Екатерина Медичи

– Прежде всего следует твердо усвоить одну простую истину: государством правит мадам Екатерина, без нее Карл – ничто, как цветок, сорванный с куста, на котором рос. К тому же она всегда была сторонницей мирных соглашений, и только наш мрачный южный сосед вместе с Гизами да римской церковью заставляет королеву-мать быть непримиримой с нами.

– Полно, кузен, уж не сочувствуешь ли ты дочери герцогов Медичи?

– Напротив, – горько усмехнувшись, ответил Конде, – мне ее жаль, ведь она лишена всякой свободы и всецело зависит от своих аристократов, которые и поддерживают ее в этой войне, да от церкви, субсидирующей ее военные операции. Мы, в отличие от Екатерины, не зависим ни от кого. Наша партия свободна.

– Достаточно вспомнить о королеве Елизавете, – горячо поддержал брата Генрих, – и ее отходе от католицизма. Теперь Англия – протестантская страна, и все притязания правнучки Генриха VII на английский престол обречены на провал. Шотландские кальвинисты подняли восстание против Марии, и теперь она вынуждена искать спасения у своей соперницы.

– И нашла его, заметь, – продолжил Конде, – к большой радости мадам Екатерины, которой Елизавета пишет о том, что не даст в обиду протестантам ее невестку. Однако мы-то, брат, знаем больше об этом, нежели флорентийка. Королева Елизавета заключила свою соперницу в замок Лохливен, и той теперь уже не выбраться оттуда, если только в другую тюрьму. Королева не простит ей посягательства на свой трон и не отдаст его, хоть и говорят, что Мария имеет более законное право на царствование.

– Ну а что же во-вторых? – спросил Генрих, желая выяснить вопрос с Гизами.

– Очень просто, – ответил Конде. – Мадам Екатерина пользуется Гизами как противовесом в борьбе с протестантами. Но вот посмотришь, как только лотарингские герцоги начнут брать верх, она станет заигрывать с нами, потом искать замирения и, наконец, призовет нас ко двору. Но, едва наша партия усилится, она снова приблизит Гизов. Кстати, они – это весомая часть ее армии, без которой не может существовать государство.

– Думается мне, – заметил Генрих, – что здесь все происходит как раз наоборот. Вспомни, как адмирал с твоим отцом едва не осадили Париж, и чем это кончилось? Миром в Лонжюмо. А потом, едва рейтары Казимира ушли из Франции, католики снова нарушили договор.

– Согласен, – кивнул Конде, – похоже она и сама запуталась в этом вопросе.

– Ничуть. Эта хитрая лиса знает, что делает. Уверена, что все беды в ее государстве – от Реформации, а потому она будет бороться с нами до победного конца. Убежден, она что-то замышляет против нас, и очень скоро мы все убедимся в этом. Что же касается эдикта. Пойти на это – значит рассориться с Испанией и Римом, а сие идет вразрез с ее политикой. Но вот что я тебе скажу, кузен: когда я стану королем Франции, я такой эдикт издам и пойду войной на Габсбургов, ежели они станут мне перечить.

Конде удивленно, с некоторой долей недоверия и с оттенком насмешки на губах посмотрел на Генриха Наваррского:

– Неужто ты и в самом деле надеешься стать французским королем?