1917: Государь революции

Сандро развел руками.

– Да примерно такая же. Только исчезнувших с бумагами больше. Впрочем, тут, как я понимаю, еще рано подводить итоги, у кого больше таких исчезновений. Ясно одно – исчезли далеко не все, кто имел отношение к заговору.

– К заговорам, – поправил я его. – Именно к заговорам! Не стоит забывать, что февральские события, заговор против моего брата, заговоры против меня и прочие антидержавные поползновения – это лишь малая часть всего, что задействовано против нас.

– Да, государь, разумеется, заговоры. – Великий князь склонил голову. – Но суть не меняется, поскольку разгребать эти авгиевы конюшни мы будем очень долго. Как всегда, будут созданы комиссии, образуются комитеты, пройдут совещания, будут написаны отчеты, а в результате, как обычно, будет пшик, да простит ваше императорское величество мою вульгарность.

Кивнув, я повернулся к окну. Хорошо быть царем хотя бы в этом, не надо думать о том, что ты к своим министрам поворачиваешься спиной. А вот они так не могут сделать. Впрочем, царю нужно думать о других вещах, которые поважнее этикета, будь он неладен!

За окном все было как всегда. Острый шпиль Адмиралтейства подпирал хмурое небо. Через Дворцовую площадь на Дворцовый мост тянулись сани извозчиков, проехало пару грузовиков, честной люд спешил туда-сюда по своим делам, а на грязном льду Невы суетились люди, вокруг прорубей. И никому не было дела до моих проблем.

А проблемы весьма серьезные. Ведь я могу сколь угодно долго грозиться начать решительную борьбу и всячески проявлять активность, но все мои повеления будут просто тонуть в бюрократическом болоте, не встречая яростного сопротивления, но и не оказывая на окружающую действительность никакого влияния.

Эх, столица-столица, будь ты неладна! Как бороться с тобою? Министры, чиновники, столоначальники, генералы, придворные, аристократы, прочие кровопийцы! И борьба с ними по их правилам это все равно что борьба с ветряными мельницами – суета есть, а результата, кроме смеха окружающих, никакого! Как я порой понимаю большевиков, которые перестреляли всю эту братию к едрене фене! Впрочем, зачем мне себя обманывать? Перестреляли они их уже значительно позже, а на первых порах даже они были вынуждены сбежать в Москву от всей этой братии. И разве только они? Самые жесткие и крутые государи не смогли сломать инерцию аппарата, вынужденно перенося свою столицу в другое место, фактически создавая державный аппарат заново. Иван Грозный перебрался в Александровскую слободу, а тот же Петр Великий вообще предпочел основать себе новую столицу. Про большевиков я уж молчу.

– Александр Михайлович, очевидно, послезавтра я отбываю в Первопрестольную. Потрудитесь взять с собой Маниковского и Кутепова и отбыть вместе со мной.

Великий князь сдержанно поклонился, ничего не сказав. Я обратил взор на премьер-министра.

– Александр Дмитриевич, вас с собой пока не зову. Для Империи вредно, когда и государь и премьер-министр уезжают одновременно. Но готовьтесь. В ближайшие дни вы мне понадобитесь в Москве. Сегодня жду вас со Свербеевым, а вечером жду вас для определения тезисов программы правительства в свете новых веяний.

Усмехнувшись, я добавил:

– Готовьтесь к бессонной ночи, но чтобы завтра были как огурчик. Вам еще председательствовать. И, кстати, как Дроздовский?

– Входит в курс, государь.

– Прекрасно. Передайте ему, что я на него рассчитываю. Все, господа, все свободны. Мне надо поработать.

Петроград. Казармы Лейб-гвардии финляндского запасного полка.

7 (20) марта 1917 года

На плацу замерли батальоны. Глядя на толпу стоящих в строю солдат, полковник Слащев не смог сдержать недовольной гримасы. Толпа. Чисто толпа. Одно слово – запасной полк, набранный в последнюю мобилизацию из тех, кого не брали раньше. Плохо обученные, необстрелянные, хилые и тощие, юнцы или великовозрастные мужики. Беда, а не воинство. И как он вчера решился с этой публикой идти захватывать Зимний?

– Здорово, орлы!

Сравнение с орлами прозвучало явным издевательством. Впрочем, разнобой ответного приветствия мог бы точно так же оскорбить чувства любого кадрового офицера. Однако Слащеву сейчас было не до вопросов дисциплины и слаженности подразделений.

– Братцы! Позавчера я взял грех на душу, подбив вас к мятежу и измене нашему законному государю императору Михаилу Александровичу. Участвуя в мятеже против помазанника Божьего, мы преступили законы Божьи и законы человеческие. Совершив такое, мы не заслуживаем прощения. Однако наш всемилостивейший государь даровал нам свое царское прощение и повелел мне повторно привести полк к присяге его императорскому величеству. Принося присягу, вы должны понимать, что Высочайшее прощение необходимо отслужить. После церемонии присяги полк покинет место своей нынешней дислокации и отправится на фронт искупать кровью свою вину перед государем и Россией. Говорю прямо – полку предстоит отправиться на самые опасные участки фронта. Думаю, излишне говорить о том, что отказ от присяги не снимает обвинения в государственной измене и таковыми изменниками будет заниматься военный трибунал.

Полковник замолчал на несколько мгновений, внимательно оглядев стоявших перед ним солдат. Те стояли молча, никак не выражая свое мнение. Неизвестно, что послужило большим сдерживающим фактором, то ли слова Слащева о том, что не принесшие присягу не получат Высочайшее прощение, то ли сыграли свою роль три броневика за спиной полковника, хищно направившие свои пулеметы на Лейб-гвардии Финляндский запасной полк…

Петроград. Зимний дворец.

7 (20) марта 1917 года

– Ваше императорское величество! От лица Действующей армии позвольте заверить вас в нашей полной верности и готовности сокрушить любых врагов вашего величества!

– Благодарю вас, генерал. Свою верность прибывшие с фронта полки доказали вчера. Мятеж подавлен и виновные понесут заслуженное наказание.

Гурко склонил голову.

– Государь! Известие о том, что за вчерашним заговором стоят наши французские и британские союзники, произвело тяжелое впечатление на русскую армию. Дисциплина и так слаба, а уж при таких новостях все шире расходятся вопросы о том, а за что и во имя чего мы воюем? Кто теперь наши союзники?

– Охотно верю, генерал. Судя по тому, как вчера разъяренная толпа чуть не сожгла британское посольство в Петрограде, такие вопросы задают себе не только в армии. И это при том, что заговор пустил глубокие корни, в том числе и в армии. Вот ознакомьтесь.

Я протянул ему папку с показаниями Рейли.

– Здесь есть много чего интересного. И про прошлые покушения и подготовки революций, а равно как и о будущих планах и об уровне их выполнения в настоящий момент. Кроме того, хочу вам предъявить некоторые результаты работы Высочайшей следственной комиссии, а также выводы после расследования обстоятельств заговора против моего брата, которое проводила комиссия под руководством генерала Лукомского. В этих папках есть много интересных показаний, которые дали интересные следствию люди, включая генералов, членов Государственной Думы и Государственного Совета, членов правительства, лиц из Свиты моего брата, моего собственного окружения, а также показания великих князей Кирилла и Бориса Владимировичей. Читайте внимательно, я вас не тороплю. Тем более что бумаги сии относятся к категории документов особой важности и не подлежат выносу из этого кабинета.

Я протянул Гурко папку с показаниями Рейли. Пока генерал читал, я, глядя из окна своего временного кабинета на Дворцовую площадь, вновь и вновь прокручивал расклад перед началом новой версии Большой Игры.

Минут через десять генерал начал промакивать лоб белоснежным платочком, еще через пять пальцы его начали подрагивать. Ничего, пусть почитает. Там много про кого чего написано. В том числе и про самого генерала Гурко. Нет, прямых обвинений в участии во вчерашнем мятеже ему там не выдвигалось, но при желании Высочайшая следственная комиссия могла начать задавать ему весьма неудобные вопросы. Во всяком случае, не вызывало сомнений, что Гурко был в курсе заговора против Николая и ровным счетом ничего не сделал. Да, разумеется, я даровал всем участникам тех событий амнистию, но несмотря на это, из Петропавловской крепости не были выпущены ни генерал Рузский, ни генерал Данилов, ни генерал Беляев, ни генерал Хабалов, ни прочая публика. А вчера к ним добавились новые персонажи – генералы Крымов и Богаевский, графиня Панина, Родзянко, Милюков, Гучков сотоварищи. И это, не говоря уж о великих князьях Кирилле и Борисе Владимировичах. Так что определенный дискомфорт в душе Гурко был вполне понятен и объясним.

Дочитав, Верховный главнокомандующий Действующей армии встал и вытянулся по стойке смирно. Он был бледен, и прочитанное явно не добавило ему лет жизни.

– Ваше императорское величество! По вашему повелению я ознакомился с показаниями офицера британской разведки господина Рейли и другими материалами.

– Что скажете, генерал?

– Я жду ваших повелений, государь, – глухо произнес он. – Дозволено ли мне спросить, что говорят союзники по этому поводу?

– Буквально перед вами у меня на аудиенции был британский посол господин Бьюкенен. Произошедшее вчера было названо прискорбным инцидентом, результатом частной инициативы отдельных британских подданных. Было выражено сожаление, но официальных извинений из Лондона и Парижа пока не прозвучало. Более того, от нас требуют немедленно освободить всех задержанных по этому делу французских граждан и подданных британской короны. И наказать виновных в их аресте.

– Неслыханная дерзость, государь!

– Это еще не все. От нас потребовали начать наступление на Восточном фронте не позднее чем через три недели.

Гурко опешил.

– То есть как, государь?! Это абсолютно невозможно! В условиях весенней распутицы на юге и снежных заносов на севере мы просто не успеем провести сосредоточение сил, не говоря уж о подвозе боеприпасов и прочего. И есть же график и сроки кампании на этот год, утвержденные на Петроградской конференции. Причем мы же поднимали наоборот вопрос о сдвиге сроков наступления на лето, в связи с последними событиями и общим снижением боеспособности русской армии!

– А вам не кажется странным такой порядок событий: сначала более или менее боеспособная наша армия готовится к весеннему наступлению, потом нам фактически замораживают поставки уже оплаченных вооружений и боеприпасов, затем у нас случается череда внутренних потрясений, включая две попытки мятежа и смену монарха, а затем армию с подорванной боеспособностью требуют немедленно бросить в большое наступление прямо по колено в грязи? Причем не желают слушать никаких наших аргументов?

– Но если мы откажемся, а Нивелю удастся его наступление, то мы действительно будем иметь бледный вид. Возможно, в предательстве нас прямо не обвинят, но наше место за победным столом будет в лучшем случае у двери. А если Нивель не преуспеет, то всю вину за катастрофу возложат на Россию и так же используют это против нас.

– Вот, Василий Иосифович, я вижу, вы тоже оценили красоту игры наших союзников. Да, генерал, именно так. Дело запахло победой и дележом трофеев. И нас пытаются оттеснить от стола. Кстати о Петроградской конференции. Вспомните о том, что основной неофициальной темой той конференции были вовсе не наступление как таковое, и не кампания 1917 года в целом. Основной темой была возможная революция в России. С чего такая забота?

– Ну, – пожал плечами он, – это как раз понятно, союзники были обеспокоены возможной революцией и тем опасным влиянием, которое она бы имела на боеспособность армии. А это могло сказаться на успехе всей войны в целом.

Я поднял бровь.

– Вы полагаете? А вы не находите странным, что обеспокоенные, как вы говорите, союзники сделали все, чтобы эта самая революция случилась? И это как раз в преддверии большого наступления на Восточном фронте? На момент подготовки и проведения Петроградской конференции в России уже сложилось несколько центров заговора, в которых планировался дворцовый или военный переворот. Кроме того, было несколько центров, которые планировали коренную смену общественного строя, путем установления республики или даже какой-то революционной диктатуры, так хорошо известной нам по революционным событиям прошлого в той же Франции. Оставив даже пока в стороне сам факт многократного покушения на священные особы государей императоров Всероссийских со стороны, казалось бы, ближайших военных союзников, хочется спросить – какую же цель преследуют в Лондоне и Париже, пытаясь организовать переворот в России? Быть может, они хотят получить более боеспособную Россию? Этот вариант мы решительно отметаем как несостоятельный. Любая революция в России подорвет боеспособность армии до такой степени, что даже нынешнее разложение войск покажется образцом дисциплины. Тогда для чего же?

Генерал ничего не ответил.

– Молчите? А я вам скажу! Повторяю, Россию просто решили устранить как ненужного более компаньона, который в перспективе может стать конкурентом. Наши дорогие союзники отлично осознают, что у немцев есть только два варианта приемлемо закончить эту войну, а именно выбить из войны либо Францию, либо Россию. И как вы понимаете, их интерес в том, чтобы склонить германцев к удару по России. Но сил у немцев на сокрушительный удар по России нет, и соблазниться они могут, лишь увидев беспомощность русской армии и революционную смуту в тылах Российской империи. Лишь в этом случае они могут решиться развернуть основные силы в сторону России, выбивая ее из войны и полагая, что погрязшая в Гражданской войне Россия не сможет потом нанести удар в спину Германии. А для этого в России должна случиться революция. Не смена монарха, нет, им это мало что даст, а именно всеобъемлющая революция, разрушающая устои, рушащая дисциплину в армии и повергающая в хаос транспорт и хозяйство империи. Добившись революции в России, наши, прости господи, союзники добиваются сразу нескольких целей. Первое – они переключают внимание Германии на восток, обнажая тем самым оборонительные рубежи на западе. Второе – они расчищают и облегчают путь генералу Нивелю для нанесения сокрушительного удара по Германии. Третье – они устраняют Россию из числа стран-победительниц в этой войне, а значит, можно ничего обещанного не выполнять, включая Проливы и все остальное, о чем мы договорились. И четвертое – сама поверженная и опрокинутая в хаос Россия может стать и для стран Антанты, и для стран союза центральных держав тем пространством и тем ресурсом, который можно разделить на колонии между всеми заинтересованными сторонами. Революции мы не допустили. Но, даже не добившись революции в России, они все равно уверены в том, что Нивелю удастся нанести Германии решающий удар, и потому все еще надеются так или иначе обвинить Россию во всех смертных грехах, дабы как минимум уменьшить ее долю при разделе победных трофеев, а как максимум – попытаться все же обратить Российскую империю в хаос смуты.