Звенящие кедры России

Море пробуждает от сна сует, очень много думается само по себе, безо всякого усилия.

Море – пространство, а ум ещё более пространен. Человеческой премудрости нет конца, она невместима всеми философами. Ещё есть величайшая красота, когда солнце падает за море и закатывается и лучи его сияют.

Кто может оценить светозарные лучи? Они греют и ласкают Душу и целебно утешают. Солнце по минутам уходит за горы, Душа человека немного поскорбит о его дивных светозарных лучах… Смеркается.

О, какая становится тишина… Нет даже звука птицы. От раздумья человек начинает ходить по палубе, невольно вспоминает детство и всю суету, и сравнивает ту свою тишину с суетным миром, и тихо беседует с собой, и желает с кем-нибудь отвести скуку, нагнанную на него от его врагов…»

Так кем же ты был, сибиряк? Россиянин Григорий Распутин? Где правда написана о тебе, где ложь? Как разобраться? На что опереться в осмысливании сути бытия, своего предназначения? С помощью чего, каких великих трудов можно разобраться, где Истина, где ложь?

Где духовность и искренность, где претензия на всеведение? Может быть, собственным сердцем попробовать? Не писал я стихов, но тебе, Григорий Распутин, хочу посвятить своё первое.

«Анастасию» читают, и стихи у людей получаются искренние. И я попробовал. У меня для тебя вот что получилось. Извини, если рифма где подвела.

Григорию Распутину посвящается

Полуграмотный? Полуграмотный.
Из кедровых лесов, так что ж?
Ну, босой. От Сибири-Россиюшки
Сапоги не одни сотрёшь.

Я к царю. Помогу-ка батюшке
Продержаться ещё чуток.
Я к России, к России-матушке,
Ей бы хвойного хоть глоток!

Что? Гусары? Разгульны, удалы,
Сердцееды и храбрецы?
Так смотрите, смотрите ж, как надо
Разгуляться! Эх вы, мудрецы!

Град Петра в парижских нарядах,
Но корсетам не сжать сердца!
Светских дам трепетали взгляды,
Вдруг увидев сибиряка.

Ну а он, уходя к заутрене
Замолить не свои грехи,
Слышал, как Она шептала,
Лишь одна просила уйти: – Уходи.

Одурманенно и рычаще
Время зверя глотает плоть.
Ты пылающею Душою всё держался,
Теперь не смочь. Уходи.

Не намного зверство задержишь,
Только миг один и спасёшь.
Я – Россия! Мне будет жалко?
Ты уже никогда не споёшь.

Ты в кедрач возвратись, я воспряну!
И тогда всё, что хочешь, проси…

– Эх! Мне б в баньку сейчас! С тобою!
Я б берёзовым, да с хвоёй
Отстегал тебя, непутёвую,
Остаюсь, Россия, с тобой!

Время пеной безумства брюзжало,
А у Гришки пули в груди.
Чернота ему скрежетала:
– Отползай, сибиряк! Отползи.

На полмига ещё задержишь
Ты меня, но тогда
Ты получишь такую кару,
Что не знала ещё Земля!

Ты – герой, а будешь – похабник.
На бутылках с отравой – твой лик.
И тобой спасённые потомки
Плюнут в Душу твою, мужик.

Отползи. Я всесильна сейчас, всевластна!
Хочешь, так в небеса взлетай!
Только миг. Ну разве не ясно?
Только миг мой грядущий отдай!

– Эх! Мадеры б, да в баньку!
Я б тебе показал тогда.
Сибиряк, говоришь. Мужик я.
Так к чему ж канючишь, балда?

И расстрелянный, и утопленный,
И сожжён на задворках, в «грызах».
Над Россиею с ветром весенним
И сейчас пролетит его прах.

– Что, мужик, – чернота скрежещет,
Где ж могила твоя? Где глаза?
Жизни дни для тебя невозвратные.
А потомки глядят в образа.

Предъяви! Власть даю!
Им счета предъяви неоплатные,
Или, может, ты хочешь всплакнуть?

Плюнул Гришка свинцовой пулею:
– Эх, дурён, сатана, – то счета, то всплакнуть.