Анаста. 2-е издание

– Пусть открывают, мне, например, твоя родинка очень нравится, на звёздочку похожа она.

– А-а-а, – снова запричитала Анаста, – тебе, дедулечка, нравится, а мне совсем не нравится. Будто меченая я какая-то. У мамы нет звёздочки на лобике, у папы нет, у тебя, дедулечка Вуд, тоже нет. Кто у меня на лобике её нарисовал? Кто искалечил меня? А-а-а…

– Никто тебя, Анасточка, не искалечил, наоборот – украсил. Если ты будешь совершать приятные для людей дела, они станут говорить, что это деяние, мол, совершила девочка, у которой звёздочка на лобике. А плохие деяния совершишь, люди могут сказать, это сделала девочка, у которой пятнышко на лбу. Любая внешность человека людям прекрасной видится, если деяния его прекрасны. – Вуд погладил правнучку по голове, а потом спросил: – Скажи Анасточка, а сено почему у тебя из платьица выглядывает?

– Я сделала два комочка из сена и лентой себе на грудь привязала, чтоб она как у взрослых девиц была. И под пятки в свою обувочку тоже сено подложила, чтоб повыше быть. И такой повзрослевшей, как девица, я пошла на поляну, где собираются они с хлопцами молодыми. Пришла и увидела, что Алан вместе с молодыми парнями стоит, а недалеко от них девицы собрались, разговаривают между собой, на Алана искоса поглядывая. И Алан сам на девиц поглядывал. – И Анаста снова закатилась плачем, продолжая сквозь слёзы: – Я видела, дедулечка, он поглядывал, поглядывал. Я знала, что скоро они станут в круг, возьмутся за руки, будут хоровод водить, петь и смотреть друг на друга. И, чтобы тоже оказаться в этом кругу, я подошла и стала рядом с девицами.

Одна из них как уставилась на меня, смотрела, смотрела, а потом давай хохотать, и все другие тоже, увидев меня, хохотать стали. И все парни, стоящие с Аланом, тоже смеялись. Ой, горе мне горькое, горе, дедулечка Вуд. Одна я стояла, а они все смеялись и смеялись. Смотрели на меня и смеялись. Один прямо на траву повалился – катается и хохочет.

Вуд опустил голову, стараясь скрыть улыбку, и спросил:

– И Алан смеялся над тобой, Анасточка?

– Алан не смеялся надо мной, дедулечка Вуд, совсем не смеялся. Алан меня побил.

– Побил? – удивился Вуд. – Как побил?

– А так и побил, дедулечка Вуд. Сначала подошёл и взял меня на руки. Как маленькую на руки взял, – всхлипывая, рассказывала она. – А я… я так хотела взрослой быть… А он… он меня как маленькую взял и унёс за кусты. Там поставил на тропинку и сказал: «Иди домой, Анаста, умойся и больше не дури». А я… я сказала, что не пойду, и чтобы это убедительно было, несколько раз ногой топнула. Тогда он взял меня за руку и отшлёпал. Вот так, вот так, – Анаста хлопала ладошкой себя по бедру и при этом причитала: – Теперь я вся избитая, несчастная, брошенная, незамужняя.

– Он что же, забрал у тебя свой кулон? – спросил Вуд.

– Нет, не забрал.

– Так значит ты всё ещё замужняя, – урезонивал её Вуд.

– Всё равно, если и замужняя, всё равно избитая и горемычная.

– Тебе что, действительно было так больно, когда Алан шлёпал тебя? – спросил Вуд.

– Не знаю, дедулечка, не знаю, не чувствовала я никакой боли, но обида горькая сильнее любой боли была.

– Успокойся, Анасточка, видно, Алан тебя любя отшлёпал, чтобы ты не совершала поступков, от которых над тобой люди смеяться будут. Значит, он уберегал тебя от будущих насмешек.

– Любя? Разве, когда любят, так шлёпают?

– Ну, конечно, это не метод, но, возможно, Алан в тот момент ничего лучшего придумать не смог. А ты знаешь, Анасточка, – продолжал Вуд, развязывая узелки и снимая с её груди комочки из сена, – не надо тебе так стараться быть взрослой. Ты и без всяких стараний взрослой станешь. А сейчас тебе о другом нужно думать, девочка моя.

– О чём, дедулечка, о чём?

– Ты приляг, Анасточка, на колени ко мне, а я песню твою любимую спою, ту, которая без слов.

Анаста положила голову на колени Вуда, всхлипнула ещё раз-другой и при первых звуках знакомой мелодии уснула.

На следующий день Анаста прибежала к Вуду радостная и возбуждённая. Ещё на бегу она сообщила Вуду:

– Он приходил к моему домику, приходил. Я сначала хотела спрятаться, когда увидела его в окошко, потом сидела тихо-тихо, чтобы он подумал, будто в домике никого нет. Алан подошёл к домику и присел рядом со входом. Он присел, дедулечка Вуд, и говорит: «Я знаю, ты дома, Анаста, ты очень умная и сообразительная девочка, я дождусь, когда ты станешь красивой девушкой, поверь мне, я дождусь, но ты больше не торопи своё время». А я сидела, молчала и совсем уже не злилась на него. Мне хотелось выбежать, обнять его и даже поцеловать, по-взрослому, в щёчку, но я этого не сделала. Я сидела тихо-тихо, чтобы не торопить своё время.

Алан молча посидел ещё немного у входа в мой домик, потом встал и ушёл. А я к тебе побежала, дедулечка Вуд, чтобы рассказать об этом. И ещё, дедулечка, знаешь, Алан, пока сидел там у меня, на стене моего домика три цветочка нарисовал – один побольше, другой поменьше и третий совсем-совсем маленький. Я их увидела, когда выбежала, они красивые очень.

Вуд обнял Анасту и спросил:

– Так ты, значит, уже не горемычная и горя горького нет у тебя?

– Теперь я радостная, и мне хочется сделать что-то такое необычное, красивое, чтобы все на это смотрели, радовались и говорили: «Очень красиво, здорово, хорошо», и чтобы Алан это слышал и гордился мной.

– Очень правильное решение у тебя возникло, Анасточка. Сотвори в порыве вдохновения прекрасные творенья – только этим завоевать любовь людскую можно.

Надо думать

Прервав свои воспоминания, Вуд обратился к правнучке, которая придумала новую игру с идущим во главе каравана мамонтом: