Пустыня; Двое

Миновав толстую акацию, они вдруг запнулись обо что-то большое и мягкое. Оказалось, это пальмовые листья. Неподалёку лежал ствол.

– Здесь должен быть колодец, и не один. Но искать его в темноте – бесполезная затея, – рассудительно произнёс Карен. – Лучше дождаться утра. Ты как, вытерпишь?

– Вытерплю, – совсем тихо ответила Юна и вдруг, прижавшись к нему, начала медленно сползать на землю.

Карен подхватил девочку и уложил на пальмовую подстилку. К счастью, по её влажным рукам и мокрому лбу он догадался, что с ней опять приключился обморок. В пустыне не самый горячий сезон, однако для белого ребёнка и такая не самая страшная жара – всё-таки жара. Да и прошли они за день немало, что-то около двадцати миль. Карену – пустяк; он одолевал и двадцать пять, ни разу не заходя в тень. И с таким же запасом воды. Вот только для Юны пустынный марафон оказался непомерным испытанием.

Она очнулась, когда Карен влил ей в рот несколько капель.

– Ну теперь придётся искать колодец, – будто извиняясь, неуверенно сказал он. – Ты перегрелась. Если тебя не напоить, может быть ещё хуже. А у нас осталось… три глотка.

– Нет. Я дотерплю, – слабым голосом ответила Юна и вцепилась в его руку. – Я сейчас ходить не могу. А оставаться одна боюсь. Дотерплю.

Через несколько минут она заснула. Карен долго сидел рядом. Иногда ему казалось, что Юна не дышит, и тогда он приникал ухом к самому её рту. Каждый раз он убеждался в том, что тревога напрасная, но уже через несколько минут вдруг снова наклонялся над девочкой и снова, поймав тепло её дыхания, возвращался на свой пальмовый лист.

Конечно, и он уснул незаметно для себя, с надеждой на то, что утро откроет тайну этого внезапно обезлюдевшего оазиса.

* * *

Его разбудил лёгкий толчок. Мобилизованное подсознание заставило Карена сразу вернуться в реальность, хотя спали они недолго.

– Что случилось? – спросил он, подняв голову.

– Ты слышишь? – голос Юны казался взволнованным. – Там кто-то плачет.

Этот плачущий вой трудно было спутать с чем-либо другим.

– Гиены. Правда, далеко от нас; где-то на южном крае, – мгновенно определил он.

– Они опасны?

– Да.

Ни о каком сне не могло быть больше речи. Часы показывали полпятого. Ночь была как всегда чёрная, но более тёплая, чем две предшествующие.

– Ветра нет. Надеюсь, нас они не учуют, – тихо произнёс Карен. – К тому же они опасны только тогда, когда их много. А пока, на слух, две. Но что они там делают?

Вдалеке опять послышался двухголосый вой, однако уже с нотками истерики. Юна прижалась к Карену и прошептала:

– Я сперва подумала, что это ребёнок. Но маленькие дети плачут по-другому. В их плаче нет зла. А здесь…

– Интересно, а почему я не услышал? У меня тоже чуткий сон.

– У тебя какое-нибудь оружие есть?

– Ножик. Складной, маленький. Я его всегда ношу с собой.

Карен укутал её пледом и обнял сзади. Иногда Юна пыталась что-то тихо петь или мычать, но её хватало ненадолго. Время от времени она проваливалась в неглубокий сон и тут же стряхивала его. Так они просидели до рассвета.

* * *

Карен всё-таки тоже заснул. При этом он не упал, а остался сидеть, по-прежнему обнимая укутанную в плед Юну. Утреннее солнце казалось почему-то неярким, будто поднималось в спрессованном воздухе.

– Сделаем так: ты останешься здесь, а я пойду на разведку, – предложил Карен, но Юна отчаянно затрясла головой.

Решили идти вместе.

Оказалось, что они попали на северный край оазиса, который тянулся с севера на юг почти на пять миль – так описывал его дядя Саид. Он же говорил, что здесь есть два колодца: один – в центре, другой – неподалёку от первого, но немного южнее. Дороги как таковой к нему нет. Машины и караваны приходят с севера. Карену казалась странной такая география – ведь от его городка до этого оазиса всего два дня на верблюде.

Чем дальше уходили дети от места ночёвки, тем более пугающей становилась тишина. Юна старалась идти вровень, но иногда, вроде бы без видимой причины, прижималась к Карену и пряталась за его плечо.

Ноги сами вынесли детей на широкую тропу. Следов, впрочем, на ней не было никаких – ни человечьих, ни верблюжьих. Тропа пошла вниз, и вскоре показалась рощица молодых акаций, за ней два одноэтажных строения в стиле бунгало.

– А вот и колодец! – воскликнула Юна, разглядев в гуще деревьев аккуратный сруб высотой с треть человеческого роста, увенчанный зонтиком из тростника.

– Точно! Ну и глаза у тебя, – похвалил её Карен.

Тропа повернула к колодцу. Дети подошли почти вплотную к нему и вдруг, как по команде, остановились.

– Верёвки нет, – недоумённо произнёс Карен. – И корзины.

– Корзины?

– Ну ведра, то есть.

– Не подходи!

– Что?

– Не подходи!

Карен, впрочем, и сам ощутил какое-то неизведанное ранее беспокойство. Внезапно похолодели руки.

– Что-то здесь неладно, – пытаясь собраться с мыслями, пробормотал он. – Если нет людей, значит, они или уехали, или…

Юна не стала спрашивать, что значит «или». Она смотрела на колодец расширенными глазами, держась на почтительном расстоянии от него. Карен с опаской подошёл к срубу.

Тёсаная поверхность доски, служившей постаментом для корзины, казалась монолитной, будто выпиленной из толстого плотного бревна. На ней виднелось лишь несколько продольных трещин. Непонятно почему, но именно они привлекли внимание Карена. И в следующую секунду пришла отгадка, от которой ещё сильнее похолодели руки: в двух трещинках застряли маленькие белые гранулы размером с маковое зерно.

– Идём отсюда, – тихо, но внятно произнёс Карен, пятясь назад.

– Что? – одними губами спросила Юна. – Колодец отравлен?

– Да. Или яд, или какая-то чума.

Постоянно озираясь, они зашли в ближайшее бунгало. Здесь царил безукоризненный порядок, о котором, впрочем, Карен отозвался так: «Идеальный порядок – это идеальная пустота». Стол, шкаф, три низеньких табуретки, один старый халат, прожжённый в нескольких местах, – этими предметами исчерпывалось описание интерьера.

– Так мы остались без воды? – совершенно спокойно, будто речь шла не о жизни и смерти, а о чём-то необязательном, спросила Юна.