охраны, он повернулся и посмотрел на вход лаборатории, где стоял вооруженный человек.

– И как долго? – спросила Надия. – Как долго мы будем под колпаком? Месяц, два, что потом? Сача права, за что нас, что мы сделали такого?

– Я не знаю, – стараясь говорить как можно более спокойно, ответил Матис. Он был их главой, начальником лаборатории, но он и правда не понимал, почему, что они сделали такого, за что их убивали. А может это была случайность? Да, роковая случайность, которая унесла пять жизней. Он сидел и вспоминал все их разработки, и в этот момент раздался взрыв.

Через час после гибели всех членов проекта «Амброзия» был запущен протокол «Крыса». Этот протокол прописал сам Матис, он ни с кем его не утверждал, но решил, что если с ним что-то случится, то вся информация по разработкам уйдет в сеть. Да, он и члены его команды подписывали бумаги о неразглашении, но кому какое будет дело, если он будет мертв.

– Ну, понеслось, – сказал пожилой в толстых очках мужчина и нажал кнопку на клавиатуре, тут же на экране замелькали столбики, сообщающие об отправленной корреспонденции.

Уже через пару минут более сотни институтов получили полный отчет по разработкам, связанным с возможностью считывать первоисточник мозга. А после все изменилось. Через несколько лет удалось заглянуть в память, впервые увидеть, что там хранится. Сперва короткие, похожие на испорченный сигнал аналогового телевидения картинки из прошлого пациента. А после, изменяя программу, можно увидеть всю сохранившуюся в мозгу информацию. Человеческая память раскрыла свои секреты.

Прошивка

Возраст – это всего лишь цифра, она не определяет ум человека и его взгляды на жизнь. Все зависит не от прожитых лет, а от пережитых обстоятельств в жизни.

«Прошивка, прошивка, прошивка», – бубнил он, возвращаясь домой, в котором ему уже делать нечего. «Почему, – твердил себе Билун, – почему так все произошло? Еще вчера все было замечательно и все, все рухнуло». Этот мокрый снег, что лип на его рукава и чавкал под ногами, этот сырой воздух, все стало не так. Он старался вспомнить луч, да, тот самый луч, что они с Мила увидели среди облаков и после прыгали как дети, старясь добежать до него. Но все в прошлом, все.

Прошивка, прошивка, прошивка – вертелось одно единственное слово. Прошивка, а что ему это даст, он не мог ответить. Ее улыбка, такая чистая, такая открытая, нежная и прозрачная, как у ребенка, но тогда она улыбнулась стандартно, как и всем своим клиентам. Мила работает парикмахером и улыбаться она обязана просто так, чтобы клиент был доволен, просто так. И вот она улыбнулась ему просто так. В душу сразу что-то ударило как бейсбольной битой. Удар был сильным и болезненным, кровавый подтек разошелся по всему телу. Боль, ужасная боль, а она продолжала ему улыбаться. Но Билун знал, что это уже не так, все изменилось.

Любовь – это химический коктейль в твоем мозгу, взрыв и все. Гипоталамус начинает вырабатывать окситацин, что снижает уровень тревожности и стимулирует выработку эндорфина, вызывающий ощущение счастья. А миндалевидное тело создает фенилэтиламин, что повышает эмоциональную теплоту, симпатию и сексуальность. Гипофиз начинает вырабатывать вазопрессин, что отвечает за привязанность, желание заботиться о другом человеке. А продолговатый мозг – в нем скопление нейронов, чувствительных к серотонину – повышает настроение.

Тут нет любви, только химия и ничего больше. Но человеческий мозг все это расшифровывает и выдает свое заключение – ты влюблен. И все, все меняется и сырой снег, что вечно валит, превращается в сказочную метель, а мокрые ноги – это повод просто погреться. Любовь – заблуждение, сон, гипноз, наркотический бред с тяжелым болезненным похмельем.

Билун брел по городу, который любил. Он вспомнил, как встретил Милу, кучерявую девушку. Она заблудилась в торговом центре, что занимал несколько кварталов. А потом они почти час выбирались из него, смеялись и пили кислое кофе. Ах да, кофе, тогда оно было таким ароматным, таким сладким. Мужчина опустил плечи, стряхнул прилипший снег и тяжело вздохнул.

Прошивка, прошивка, прошивка, опять это слово, оно привязалось к нему как паразит и не отпускало. Прошивка, да, прошивка, это все, что осталось ему сделать. Он посмотрел в парк, серый, унылый парк. По нему брели люди, кто-то осмелился улыбнуться, кто-то нагло засмеялся. Билун с силой зажмурил глаза, стараясь выдавить из себя все это, ему больно, ужасно больно, но что он может сделать, что? Ноги, чавкая, побрели дальше.

– Здравствуй, милый, – прошептала девушка, игриво подмигнув ему, и вытянула губки для поцелуя.

– Ты? Откуда? – и не зная куда деть сумки, завертелся на месте, но она опередила его, подбежала и сразу поцеловала.

– Сладенький, – промурлыкала ему на ушко. – Я хочу тебя, – хитро прищурив глазки, прошептала она.

Не стесняясь прохожих, какое ему дело до них, прижал ее хрупкое тельце, она только ойкнула, носочки оторвались от брусчатки, а потом долгий поцелуй.

Ах… Вспомнил Билун и посмотрел на грязно-рыжую витрину, в которой стояла кукла будто в маковом поле. Мнимость счастья, иллюзия покоя. Надев на глаза очки, люди улыбаются, а чему? Что они хотят от этой жизни? Мужчина обреченно брел домой, вот подъезд.

– Ну открой же, открой, я не могу, – она прыгала на месте, держа большой пакет с фруктами, а у самого руки были все так же заняты, даже в зубах держал маленький цветок, что купил у бабушки на углу и тот теперь щекотал ему нос.

Теперь ее нет. Он смотрел на медную ручку, прикоснулся, холод пронзил, но это не важно, дернул дверь и та бесшумно открылась. Пустые стены, пустой коридор, кресло и кровать, в которой они кувыркались до самого восхода. Химия его тела дала сбой, любовь никуда не делась, он продолжал нежно вспоминать о своей Миле, но все уже не то. Мозг сломался, чего-то не хватало. И виной тому – воспоминания, они коряво ложились, искажали реальность, превращая маленькие недостатки в непролазные дебри.

Дрожащими пальцами он прикоснулся к подушечке, которую она любила и все время подкладывала себе под ноги. Цветок засох и уже осыпался. Когда это было? Он пытался вспомнить, но время вычеркнуло это воспоминание.

Прошивка, прошивка, да, это все, что он может сейчас сделать. Технология ушла далеко, так далеко, что уже стало страшно и порой думаешь, а твои ли это воспоминания, что там, в твоей голове. Он любил свою нежную Милу, которая продолжала работать в той самой парикмахерской на углу Мельникайте и Рижской. Прошивка, теперь можно многое исправить, он уже делал это и не раз, и тогда все возвращалось обратно. Они бежали вместе под проливным дождем и смеялись, прятались под липой и целовались. Да, именно целовались, редкие прохожие косились на них, но они продолжали целоваться как тогда, на мосту, в первый раз.

Технологии с мозгом все изменили, теперь можно было задать команду и по специальным меткам найти все воспоминания, связанные теми или иными действиями. Детскую душевную травму от того, что умерла твоя кошка можно стереть или приглушить. Уничтожить все воспоминания от стресса, что ты испытал, когда автобус перевернулся, и пламя вытекающего топлива готово было тебя поглотить. В лабораториях памяти теперь можно подкорректировать воспоминания точно так же, как раньше корректировали фигуру, где-то убрать, а где-то наоборот увеличить.

Билун улыбнулся. Прошивка – это все, что осталось у него, чтобы вернуть Милу. Еще тогда он задумался, а когда же это было, да и не важно. Они не просто влюбились вдруг друга, это было маленькое помешательство. Именно тогда они вместе пришли в институт памяти, скопировали часть своего сознания, связанного с их чувствами друг к другу. Теперь это было их страховкой на случай, если что-то пойдет не так, они смогут сделать апгрейд, пройти прошивку и вернуть обратно те чувства, что были потеряны со временем.

Ему было противно об этом думать, он как машина перегружался, и все с самого начала, но без нее, без Милы ему нет смысла жить на этой земле. Зачем? Зачем бубнил себе под нос, старясь рассмотреть ее портрет, что стоял в маленькой рамочке на столе.

* * *