Черный всадник

– А почему бы и нет?

– О, мне очень приятно слышать это из твоих уст! Значит, пани давненько заприметила меня?

– Тебя, пан, все молодицы на хуторе давненько заприметили, – уклонилась от прямого ответа Зинка.

Спыхальский крякнул, покраснел от удовольствия и слегка, как бы ненароком, подтолкнул ее локтем. Женщина не отвела его руку, не рассердилась, а только искоса глянула на мужа: не видит ли?.. Но Иваник, занятый в это время огромной кружкой меда, поднесенной дедом Оноприем, и ароматной, с чесноком, колбасой, не слышал беседы Спыхальского с Зинкой, не видел его ухаживаний за нею. Или же прикидывался, что не видит.

До самого утра в хате стоял веселый гомон, слышались то шутливые, то заунывно-печальные песни.

Наступил новый год.

3

Быстро промелькнули святки. На семейном совете было решено, что свадьбы обеих молодых пар – Арсена и Златки, Романа и Стеши – лучше всего справить одновременно, в зимний мясоед[7 - Мясоед – неделя перед Великим постом.]. Венчаться должны были в Лубнах. И вот однажды утром, еще до рассвета, Арсен с Романом, Спыхальским и Семеном Гурко, который ради такого события в жизни своих новых друзей отложил поездку в Запорожье, выехали верхом в Лубны, чтобы договориться обо всем в церкви.

Дорога была трудной. Толстое одеяло снега – коням по брюхо – укрыло бескрайние степи. И куда ни глянь – ни единого следа! Поэтому ехали медленно и в Лубны добрались только к вечеру.

Миновав редкие колючие заросли боярышника и терна на склонах Сулы, всадники въехали в город.

Смеркалось. Из печных труб, которые, казалось, торчали прямо из сугробов снега, взвивались в небо сизые дымки. Со дворов доносился собачий лай. Скрипели над колодцами высокие журавли.

На крутом обрывистом холме, над Сулой, высилась казачья крепость. Холм этот окружали два земляных вала – верхний и нижний – и зубчатый гребень дубового частокола, за которым темнели военные склады, конюшни, дома полковой и сотенной старшины. На башнях виднелись в синей мгле фигуры дежурных казаков.

В церковь ехать было уже поздно, и друзья остановились на ночлег в корчме на базарной площади. Накормив и напоив лошадей, поставили их на отдых в конюшню, а сами после сытного ужина сразу улеглись спать, чтобы пораньше встать и, побывав в церкви, постараться засветло вернуться домой.

Но среди ночи их разбудил тревожный звон колоколов.

Друзья вскочили, выбежали во двор.

На сторожевых башнях крепости взвивались к небу длинные языки пламени: горели бочки со смолой. Со всех сторон – из крепости, с колокольни городского собора, из Мгарского монастыря и из окрестных сел – доносились звуки набата. На крепостных стенах суетились казаки, в огненных отблесках пламени они казались маленькими суматошными привидениями.

– Цо то есть? Татары? – спросил ошалевший от неожиданности Спыхальский, на ходу натягивая кожух.

– Похоже, что нападение, – ответил Гурко. – Седлаем, хлопцы, коней! Кто б там ни был – крымчаки ли, другой ли черт, – мы должны быть готовы к худшему!

Привычно кинули коням на спины седла, затянули широкие подпруги, и мгновение спустя четыре всадника быстро вылетели из ворот постоялого двора и через базарную площадь помчались к крепости. Туда же торопились пешие и конные казаки Лубенской сотни, а также горожане, для которых крепость была единственной защитой от врага.

Здесь уже бурлила людская толпа. Никто толком не знал, что случилось. На площади посреди крепости, перед большим деревянным домом, покрытым гонтом[8 - Гонт – кровельный материал из тонких деревянных дощечек.], выстраивались казаки. Горожане жались вдоль заборов, хат и конюшен, чтобы не мешать военным.

Крики, вопли, тревожный звон колоколов, ржание лошадей, бряцание оружия, шипение горящей смолы в бочках – все это в первую минуту оглушило Арсена и его товарищей. Но вот шум начал стихать: на крыльце войсковой канцелярии появилась полковая старшина.

– Кто это? – спросил Арсен у казаков, показывая на двоих, что вышли вперед.

– Полковники Ильяшенко да Новицкий.

Дородный седоусый полковник Ильяшенко вытащил из-за пояса пернач[9 - Пернач – символ атаманской власти у казаков.]. На площади установилась тишина.

– Казаки! Горожане! – послышался его громкий голос. – Только что мы получили известие… Клятвоотступник и предатель Юрась Хмельницкий и его шуряк Яненченко с большими татарскими отрядами перешли Днепр. Они уже ворвались в Горошино и Чутовку… Ирклиевская, Оржицкая и Лукомская сотни вступили в бой и сдерживают ворога… Мы выступаем немедленно! Нам на помощь идет Миргородский полк, и, даст Бог, мы разгромим супостатов в поле и выгоним за Днепр!

У Арсена похолодело под сердцем. Тяжелая весть ударила, как ножом.

– Плохи дела, – прошептал он. – Уже сегодня татары могут быть в Дубовой Балке…

Ни у кого не нашлось ни слова утешения, всем было ясно, какая смертельная опасность нависла над небольшим мирным хутором. Только чудо могло спасти дубов обалчан от аркана людоловов.

– Что же делать? – схватился Арсен за голову. – Надо выручать наших!

– Скачем туда! – воскликнул Роман. – Может, успеем еще!

– И вправду, айда, панове! Мы вольные птахи! Чего нам ждать казаков? – распалился Спыхальский.

Только Гурко молчал.

– А ты что скажешь, батько Семен? – нетерпеливо спросил Арсен.

В последнее время все они стали называть нежинца отцом – и потому, что он был старше их, и за острый ум, и за большой жизненный опыт.

Гурко внимательно посмотрел на своих товарищей, обнял Арсена за плечи. По его лицу промелькнула тень грусти.

– Вы и вправду вольные птицы, – сказал он тихо. – Вы – не казаки Лубенского полка, а запорожцы и можете поступать по своему разумению… Я тоже не обязан становиться в ряды лубенцев… Но все же не советовал бы вырываться в поле одним, где мы станем легкой добычей людоловов. Поскольку полк выступает немедленно, мы ненамного опередим его… Вот я и думаю: надо ехать вместе с лубенцами. Но если вы решите вопреки всему ехать одни, то и я с вами!

Арсен понимал, что Гурко рассуждает правильно. Если татары подошли к Горошину и Чутовке, то вскоре будут и в Дубовой Балке. А может, они уже там… Что тогда смогут четверо сделать против орды? Погибнут или попадут в неволю. Это не лето, когда за каждым кустом можно укрыться! Сейчас в голой заснеженной степи видно на много верст. Нет, ехать вчетвером не годится!..

Душу раздирала боль. В одно мгновение разбились вдребезги, разлетелись, как пыль на ветру, розовые мечты, взлелеянные на далеких дорогах чужбины, в бессонных ночах боев и походов, горячие надежды на счастливую жизнь с любимой Златкой. О, если б он смог за полчаса пролететь те полсотни верст, которые отделяли его от нее, от родных и друзей! Но никакой волшебник не поможет ему в этом. Потому и остается единственный выход – присоединиться к лубенцам и принять уча-стие в походе. А тем временем лишь надеяться на лучшее…

4

Стеша и Златка взяли с шестка печи две миски с переложенными творогом и запеченными в сметане налистниками и понесли к столу. Там за завтраком текла неторопливая беседа мужчин, порою заглушавшаяся резким шарканьем ухвата, которым Звенигориха двигала в печи.

Вдруг с грохотом распахнулись двери и в хату с криками ворвались ордынцы.

Охнув, Златка опустилась на лавку, а Стеха застыла с миской в руках посреди хаты. Потрясенные, замерли мужчины.

Увидав на стенах развешанное оружие – сабли, пистолеты, ружья, – ордынцы ринулись к нему, сорвали с деревянных колышков. Затем окружили стол. Их черные узкие глаза загорелись жадным огнем. Грязные руки, пропахшие конским потом, хватали хлеб, куски жареного гуся, налистники и запихивали все в лоснящиеся рты. В минуту стол опустел.

Младен, Якуб и Ненко сидели растерянные, не зная, на что решиться. Занятые едой, голодные ордынцы пока что их не трогали.

В хату вошел молоденький, тонкий, как камышинка, татарчонок в более богатом, чем у его одноплеменников, одеянии. На вид ему было лет шестнадцать. Он мало походил на татарина. Худощавое, продолговатое, с карими глазами под изломами черных бровей, лицо его было бы даже красивым, если бы не диковатая улыбка широкого рта, открывавшая хищный оскал белых ровных зубов.

Ордынцы учтиво расступились, не прекращая, однако, грызть гусиные косточки.

Юноша осмотрел хату и ее домочадцев. Дольше, нежели на других, задержал взгляд на Стеше, которая стояла ни жива ни мертва с полупустой миской, подошел к ней, двумя пальцами взял налистник и ловко кинул его себе в рот.

– М-м-м, смачно! Очень смачно! – промолвил вдруг он на чистом украинском языке. – Спасибо хозяйке, которая умеет так вкусно готовить… Как моя ненька! – Быстро проглотил второй налистник, вытер руку об полу кожуха и вмиг посуровел. – А теперь собирайтесь все!

– Собираться?.. Куда? В Крым?! – вскрикнула Стеша и выпустила из рук пустую миску.

– Мы не крымчаки! Мы буджакские татары! – возразил юноша и гордо добавил: – Я Чора, сын аккерманского мурзы Кучука!