Гафур. Роман. Книга 1. Фантастика

Старик взглянул на меня глазами, полными неподдельного удивления, но, видимо, мгновенно все поняв, сказал.

– Ты на верном пути. – И на усталом лице его появилась легкое подобие улыбки. – Но, больше я тебе ничего сказать не могу. Потому, что если я тебе расскажу то, что мне известно о твоем будущем, то этим самым повлияю на твой выбор, который ты должен сделать свободно… Когда придет время… Я изменю твою судьбу, если вмешаюсь сейчас. —

– У нас это называлось принципом неопределенности. – Стал вспоминать я порядком подзабытые термины из Квантовой Механики. —

– Мудрость нечестивых эллинов! – Проронил дед, снова приготавливаясь поворчать. – Я не знаю ваших наук, но это и так всем ясно. – Продолжал он. – Просто живи, прислушиваясь почаще к своему сердцу! —

С этими словами он положил мне на голову свою тяжелую ладонь и сказал. – Все, сынок, мне пора… Всего скорее, что мы в этой жизни уже не увидимся. Потому что мне совсем нездоровится. И уже это давно началось… Поправляйся. И постарайся сменить себе лицо и имя. – С этими словами он встал на ноги, и направился к узкому и низкому лазу, который вел в мое укрытие.

Он уже нагнулся для того, чтобы навсегда исчезнуть из моей жизни, как вдруг выпрямился и, повернувшись ко мне лицом, спросил

– Скажи все-таки, без вранья. Что, на самом деле люди могут летать на железных крыльях, или это ваши басни? Только, умоляю, не лги мне! —

Я лежал молча, глядя ему прямо в глаза, и не торопился с ответом. Я знал, что скоропалительный ответ не вызовет в нем доверия.

Я увидел картину из далекого и во времени и в пространстве будущего, бывшего когда-то моим прошлым. Откуда-то, из глубин своей памяти я вытащил зрительный образ того, как на полосу выруливает огромный АН-225 «Мрiя» с закрепленным у него на спине космическим челноком «Буран» … Вот он вывернул на рулежку и затем на взлетную полосу. Постоял, разгоняя все шесть турбин. Потом резко помчался, все ускоряясь и ускоряясь, задирая постепенно кверху нос. Потом рывок, и вся эта громадина поднимается в воздух, и я смотрю на это и не понимаю, как воздух может держать такую махину?

– Есть вещи, – сказал, наконец, я деду, – которые я видел своими глазами много раз и в которые до сих пор не верю сам. Но то, что ты слышал о полетах человека по воздуху и выше, среди звезд, все это чистая правда. —

Он стоял, глядя на меня по-стариковски подслеповатыми, слезящимися глазами, и ответил, качнув головой.

– Бедные люди! Как же вы там жили?! – А потом развернулся, и, быстро нагнувшись, проскользнул в потайной лаз.

А мне почему-то внезапно пришли на память строки: «Жестокий век! Жестокие сердца!»

«Зачем мне это все?» – Думал я, подавляя ком, внезапно остановившийся у меня в горле. «Зачем, Боже? Я здесь оказался не по своей воле… Жил себе в мире, который мне до сих пор дорог… Потом Ты меня запер тут… И первое, что я сделал в этом времени, это убил мальчишку… Потом мне пришлось очень долго бегать ото всех, потому что мальчишка тот оказался… Зачем мне это нужно было? Скажи… Я стал тем, кем я являюсь сейчас практически вопреки своей воле… В мире, где меня ожидала скорая смерть… И я стал… Я взял себе имя Гафур… Милосердный… Я убивал и радовался тому, что я делаю… Потому что… Да, я мстил… Тебе мстил за то, что Ты… Зачем Ты, Господи, оставил меня умирать здесь? В этом чужом для меня времени?!»

Я лежал, тихо всхлипывая, вытирая слезы рукавом холщевой рубахи, и услышал, как отворились и затворились ворота усадьбы равви Иосифа, выпуская из имения старика и его семью. «Я остаюсь здесь. – Думал я. – Я никуда не иду. Я никогда не покину этот мир. И домой я никогда не вернусь …»

Я поднял вверх свои глаза со слезами, стоящими в них, и сказал в смятении, обращаясь к небу, проглядывающему сквозь плотный терновник.

– Меня зовут Гафур… Гафур! И лицо мое, и имя останутся со мною! —

Часть 2. Мельхиор

«Все это не совсем правильно, сказал он, —
как люди смотрят, как музыка звучит,
как слова пишутся.
Все это не совсем правильно, сказал он, —
то, чему нас учат, любовные увлечения,
которые нам выпадают, смерти, которыми
мы умираем, жизни, которые мы
проживаем,
они никогда не бывают совсем правильными,
и даже «почти правильными»,
эти жизни, которые мы проживаем
друг за другом,
жизни, из которых складывается история…»
(Чарльз Буковски.)

Глава 1. Нежданный долгожданный гость

…Это просто разные мысли, приходящие в голову человеку, у которого внезапно появилась масса свободного времени…

Прошло уже несколько дней с момента нашей последней встречи со стариком Иосифом. Встречи кратковременной, но очень полезной. Мы испросили друг у друга прощения за те дела, которыми так или иначе друг другу досаждали в течении всего нашего недолгого пребывания вместе.

Эта семья, эти люди, которые меня нашли умирающим в самом безлюдном месте на Земле, они просто изменили меня. За несколько дней им удалось сделать то, что не в состоянии был сделать ни я сам, ни тем более, кто-то из посторонних, этот гигантский труд по преобразованию моей души. Милосердие, возведенное в степень любви к ближнему и помноженное на бескорыстие – вот то, что несли в себе эти люди. Для меня и сейчас является непреодолимой головоломкой то, как они вообще смогли выжить в этом мире, имея такую высокую шкалу ценностей. И я уверен, что если бы у того колодца, в пустыне, они бы нашли не меня, которого искали, а кого-то совсем другого, то все равно поступили бы точно так же.

Я думаю, что это именно так.

Они так жили. Они так мыслили. Такое поведение, которое просто сбило поначалу меня с толку, это был их образ жизни. И мне кажется, что по-другому они бы и не могли поступить. К своему несчастью, понимать это я стал только сейчас, через несколько дней после того, как старик со мной попрощался.

Все это время я так и жил в потайном месте усадьбы равви Иосифа, куда вела единственная крошечная лазейка, находящаяся за будкой огромной собаки по кличке Бадж. В безопасности этого места я был уверен. Также, впрочем, как был в этом уверен и сам хозяин усадьбы, поместивший меня здесь.

Иосиф не мог поместить меня в своем доме по нескольким очевидным причинам.

Во – первых, в его доме всегда были посетители, которые могли бы без труда узнать во мне того самого покойника, которого недавно жители селения прилюдно и с большим удовольствием похоронили.

Во – вторых, фарисей и иудейский священник, равви Иосиф, конечно, не мог размещать с собой под одной крышей нечестивца, преступника и язычника, каковым являлся я в его глазах.

Поэтому я лежал на улице, в потайном месте его усадьбы и был этому несказанно рад.

Единственным недостатком моего укрытия было то, что это помещение было просто небольшим пространством между высокой каменной стеной, определявшей границы усадьбы равви Иосифа во внешнем миру, и точно такой же внутренней стеной, ограничивающей пространство внутреннего дворика. Сверху был очень плотнорастущий терн, с огромными шипами. Так что ни перелезть через этот забор, ни выбраться из моего укрытия наружу было невозможно, не оставив при этом на заборе все свои кишки. Поэтому я и лежал там совершенно спокойно, предаваясь воспоминаниям и размышлениям. Изредка меня освещало солнце, пробиваясь через толстенную поросль терна. И дважды за прошедшую неделю мочило дождем. И я по – детски был рад и тому и другому. Потому что на памяти еще были свежи воспоминания о звуке, который издает сыплющаяся в могилу земля. Еще на памяти моей были свежи воспоминания и о том, каким ужасным бывает состояние смерти нераскаянного грешника. То, когда ты все понимаешь и чувствуешь, но сделать ничего не можешь, лишившись инструмента, с помощью которого человек совершает поступки – своего тела.

О, да! Да! Я бы ни за что не променял лежание в узкой каменной расщелине забора, где тебя кормят, поят и выносят за тобой, а также еще и лечат, на то ужасное состояние, в которое я попал, когда во второй раз выпил воды мертвых…

Да. Я положительно был рад тому, что меня вернули к жизни вторично. И условие вести жизнь, не связанную с разбоем и преступлениями, это условие я, конечно, принял безоговорочно, потому что теперь мыслил по – другому.

Эта семья меня изменила. Раз и навсегда. За очень короткий срок.

Воистину, мое путешествие на плечах равви Иосифа из могилы обратно в дом, под вой аравийского урагана, было временем моего второго, или уже третьего рождения. И возвращаться обратно в могилу я совсем не спешил…

Мою регулярную кормежку, а также уход за моей раной на спине, осуществляла пожилая еврейка по имени Руфь. И я просто не представлял себе того, чего бы она не умела делать.

Она была сколь добра ко мне и расторопна в делах, столь и молчалива. Это она сопровождала жену старика в пустыне, когда они прикатили из селения прямо по пустыне тележку с сеном для ослика, и еще кучей всяких полезных вещей. Например, там были нитки, сделанные из очень прочного волоса какого-то животного, и именно ими мне была зашита рана на спине.

Несколько раз я пытался с ней заговорить, но безуспешно.

Сам хозяин, приютивший меня, как я понял, был учителем Иудейской религии. Он мне сам об этом сказал. Видимо, предвосхищая мое любопытство, он как-то мне сказал, что был сослан сюда из области, прилежащей к Иерусалиму, в наказание за то, что нарушал несколько раз закон Субботы, предписывающий любому правоверному иудею, не совершать ничего, что не принадлежит краткому списку дел, которые человек может делать субботним днем.

Он был очень умен. Начитан. Образован. И обладал вдобавок ко всему удивительной наблюдательностью.

Все это о нем я понял совсем не сразу, а по мере своих очень коротких с ним разговоров. Мне бы хотелось общаться с ним несколько больше. Но он не изъявлял ответного желания. И вообще, будучи человеком честным, никак не мог скрыть откровенного ко мне неприятия. Такое его поведение было мне, конечно, понятно. Поскольку во мне он не мог видеть человека, бывшего в свое время физиком, а знал про меня то, чем я и прославился в этих краях и в этом времени – разбойника, предводителя шайки грабителей караванов и земель, примыкающих к Аравийской пустыне.

Я ни на кого не держал обид за негативное ко мне отношение. Потому что моя жизнь в течение последних двух десятилетий была противна и мне самому.

Да. Именно так.

Каждый день масса людей посещала дом Иосифа. Соседи, люди, окормляемые им, и просто лица, наведывающиеся сюда исключительно затем, чтобы попрошайничать. Я за ними мог наблюдать тайно, из своего укрытия, но не мог слышать речи говорящих. Именно по этой причине, постепенно, день ото дня, во мне притупился всякий интерес к посетителям имения. Так что я перестал обращать внимание на то, кого нам послал Бог при очередном стуке в ворота усадьбы.