– Пока не довелось.
– Откуда же у вас, юноша, столь великие познания в этом вопросе?
– Благодаря науке. – Я развел руками. – Учился, образование высшее получил…
Мы пробирались дальше по оврагу, кусты постоянно преграждали путь, приходилось обходить и, чаще всего, лезть в ручей.
Ботинки на мне хоть высокие, армейские и теоретически не должны промокать, но уже после первого погружения в них противно захлюпало.
Только остановиться, чтобы воду из них вылить и носки выжать, смысла не было. Стоит ли выливать воду, если через десять шагов снова наберешь? К тому же берег ручья круто спускался к черной воде, в которой даже рыбы не водилось, поскользнуться легко.
– Так почему лес горит, если дело не в туристах?
Я это спросил только для того, чтобы не молчать. Противно это, сразу мысли разные в голову начинают лезть. О смерти. О прожитой жизни. О господи! Вот не повезло так не повезло!!! Здесь все убивает!
– Чаще всего из-за молний, которые в деревья бьют.
– Давно известно, что железо к себе небесный огонь притягивает…
– Известно, да только геологи ничего здесь не нашли, нет тут полезных минералов для добычи.
Несмотря на то что в овраге было прохладно и сыро, пот с меня тек ручьем. Одежда армейская, но после того, как пропиталась водой, идти в ней стало далеко не так приятно, как раньше.
К тому же устал. Давно так много не ходил по лесу. Да еще и после нападения шершней тело стало слабым, больным. А профессору хоть бы что: чешет себе впереди, и все ему нипочем. Вроде и немолодой человек, сто с лишним лет, если не обманывает, а силы и выносливости столько, что можно только позавидовать.
Примерно часа через полтора, когда я уже понял, что придется ночевать в овраге, мы уперлись в скалу, которую ручей прорезал на две неравные части.
Серый камень с темными прожилками тянулся вверх, поверхность гладкая, словно шлифованная. Скала поднималась метров на двадцать, корябая быстро темнеющее темно-серое небо. Без веревки и альпинистского снаряжения можно даже не пытаться подняться – зацепиться не за что, а падать придется на острые камни, которых лежало внизу немало.
И оставаться не хотелось: у ручья костер не разведешь, ровного места не найдешь, да и спать придется ногами в воде.
– В этом месте ночевать нельзя, – покачал головой я. – Наверно, придется вернуться обратно. Дальше дороги нет.
– Наш путь дальше по ручью, только так можно подняться до озера. Это хоть и неприятно, но вполне реально.
Профессор полез в воду, двигаясь к скале по воде, погрузившись в нее по пояс.
Я посмотрел и, поежившись от холода, полез за ним. Сергей Сергеевич приподнялся и, невероятно изогнувшись, полез прямо в расселину. Пришлось вслед за ним пролезать в холодной черной воде по гладкому, отшлифованному водой каменному ложу, которое тянулось вверх метров на двадцать.
Брызги били в лицо, ноги и руки от ледяной воды очень быстро перестали сгибаться и онемели. Поток воды оказался не очень сильным, но все равно норовил сбросить вниз. Хорошо, что в камне имелись неровности, за которые мы судорожно цеплялись и подтягивались, хоть временами даже просто удержаться оказывалось чрезвычайно трудно.
Я хватался за все, что мог, вставал на четвереньки, захлебываясь от бившей в лицо воды, чтобы на пару мелких шажков пробиться вперед. Останавливаться было нельзя, течение сразу медленно, но неуклонно начинало сталкивать обратно в овраг, ноги скользили по камню, а пальцы разжимались.
Быстро стемнело, в сером сумраке слышалось только наше тяжелое дыхание и плеск воды внизу.
Не знаю, каким чудом нам удалось долезть до края расщелины и выбраться из ручья на берег. Я упал на серый холодный песок черного озера, глядя на красное, словно обмороженное солнце, которое опускалось в мрачные чертоги черного леса.
Вид, надо сказать, открывался жутковатый.
Озеро с черной водой, гладкой, словно застывший битум, а в нем отражался лес с кривыми обгорелыми стволами, и это все – никаких других цветов, кроме черного и красного.