Эксперимент. детектив

– Не вопрос.

Семья Воронковых жила на улице Центральная. Квартира их на втором этаже была залита солнечным светом.

– Светло у вас. – Заметил Сергей.

– Солнечная сторона. – Сразу же отозвался хозяин. – Вот оно к нам и заглядывает. С чем пожаловали?

Сергей изложил суть возникших вопросов.

– Из-за этого за сотни километров? Мы же участковому своему все описали: как старик в тамбур пошел, как внук его стоп-кран срывал и из вагона выпрыгивал, чтобы к деду бежать. Все описали. Мы же, все вместе пообедать в вагон-ресторан ходили. Жена? Вернется скоро. От нее то же самое и услышите…

Мария Григорьевна действительно подтвердила рассказ мужа. Но кое-что и добавила.

– В первую ночь, когда спать легли, мой и захрапел сразу. А меня сон никак взять не мог. У нас с мужем верхние полки были. К стене отвернулась и лежу. Тут внук обиду деду выражать начал за то, что тот его с деньгами какими-то сильно обманул. А дед в ответ твердит, что и его жизнь не обидела. А внук вопрос: «Зачем же ты меня в такую даль тащил, чтобы комедию эту разыграть?» Дед в ответ: «Жадность, она людей губит. Можешь и то, что обрел, потерять.» Потом притихли они. О чем речь была, мне не понять. Только, поутру, вижу, что внук смурной какой-то стал. Дед же, в обрат, повеселел, кажется. С утра мужика моего в ресторан сгонял. Говорил, что праздник у него в тот день был. Отметить пожелал. Внук отговорить пытался, а он на своем настоял. Помню, сказал внуку: «Жить, жить, да не крикнуть – что за жизнь?». Выпил старик не очень много. Но, хмель его сразу осилил. Стал нам разные случаи из своей молодости рассказывать. Потом обедать всех позвал…

– В каком порядке вы в ресторан шли? – Уточнил Сергей.

– Писала же.

– Уточните еще разок.

– Первым старик шел. За ним – внук его. Потом я и муж.

– Никто, нигде не задерживался?

– Ой! Как же я раньше на это внимания не обратила! Задерживалась я у купе. Ждала, пока муж за проводницей ходил, чтобы дверь запереть. В это-то время дед и вышел в тамбур.

– А внук?

– И внук следом…

– Я от них приотстал немного. – Вступил в разговор Воронков. – Пока с проводницей парой слов перебросился. Жену окликнул, чтобы шла уже. Потом в тамбур… А тут внук мне навстречу и к стоп-крану. Бледный, как мел.

– От чего же раньше о том молчали?

– А кто нас о том спрашивал? – Вступилась за мужа Мария Григорьевна. – Пришел участковый, объяснения взял. Главный вопрос был: не затеял ли старик с кем из пассажиров ссоры в момент гибели. Вот и все. Как спрашивали, так и писали.

– Когда, говоришь, младший Степин прибыть должен? – Поинтересовался Борис Ефимович, когда Сергей изложил ему результаты поездки.

– Пригородным. Он сейчас на руднике трудится.

– Не будешь возражать, если я участие в вашей беседе приму? Хочется посмотреть и послушать, как наша смена нам нос утирать будет.

– Вам утрешь!

– Ладно. Не скромничай.

Внук, как заведенный, во второй раз твердил о том, что изложил в данном ранее объяснении, даже отступлений от текста практически не делал.

– Это мы уже слышали. Лучше о денежках дедовых нам поведай. Куда сбережения его подевались? – Прервал его Борис Ефимович.

– Какие сбережения?! – Возмутился Степин.

– Вот эти. – Борис Ефимович пододвинул к нему лист с объяснением Марии Григорьевны, отдельные фразы которого были подчеркнуты карандашом. – Почитай.

Степин пробежал по указанным местам теста и щеки его побледнели.

– Вы… Вы предполагаете… Вы думаете…

– Оставим без внимания то, что мы предполагаем и думаем. – Остановил его Сергей. – Лучше поговорим начистоту.

– Не было у него денег. Только на дорогу и оставались.

– И Вы с ним не ссорились? А как понимать показания свидетельницы?

– Думаете, что это я его… из-за денег? Родного деда?

– Родного ли?

– На что Вы намекаете?

– Вот жалоба гражданки Солодовой. Читайте!

Пробежав взглядом по тексту, Степин обхватил голову руками и замер, уперев локти в колени. Борис Ефимович И Сергей не нарушали его молчания. Они ждали этого момента, Они знали, что теперь Степин заговорит.

– Да. Детдомовский я. Приехал он однажды в наш детдом, гостинцев понавез… Слышали, наверное, как детей оттуда забирают? Так и объявился у меня дедушка. Самым счастливым на земле стал. А когда в школу пошел, он мне все новенькое справил на зависть одноклассникам. Года четыре длилось мое пребывание в счастливой сказке. Дед и за няньку, и за отца. Все пылинки с меня сдувал. Бывало, посадит на колени и скажет: «Ныне я – твоя опора. Состарюсь, тогда ты моей будешь. Будешь?!» Я обещания горячие сыплю, а он улыбается довольно.

Однажды приехала к нам какая-то старуха. С неделю у нас прожила. После отъезда ее деда словно подменили. Лодырем меня обзывать стал, Заставил за скотиной ухаживать, хотя раньше твердил, что мое дело учиться хорошо. Самое же обидное для меня было о, что он меня торговать на привокзальном рыночке пристроил. Казалось мне, что весь город смеется надо мной. Спрячу за пазуху галстук пионерский и иду. Как на каторгу. После восьмого класса он меня в училище пристроил. Рабочим человеком, говорил, надо становиться, а не штаны, дедом купленные, на школьных партах протирать. Напомнил, как тяжело ему пришлось со мной. Все, что зарабатывал, он у меня забирал. Даже на карманные расходы клянчить приходилось. Почтальонша, как-то, проговорилась мне, что дед куда-то на юг деньги регулярно шлет. Дочь у него там объявилась. Родная! Тогда и упрекнул его, что у меня забирает, а куда-то шлет. Тогда-то и услышал в ответ, что никаким родственником ему не прихожусь. Вырастил он меня из жалости… Ушел я от него. Два месяца в общежитии жил. Потом на службу призвали. Два года дед меня письмами бомбил. Прощения просил. Каялся. Обещался, что больше слова обидного от него не услышу. Оттаял я, домой вернулся со службы. Дом в порядок приводили. Постройки разные во дворе возвели взамен устаревших. Два года этим занимались. В помощь и людей нанимали. Как без того. Вроде, все в свою колею вошло. Начал подумывать о женитьбе. А тут телеграмма! Деда на свадьбу приглашают. Родная внучка его замуж выходит. Дед и меня вместе с собой позвал. Там я и познакомился с его дочерью и внучкой. Свадьбу громкую отвели. Перед отъездом, когда уселись к последнему ужину, дед сообщил мне, что все сбережения свои дочери подарил, чтобы она и потомство ее не вспоминали его недобрым словом за то, что оставил их в свое время без помощи. Я его в коридор вызвал. Спросил, как это он без моего согласия и моими деньгами распорядился. А он обозлился и ляпнул, что родные внуки надеждой его будут, а я, чужак, как ветер в поле: сегодня рядом, а завтра… Так мне обидно стало от слов его, что передать не могу. Только промолчал. В поезде только о том упомянул. Когда спать укладывались. Не сдержал, выходит, данных мне обещаний…

– Так у него с собой денег не было? – Уточнил Сергей.

– Это же проверить легко. Сколько с книжки снял, сколько дочери передал. Дочь его деньги считать умеет. На похороны не приехала. Зато на полдома сразу права предъявила. Своего не упустит.

– Какие права?

– Из-за нее-то я дом и продал, чтобы рассчитаться. Да и за дедовы похороны… За три тысячи продал. Полторы ей выслал. Квитанция имеется.

– Как же дед-то погиб?

– Все так и было, как раньше говорил. Только одно не договаривал: мог я его спасти. Только не стал… Когда он не ту дверь отворил по слепоте своей, хмельным усиленной, мог бы окликнуть или за руку отдернуть. Только… не стал я делать того. Видать, обида сознание затуманила. Никто бы этого и не узнал. Одни мы с ним в тамбуре в тот момент были…

    Сентябрь 1985 г.

Капкан

Глава 1. Случайная встреча

Лошади, устало опустив головы, еле ступали по поросшим мхом камням. Тяжелые лапы елей беспрестанно хлестали их по вздрагивающим бокам. Какое-то подобие носилок, привязанное меж седел мешало сохранять равновесие и держаться узенькой тропинки. Нет-нет, одна из лошадей оступится, рванет вперед и вверх, чтобы устоять. Тогда из-под видавшей виды шинели, наброшенной на кого-то, лежавшего на неуклюжем сооружении, вырвется протяжный стон. А потом снова только удары копыт да гулкий стук каблуков изношенных сапог понуро шагающего парня, ведущего за собой обеих лошадей. Парен этот, временами, когда вершина пригорка с поредевшей растительностью позволяла ему видеть дальше обычных лесных границ, останавливал движение и всматривался вперед, туда, где закатное солнце красным яблоком неуклонно катилось к земле, готовое соскользнуть с узкой черты горизонта, чтобы надолго пропасть из виду. Тогда наступит темнота. Лес превратится в сплошное месиво черных теней. Определить направление движения будет невозможно. А дойти нужно. Ох, как нужно! Для того, чтобы стонущий Петруха мог снова увидеть рассвет. Для того, чтобы узнали люди, какие звери бродят по уезду под командой атамана Черного, который был ранее офицером белой армии. Мысли эти заставляли Максима находить в себе новые резервы истрепанных сил, которые никогда ранее не проявились бы. И он жил одним стремлением – двигаться вперед.