Русские на чужбине. Неизвестные страницы истории жизни русских людей за пределами Отечества X–XX вв.

Во саду ли, в огороде

До начала XVII века посольства из Москвы выезжали за границу по мере надобности и на ограниченное время. Постоянных дипломатических представительств у России не было. Обычно посольства снаряжались для заключения мира с той или иной страной, установления торговых связей, участия в торжественных церемониях вроде коронации и т. д.

Мнение о русских послах при европейских иностранных дворах долгое время было отрицательное, в силу чего нередко складывалось невыгодное впечатление и о Московском государстве в целом.

В России в порядке вещей была следующая дипломатическая практика: за рубеж во главе миссии посылали человека, во-первых, знатного рода, во-вторых, доказавшего свою личную преданность великому государю. То, как он разбирался в хитросплетениях внешней политики, в международных делах, знал страну, куда отправлялся, и ее обычаи и как был образован и сведущ в принятых за границей нормах обхождения, общения и приличиях, во внимание особо не принималось. Главное, что требовалось от посла, это стоять на своем, крепко держаться за царские наказы, ни в чем не уступать и на все предложения, которые предварительно не были оговорены и одобрены в Москве, отвечать решительным отказом.

Несговорчивость российских послов приводила иностранных дипломатов в отчаяние. Обсуждать с московитами серьезные международные вопросы и то, как строить взаимоотношения, реально было только в России, в непосредственной близости от царя и его советников. За рубежом же от послов слышали выученные наизусть от и до царские слова и не более. Все остальное, на что были они способны, это придираться ко всяким мелочам, по многу дней, а то и недель оспаривать формальности, настаивать на непременном соблюдении таких процедурных моментов как порядок следования русского посла и его большой свиты на прием во дворец или обязательное вставание иностранного монарха при упоминании царского имени.

Портрет Григория Федоровича Долгорукого. Неизвестный художник. Государственный Эрмитаж, Санкт-Петербург

По тому, как обставлялась внешняя сторона церемонии, принимались или отвергались выдвигаемые условия, шло согласование требований, в Москве потом судили о том, насколько преуспел посол, хорошо ли позаботился за границей о высоком престиже России.

Порой из-за этого случались всякие казусы, нелепости и недоразумения. Например, выполняя поручение при английском дворе, московский посол вдруг резко прервал свой визит и вернулся ни с чем. Оказалось, что он обиделся из-за того, что королева принимала его не во дворце, а где-то «на огороде, среди грядок лука и чеснока». На самом деле это не было ни пренебрежением, ни оскорблением. Напротив, королева дала русскому гостю аудиенцию в своем саду в знак особого расположения. В столь неформальной обстановке она встречалась только с самыми приближенными людьми или в расчете на доверительную беседу.

Нестерпимым и унизительным для послов из России было, когда их сажали за стол во время деловых переговоров или за обедом не на почетное первое, а на второе место, которое, по их разумению и оценке, не соответствовало их статусу, занижало его. В этом усматривалось неуважение. Ведь в Московии в XV–XVII столетиях придавали огромное значение почестям по знатности рода и занимаемому человеком положению. С той же меркой и с теми же требованиями посланцы царя подходили к правилам этикета за рубежом.

Со временем, конечно, сформировался круг хорошо подготовленных русских дипломатов, которые достойно и высокопрофессионально представляли Россию за рубежом и блестяще защищали и отстаивали ее интересы.

Гнездо порока

Внедрение в народное сознание неприязни к загранице происходило не само по себе. В иностранцах видели источник всевозможных неприятностей и бед – от войн и нашествий до эпидемий и вредных, опасных для православной веры ересей. Определенные профилактические меры для формирования из чужеземца образа врага, а из зарубежья гнезда порока предпринимала Церковь. К тому же и подходящего материала в подтверждении злых умыслов ближних и дальних соседей в отношении России всегда было достаточно. Например, уже одно только то, что за спиной обоих самозванцев, выдававших себя в начале XVI века за трагически погибшего сына Ивана IV царевича Дмитрия, стояли польский король и его ближайшее окружение, изобличало Речь Посполитую как недружественную России державу. Вооруженная интервенция польско-литовского войска и прямое вмешательство во внутренние дела Московии не могли не усилить в народе антипольские настроения и настороженное отношение к загранице вообще.

Не осталось не замеченным и то обстоятельство, что, оказавшись за рубежом, не так уж мало русских людей если и не предавали родину, то отказывались возвращаться. Стало быть, в чужой стране их чем-то соблазнили, прельстили, напустили дурмана в голову. Ответ на вопрос, что заставило их отречься от своего отечества, забыть про свои корни, был прост. Такое поведение, как правило, объясняли не иначе, как дурным влиянием, под которое по слабости характера, неискушенности и некрепости веры попал в другой стране человек.

Не в пользу зарубежья было и то, что там зачастую укрывались люди с темным криминальным прошлым, уголовные преступники, проходимцы, смутьяны, мошенники. Именно такой фигурой был известный и отъявленный плут и обманщик Тимофей Анкундинов.

Женившись по расчету, он растратил состояние жены и сбежал из Вологды, где жил до этого, в Москву. В столице он поступил на канцелярскую работу и за короткое время совершил крупные должностные преступления, назанимал много денег и наделал кучу долгов. Чтобы скрыться от кредиторов и избежать сурового наказания, прохвост пустился в бега за границу и попеременно жил в Польше, Молдавии, Турции, Сербии, Трансильвании, Швеции и других странах, выдавая себя за самых разных людей. Так, в Стамбуле он по секрету сообщил, что приходится родным сыном царю Василию Шуйскому. Мистификация зашла столь далеко, что самозванец получил доступ к влиятельным европейским особам и даже к папе римскому и добился их поддержки.

Расцвет Кремля. Всехсвятский мост и Кремль в конце XVII в. А.М. Васнецов. 1922 г.

Вероисповедание мнимый государев сын менял не однажды: принял ислам, потом лютеранство, позднее вынашивал план унии (объединения) православной и католической церквей.

Обеспокоенное российское правительство вело активный розыск Анкундинова. Одному из царских сыщиков удалось выследить самозванца в Голштинии и добиться его ареста. В 1653 году он был выдан российским властям, доставлен в Москву и казнен.

По природе Анкундинов был человеком способным и восприимчивым. Владел латынью, итальянским и турецким языками, разбирался в астрономии, написал несколько литературных сочинений, в том числе стихотворных, где бойко отстаивал свои беспочвенные права на российский престол.

Мать и мачеха

Русские послы не всегда находили нужные слова, чтобы описать всякие диковины и непривычные зрелища, которые видели на Западе. Так, на одного из дипломатов большое впечатление произвел увиденный им в Голландии отлитый из бронзы памятник во весь рост знаменитому гуманисту эпохи Возрождения Эразму Роттердамскому. В России ничего подобного не было, и упомянутый дипломат в довольно наивных выражениях сбивчиво и неуклюже объясняет в донесении московскому двору, что же собой представляет стоящая на городской площади монументальная фигура и зачем она установлена.

В Московии увековечение таким образом памяти кого-то из великих людей не было принято. Эта практика получит распространение лишь в начале XVIII века. Оттого можно понять затруднение и искреннее недоумение очевидца, который никак не может взять в толк, зачем понадобился странный металлический идол. Правда, из любознательности, желания разобраться и сообщить исчерпывающую информацию, посол выясняет, что поразившая его воображение внушительная статуя изображает не короля и даже не полководца, а всего лишь какого-то не то писателя, не то ученого мужа, о котором он не имел ни малейшего представления. Русский дипломат не скрывает своего удивления и рассчитывает на еще большее изумление посольских людей в Москве. Виданное ли дело превозносить и почитать не монарха и национального героя, а всего лишь выделившегося своей высокой разумностью и гладким слогом сочинителя?! Это позже автор «Похвалы глупости» и его знаменитая сатира станут известны в России. Но пока время еще не настало.

Русскому человеку пока сложно постичь многие достижения и реалии, которые в Западной Европе уже не новинка, а в порядке вещей. Так, иеромонах Симеон, участвовавший в 1439 году в созванном папой церковном соборе во Флоренции, столкнулся там с тем, что было выше его понимания, но что он незамедлительно подметил. Однако попытка передать великолепие ренессансной архитектуры Италии разбилась о бессилие это сделать, и он ограничился общими словами. Симеон акцентировал внимание на внешней стороне достопримечательностей: высокая башня, большой храм, красивый фонтан. Ему не дано было вникнуть в секреты их совершенства и принципы устройства. Но он чувствовал, что они прекрасны и что их создание – результат недоступного ему полета человеческого ума.

Постепенно неприятие всего иностранного и оголтелая латинофобия теряют в Московии былую остроту. И вот уже народная мудрость не так непреклонно, как раньше, отзывается на заграничное и реагирует на чужое. По-прежнему в ходу пословицы: «Хвали заморье (чужую сторону), а сиди дома», «За морем теплее, а у нас светлее (веселее)», «Родимая сторона мать, чужая – мачеха».

Однако отношение к загранице медленно меняется, мягчает. И народные речения (афоризмы) красноречиво о том свидетельствуют: «Дома сидеть – ничего не высидеть», «Где ни жить, только бы сыту быть», «Ищи добра на стороне, а дом люби по старине».

Влиятельный политик в России второй половины XVII века и близкий к царю Алексею Михайловичу Афанасий Ордин-Нащокин не страшится публично произнести вслух то, что думает: «Доброму (хорошему. – В. С.) не стыдно навыкать (учиться, набираться навыка. – В. С.) со стороны (за границей. – В. С.)».

Портрет в Прадо

На парадном портрете работы художника Хуана Карреньо де Миранды в музее Прадо в Мадриде представлен русский посол Петр Потемкин.

Седой мужчина, изображенный на холсте, явно позирует. Стоит, подбоченясь, желая произвести как можно большее впечатление, но в то же время подчеркнуть не собственную значимость, а величие державы, от лица которой выступает. А художник и рад стараться – работает с увлечением и точно, тщательно передает особенности незнакомой натуры. Ведь при дворе Карла II посол из далекой Московии – редкий гость. В нем все необычно и интересно: и окладистая борода, и высокая, опушенная мехом шапка, и богатая, по-восточному пышная и экзотическая для Западной Европы одежда: шелк, дорогой пояс, золотое шитье.

Но главное внимание портретист сосредоточил на личности Потемкина. Посол знает себе цену, у него умные, проницательные глаза, привлекательное, но бесстрастное лицо – как раз такое, какое должно быть у дипломата высшего ранга, которому всегда есть, что скрывать.

Потемкин был не первым посланцем России в Испании. При великом князе московском Василии III его личные представители были приняты на высшем уровне в старинной королевской резиденции в Вальядолиде, а до этого испанские дипломаты с подобной миссией побывали в Кремле. Все складывалось хорошо, но дальнейшие отношения между обеими странами как-то вдруг прервались, едва начавшись.

И вот 150 лет спустя опытный в посольских делах и международных связях человек при дворе царя Алексея Михайловича П.И. Потемкин в 1667–1668 годах в результате шестимесячных переговоров возобновил, а через 13 лет (летом 1681) закрепил российско-испанские контакты, что было документально оформлено. Москва и Мадрид обменялись грамотами, заверив друг друга в готовности «жить в искренней дружбе и союзе».

Петр Потемкин. Хуан Карреньо де Миранда. 1681–1682 гг. Прадо, Мадрид

Именно тогда, во время второго визита Потемкина в Испанию, и был выполнен его портрет.

С тех пор стороны были верны достигнутому соглашению. А с 1722 года при российском царе Петре I и испанском короле Филиппе IV была достигнута договоренность о постоянном взаимном дипломатическом представительстве.

Сохранился отчет («статейный список») русского дипломата о его миссии на Пиренеях.

Потемкин с симпатией отзывается об испанцах, называет их «домостройными людьми», которые превыше всего «домашний покой любят». Они воздержаны в вине и умерены в пище, и посол с большим удивлением отмечает, что ни он, ни его товарищи ни разу и нигде не встретили ни одного пьяного. Но на хорошее впечатление Потемкина о стране наложилось и плохое: на таможне в маленьком пограничном городке местный чиновник, приняв дипломатов за купцов, привычно стал вымогать взятку. Он не разрешил им следовать дальше, пока не получил «пошлину» – подношение в виде золотых окладов, которые пришлось снять с икон.

Этот досадный эпизод взбесил Потемкина и его спутников, и они, возможно, позаботились довести информацию об алчном и наглом таможеннике до русского купечества, что надолго отбило всякую охоту ехать по торговым делам в Испанию. Во всяком случае, если не считать общения по дипломатическим каналам, то до XIX века русские в Испании не бывали.

Гонимые и непокорные

Церковные реформы патриарха Никона в середине XVII века привели к расколу (разделению) русского православного мира, к борьбе сторонников и противников нововведений. Начались исправление и унификация религиозной литературы, изменения внешнего вида и убранства культовых зданий, одеяний священнослужителей, отход от давних и привычных обрядов и традиций. Это вызвало в народе широкий протест и сопротивление.

Многие люди держались за милую их сердцу старинную веру и не принимали новшеств Никона, считая их отходом от истинного православия, от заветов святых отцов Русской церкви.

Однако Никон, опираясь на силу государства и при личной поддержке царя Алексея Михайловича, железной рукой проводил реформы, не останавливаясь перед жесткими мерами воздействия на несогласных и прибегая к насилию и репрессиям.

Мощная духовная оппозиция Никону оформилась в так называемое старообрядчество – массовое движение за сохранение веры и обрядов в прежнем виде.

Суд над патриархом Никоном. С.Д. Милорадович. 1885 г.

Не желая принимать реформы Никона и спасаясь от преследований со стороны преобразованной церкви и властей, гонимые, но непокорные старообрядцы (раскольники) бежали за Волгу, в Сибирь, а также за пределы Московского государства.

Сколько именно человек вытолкнул тогда из России внутриконфессиональный конфликт, сказать сейчас трудно, но, без сомнения, счет шел на десятки тысяч.

Издавна в народе были популярны легенды о чудесных дальних краях, где живется вольготно и привольно, где нет ни бояр, ни дворян, ни жадных царских чиновников. Определенного представления о географическом местонахождении этих щедрых и богатых земель обетованных не было, и маршруты людей, движимых утопической мечтой найти тихое, спокойное пристанище, лежали и в Польшу, и в Швецию, и в Турцию, и в Китай, и во Внутреннюю Монголию. Позднее, уже в следующих XVIII и XIX столетиях, старообрядцы добрались до Японии, Индии, Америки. Они обживали дикие, незаселенные места, уединенность и труднодоступность которых их не пугала и не смущала, а, наоборот, привлекала – лишь бы они были подальше от всякой власти, всякого начальства.

Благословенный остров

Старообрядцы отстаивали свое право религиозной свободы. Они не желали мириться с тем, что государство и реформированная Церковь властно вмешиваются в такую важную и сугубо личную сторону народной жизни как общение с Богом.

Первоначально зарубежными регионами, в которых осели раскольники, были земли Речи Посполитой (Польши и Литвы), стран Балтии, Швеции, Пруссии, территории Балканского полуострова, подвластные Османской империи (Турции).