Река с быстрым течением (сборник)

– Прекратите звонить моей жене насчет этого несчастного Алимушкина. Перестаньте ее нервировать и дергать. Имейте совесть. Имейте снисхождение к обычной и в меру счастливой семье, которую незачем перегружать всеми бедами и всеми горестями, какие только есть вокруг.

– Но я не думала, что эти звонки…

– А думать нелишне. Это так просто понять – вы же не даете ей жить спокойно.

Подруга жены молчала, она растерялась. Ключарев еще раз извинился за резкость.

Потом спросил:

– Вы к нему заходите, к Алимушкину?

– Очень редко.

– Вот и продолжайте его иногда навещать. А нас оставьте в покое – ясно?

Подруга жены была заметно обижена. Медлительная и толстая женщина, она обожала говорить по телефону, а теперь у нее отнимали такой повод для звонков. К Алимушкину она была вполне равнодушна, но ведь должны же люди, и тем более подруги, о чем-то говорить, и должны же они общаться.

Ключарев объяснил ей еще раз:

– Поймите, из-за ваших звонков жизнь моей жене не в жизнь и радость не в радость. Человек хочет жить и радоваться жизни, а вы мешаете. У нас и без Алимушкина полным-полно друзей и родственников, которые тоже болеют…

Он все сказал. И теперь ждал ответа. Наконец та, поджав губы, выговорила:

– Больше я не буду звонить.

– Э, нет. Так дело не делается.

– А как же?

– Вы позвоните ей еще раз и успокойте. Сочините ей что-нибудь приятное. Скажите, что Алимушкин выздоровел, что он бодр и весел. Что все хорошо. И что Алимушкин уезжает… ну хоть на Мадагаскар в длительную командировку.

– На Мадагаскар?

– Ну например. Чтобы закрыть, так сказать, тему. Чтобы моя жена больше о нем у вас не спрашивала, – вы меня поняли?

– Да.

– Я уйду, а вы ей позвоните, – вы меня действительно поняли?

– Да.

– Всего вам хорошего.

Он ушел. На улице сыпал снег. Снег сыпал теперь и утром, и вечером.

* * *

Когда Ключарев пришел к нему на другой день после работы, Алимушкин уже лежал пластом – без движения и без языка. Увидев Ключарева, Алимушкин начал хватать ртом воздух – он хотел сказать что-то приветственное, а улыбнуться не мог. Теперь и полуулыбка у него не получалась. «Удар у него опять был. Врач сказал – сильный», – лепетала суетившаяся возле Алимушкина тихая рязанская старушка.

Это была его мать, прибывшая по телеграмме. Ключарев утешал ее. И еще он дал ей некоторую сумму денег на всякие там расходы. Старушка закивала головой, как болванчик, и заплакала – «Спаси тебя бог, милый». Ключарев ушел, а она осталась сидеть возле сына. На голове у нее был белый платок в горошек. Старушка сидела как застывшая. Она не понимала, что же это за беда и что же это за горе такое, если ее сын, такой сильный и такой веселый и «уже выучившийся на инженера», лежит теперь пластом и не может сказать ни слова.

Ключарев вовсе не хотел избавить себя от того, чтобы думать и помнить об Алимушкине. Он хотел избавить от этого жену. Она была слишком уж нервной и слишком чуткой. Ключарев решил, что болезнь затяжная, и решил, что будет время от времени Алимушкина навещать, а жене не скажет.

* * *

Он не сказал, и его не спросили, потому что в доме были шум, и гам, и суета, и сторонние разговоры: приехала теща. Она прибыла довольно торжественно. Был подарок жене Ключарева. Был подарок сыну Ключарева. Был, разумеется, подарок и дочери Ключарева. Подарки были не очень дорогие, но выбранные с любовью.

А на другой день лукавить с женой нужды уже не было. Потому что она сама сказала:

– Прости, что я тебе надоедала и посылала к нему.

– К кому? – поинтересовался Ключарев.

– К Алимушкину…

И жена радостно сообщила, что звонила подруга и что наконец-то новости хорошие – у Алимушкина все наладилось. Алимушкин опять бодр. Алимушкин опять остроумен… Жена стала рассказывать подробности. Эти подробности были любопытны и даже в некотором роде изысканны, потому что подруга – любительница телефона – постаралась на совесть. Она вложила душу, и старание, и даже талант в последний всплеск темы, которую приходилось закрыть. И теперь жена Ключарева эти подробности пересказывала. Она была радостна. Она улыбалась. Она говорила и говорила. А Ключарев слушал. Он слушал вполне заинтересованно. И даже переспросил:

– Куда, ты сказала, он отбывает в командировку?

– На Мадагаскар…

И теперь Ключаревы заговорили о другом, тем более что тема была и волнующая, и куда более близкая. Сын-девятиклассник на соревнованиях взял первое место почти на всех снарядах. На перекладине он получил девять и семь – удивительный результат для юноши. Им заинтересовались известные тренеры. Молодого Дениса Ключарева собирались послать на общесоюзные соревнования.

– Молодец, сын! – так сказал Ключарев.

Жена, конечно же, восторгов не проявила, более того, в глазах ее мелькнул знакомый Ключареву испуг – как бы чего не случилось? Перекладина – снаряд опасный. Но сын тут же вмешался в разговор и успокоил ее: не робей, мама, зачем мне, мамочка, срываться с перекладины, у меня же за это два балла снимут? И засмеялся. Он держался гордо. И в то же время весело. О нем так и хотелось сказать – Ключарев, сын Ключарева.

4

В пятницу Ключарев дал согласие заму. Он дал согласие в общих словах, но, по существу, это уже значило «да». И вот зам водил Ключарева из комнаты в комнату: ну как вам будущие сотрудники? Нравятся?

– Нравятся, – отвечал Ключарев. В институте формировался новый отдел: он получался из слияния двух лабораторий и еще каких-то разрозненных научных сотрудников. Отдел формировался заново, и Ключареву, чтобы сесть в начальники, не надо будет кого-то спихивать или через кого-то перешагивать.

Сейчас он думал именно об этом. А зам говорил о том, какой это будет замечательный отдел. Мощный. Современный. И, надо полагать, дружный, – вы слышите, Ключарев?

Ключарев сказал:

– Как же не слышать, вы это в третий раз говорите.

– Я и в сотый скажу, – зам засмеялся. – Я вас соблазняю.

– Я уже соблазнен.

– А я вас соблазняю и дальше, чтобы не передумали.

– Справлюсь ли?

– Ну-ну. Перестаньте!