1917: Вперед, Империя!

Мальчик несколько удивленно смотрит на меня, я же, досадуя на самого себя, запираю бумаги в ящик стола и приглашающе киваю на дверь. Лестница, холл, выход на улицу, и вот мы уже идем по тропинкам лесочка, который с каждым днем становился все более ухоженным. Надо будет построить садовника, что-то его ландшафтный дизайн меня начинает напрягать, а то так мы и до дворцового парка докатимся.

Но все равно хорошо. Птички поют. Тишина. Благость, одним словом. Да, это тебе не Москва.

– Чем занимались сегодня в пионерском лагере?

– Ну… Нам рассказывали об истории России. А потом пришел господин Циолковский и прочитал нам лекцию о жизни на Марсе.

Я не удержался от ухмылки и цитаты:

– Есть ли жизнь на Марсе, нет ли жизни на Марсе, науке это неизвестно. Наука пока не в курсе дела…

Георгий моего юмора не понял и серьезно возразил:

– А господин Циолковский считает, что наверняка есть.

– Ну, если господин Циолковский так считает, то оно конечно.

Представив себе Константина Эдуардовича в роли лектора из фильма «Карнавальная ночь», я чуть не рассмеялся. Но тут же одернул себя. Не для того мы сегодня гуляем. Есть разговоры и поважнее мифических марсиан.

– А по истории России вы до какого момента дошли?

– До воцарения династии Романовых.

– Понятно. Кстати, сынок, ответь – а кто такой помазанник Божий?

Мальчик серьезно на меня посмотрел и ответил:

– Это – ты.

Да уж, устами младенца, как говорится…

– А если не брать меня персонально. Кто это вообще?

– Это государь император Всероссийский.

– Верно. А что, по-твоему, означает венчание на царство?

Георгий задумался на секунду, ища подвох в вопросе, затем ответил уже менее уверенно:

– Ну, это когда наследник престола становится императором.

Качаю головой.

– Нет, сынок, не совсем. Например, твой папа стал императором четыре месяца назад, а обряда венчания на царство и коронации еще не было. Так что это не одно и то же. Да, я – полновластный правитель России, но венчание на царство мне только предстоит. Но я не об этом хотел с тобой поговорить.

Мальчик пытливо смотрит на меня. А он реально повзрослел за эти месяцы. По взгляду никак не скажешь, что ему шесть лет. Удары судьбы не прошли даром, а общение с более взрослыми детьми ускорило и его собственное развитие. Впрочем, меньше чем через месяц ему исполнится семь. Целых семь лет. М-да.

– Я хотел поговорить с тобой. И как отец с сыном, и как мужчина с мужчиной, и как государь с графом. Пусть ты пока не приносил мне присягу верности, но полагаю, что я смею на нее рассчитывать, а, граф?

Георгий несколько озадаченно на меня глянул, а затем склонил голову.

– Да, государь.

Нет, ну что за умница! Отвечаю так же официально:

– Благодарю вас, граф.

А затем заговорил уже значительно мягче, однако отнюдь не как с ребенком.

– Сын, пришла пора взрослого разговора. Дети императоров взрослеют быстро, и я уверен, что ты поймешь то, что я тебе сейчас собираюсь сказать. Да, император – помазанник Божий, ты верно это сказал. Он возвел меня на престол всероссийский, хотя я и не хотел этого. Человек предполагает, а Господь располагает. Так говорят. И это полностью относится ко мне. Я должен править и должен исполнять свой долг государя до самого конца, вне зависимости от желаний и обстоятельств. Ты меня понимаешь?

– Да, папа. Но…

– Что?

– Но ведь дядя Ники отрекся от престола. Выходит, он нарушил свой долг государя?

Серьезно смотрю ему в глаза. Он взгляд не отводит, вопросительно, но твердо глядя на меня. Да, мальчик далеко пойдет.

– Георгий, я мог бы сказать сейчас то, что говорю обычно другим людям про этот случай, но мы с тобой договорились говорить прямо и откровенно, как отец с сыном и как два дворянина нашей империи. Поэтому тебе я скажу так, как есть. Да, твой дядя Ники нарушил свой долг государя и свою присягу, данную Богу и народу. Да, были обстоятельства, которые могут объяснить то его решение. Объяснить, но не оправдать. Его решение отречься от престола едва не погубило Россию. Мы были на грани катастрофы, на грани революции и гражданской войны. В огне братоубийства погибли бы десятки миллионов русских людей, а держава наша распалась бы на части. Вот цена малодушия императора. Ты слышал новости о том, что сейчас происходит во Франции?

– Да, папа. Германцы заняли три провинции. И еще там гражданская война.

– У нас все было бы значительно хуже, уж поверь мне на слово. Я знаю, о чем говорю.

Мальчик серьезно кивнул.

– Так вот, сын. Я не хотел короны, но и отказаться, зная, чем это все закончится, я тоже не мог, не имел права. И раз уж старший брат проявил малодушие, значит, я, как младший брат, должен был, словно на поле боя, подхватить падающее знамя и нести его вперед. Полк не существует без знамени, а империя без императора.

Мы какое-то время шли молча. Георгий обдумывал мои слова, а я не хотел ему мешать. Наконец мальчик тихо проговорил:

– Из-за того, что дядя Ники изменил своей присяге, погибла моя мама…

Я стиснул зубы. Да, под этим углом я на проблему не смотрел. Вот уж действительно.

– Да, сын. Получается так.

Помолчали. Каждый думал о своем. И я не хотел бы быть на месте Николая, когда тот посмотрит в глаза моему сыну. Что ж, за все надо платить. В том числе и за малодушие. И уж тем более за измену присяге. Я имел право так говорить, потому что знал, что Николай отрекся бы в любом случае, и мое появление в этом времени изменило лишь ход истории, но отнюдь не это позорное обстоятельство. Что ж, пусть им там, в поезде, икается. Ему и его драгоценной Аликс.

– Впрочем, сын, дядя Ники своим отречением породил проблему, которую нужно срочно решать. Наши законы не позволяют императорам отрекаться. И уж тем более отрекаться за сына. Мы уже имели заговор и мятеж в попытке усадить Алексея на трон. Мятеж подавили, но мое положение очень зыбко. Угроза еще не минула. И если переворот случится, то не пощадят ни меня, ни тебя, понимаешь? И не важно, что ты не имеешь прав на престол. Это ничего не изменит. Ты можешь погибнуть в любом случае.

Георгий поежился, но затем расправил плечи и посмотрел с каким-то вызовом.

– Но ты же не дашь им устроить переворот?

Смотрю ему в глаза и серьезно киваю.

– Не позволю.