Презрел и трон, и плаху. А. С. Пушкин

Вам дана природой одна великая способность – творить жизнь по собственному вкусу и желанию, исполненную счастья, радости, достатка и любви. Помните: «Самое худшее безумие – видеть жизнь только такой, какова она есть, не замечая того, какой она может быть».

Наполняйте жизнью свои годы, а не прибавляйте их к своей жизни: по количеству прожитых лет никто вам не скажет, что вы прожили достойно: «Завтра, завтра, всегда завтра – так проходят годы».

Мыслите для собственного удовольствия! Поступайте для собственного удовольствия. Если вы пытаетесь доставить удовольствие каждому, это разрушение вашей целостности: «И будет судить не по взгляду очей своих, и не послуху ушей своих будет решать дела» – Библ. Ветхий Завет.

Каждый создает то, что он из себя представляет – либо Вы искра Гефестова огня, прометеевская гордость и дерзость либо Печальник и Тосковальник.

В жизни всегда нужно что – нибудь любить, что – нибудь делать, на что – нибудь надеяться. Жизнь бездельников не терпить, даже Земля – и та вращается!…

«И что ж? вссегда смешным останется смешное;

Невежду пестует невежество слепое» («К Жуковскому», 1816)

***

Еще в детстве, мальчиком проживая в крохотном селении у опушки леса, я представляла свою родину Россию как большую сказочную страну, которую населяют мужественные герои – трепетным детским сердцем ощущал все это могущество, богатство и счастье, а красота учился ценить и понимать любовь.

Правда, говорить о любви к родине у нас в деревне было не принято – она была такой же естественной и незаметной, как воздух, которым дышишь. Как свет, который видишь. Без них просто нельзя жить, вот и все.

В каждом доме затерянного поселочка держали собак и топили печки, вокруг которой, завершив дневные хлопоты, собирались все домашние, чтобы поговорить «за жизнь». Долгими зимними вечерами, усевшись за большим столом, наши добродушные родные вели нескончаемые беседы, обсуждая свои взрослые дела, а мы, озорная детвора, прижавшись к жарко натопленной печи, под треск горящих полен слушали бабушкины сказки. Тепло было в деревенской избе с ее незамысловатым бытом, которое и не замечалось из -за поселившихся в ней навсегда искренности, счастья и смеха.

Шумел на улице пронизывающий ледяной ветер: то ровно гудел в печной трубе, а то вдруг завывал, как голодный волк, или внезапно стихал в снежной пыли, словно окутанный нежной ленью. И казалось нам, что там, в снежной круговерти, злодействуют и дерутся между собой черти и ведьмы, а Баба- яга в ступе с метлой летает над крышами деревенских домов. А тут и бабушка, хитро посмотрев на нас и точно угадав душевное смятение маленьких сердец в ожидании чуда, певучим и мягким голосом начинала нараспев с доброй мечтательной улыбкой:

«Буря мглою небо кроет,
Вихри снежные крутя,
То, как зверь, она завоет,
То заплачет, как дитя».

Мелодичные стихи, легкие и напевные, меняли ритм наших сердец, вызывая в них бурю эмоций и чувств. Мы замирали, очарованные музыкой слов, а бабушка нежно гладила нас по головкам и многозначительно вздыхала: «Пушкин… Это Пушкин!» А мы просили еще и еще… Пушкинские строки завораживали, покоряли нас простотой и искренностью чувств, они были такими теплыми, одухотворенными и живыми, словно сама жизнь.

«Там, на неведомых дорожках,
Следы невиданных зверей»,

– вслед за бабушкой повторяли мы вслух волшебные слова, которые проникали в самые потаенные уголки детской души. И виделись мне незаметные следы этих таинственных зверей, подобные которым я нередко обнаруживал поутру на белом снегу за домом. Усеянное ими снежное поле выглядело таким нарядно разрисованным, что невозможно было оторвать взгляд от этой необыкновенной красоты – будто кисть художника прошлась по холсту!

Чарующие строки ложились на душу и запоминались сами по себе, внося в детские сердца радостное восприятие жизни и придавая ей волшебство и загадочность:

«…кот ученый
Свои мне сказки говорил.
Идет направо – песнь заводит,
Налево – сказку говорит».

Светлый Пушкин! Дивный Пушкин!

«…его можно узнать из тысячи!!»

«Надо мной в лазури ясной
Светит звездочка одна,
Справа – запад темно -красный,
Слева – бледная луна…» —

и я сразу видела въяв этот закатный зимний пейзаж: и звездочку, и луну, и красный горизонт… Пушкин вел наши детские ощущения по проселкам и дорогам древней Руси, открывая для нас ее тайны и таинства.

От этой ворожбы, многообразия и яркости пушкинских образов, непрестанно и кругообразно плывущих и меняющихся, подобно ранним туманам и облакам, невольно возникал облик заповедной России с дремучими лесами у лукоморья и волшебным мощным духом.

А здесь еще пробегающий временами над крышей дома ветер напоминал своим шелестом о тех далеких волшебных временах…

Словно прекрасный и юный бог сна Гипнос, неслышно летит Пушкин на своих крыльях с поэтическим жезлом в руках и льет из рога чарующий лирический напиток. Нежно касается Гипнос, воплощенный в Пушкине, своим чудесным словесным жезлом детской души, и она наполняется карамельной сладостью, расцветает как молодой тюльпан, ярко и красочно.

Я опушу веки, закрою глаза и увижу. Это словно в ночь зажигается фонарь. И вижу круглые заснеженные горы, густые оливковые рощи, стада кудрявых овец у подножий гор.

Трогательный Пушким! Чародей вольнодумный и знаток тайн!

За ночь вровень с домом вырастала целая снежная гора. Утром на санках летишь с нее вниз – дух захватывает. Папа сделал мне из неотесанных талин лыжи, и я каталась на них с горки дотемна, пока не доносился со двора зов обеспокоенной мамы. Стихотворные строчки всплывают сами по себе, можно было не только произносить нараспев, но и петь -каждое пушкинское стихотворение подсказывало мотив и мелодию.

И я мечтала, и тихо пела, и все у меня внутри сладко томилось под звучание строк, вышивая на детской душе это нехитрое слово «любовь»:

«Спой мне песню, как синица
Тихо за морем жила;
Спой мне песню, как девица
За водой поутру шла».

А вот и замерзшее декабрьское солнце осторожно поднялось и удивлено и ласково оглядело землю, покрытую нетронутым мягким снегом. Прозрачное морозное утро исподволь наполнялось светилом и чистотой искрящегося под его лучами снега:

«Под голубыми небесами
Великолепными коврами,
блестя на солнце, снег лежит».

Все вокруг кажется волшебным и удивительно прекрасным, белым и чистым: и легкие узорчатые снежинки, летящие на землю для тепла и красоты, и пушистый снег, нежно укрывающий задумчивые ветки деревьев, и колючий иней, причудливой мозаикой украсивший замерзшие оконные стекла.

Все -таки природа – это мир сказки!

Я просыпаюсь с ощущением радости, потому что это так светло и ликующе воскликнул во мне Пушкин: «Мороз и солнце, день чудесный!», и подарил мне с этим напевным стихом изумительный образ:

«Еще ты дремлешь, друг прелестный…»

И я весь день ношу в себе этот восторг и восхищение жизни.

Вот таким солнечно-волшебным вошел в мое детство Пушкин да так и остался в нем навсегда единственным и неповторимым, не имеющим себе равных, потому что «…из тысячи фигурок, даже одна на другую поставленных, не сделаешь Пушкина».

Через Пушкина я чувствовал и русскую землю, и небо, под которым родилась и жила. Он возвращался из своего отсутствия, живой и видимый, всматривался в меня своими всепонимающими голубыми глазами и говорил открыто:

«Соберитесь иногда читать мой свиток верный…
А я, забыв могильный сон,
Взойду невидимо и сяду между вами,
И сам заслушаюсь, и вашими слезами
Упьюсь… и, может быть, утешен буду я
Любовью…»