Рождение маньяка

«Попал… как всегда», – промелькнуло у меня в голове, и насупила тьма.

Палата смерти

Я не знаю, каким чудом я выжил. До сознания еле слышно доносился тихий разговор мужчины и женщины. Включившееся обоняние учуяло неповторимый запах больничных лекарств. Я в больнице.

Медленно открыв веки, я узрел белый без единого пятнышка потолок. Тихонько повернул голову на голоса: на табуретах сидели и мило ворковали молоденький милицейский сержант и не менее молоденькая симпатичная медсестра.

Я с неприязнью отметил их душевную идиллию, и мне вдруг нестерпимо захотелось почувствовать в руках тяжесть моего арбалета.

– Смотрите… он очнулся! – воскликнула медсестра, заметив мой горящий ненавистью взгляд.

– Господи! Смотрит-то как страшно!

– А то, – ухмыльнулся милиционер. – Он же, сволочь, человек пятнадцать народу положил из арбалета… и пятерых наших.

«Не ври! – хотелось сказать мне. – Всего-то одного, а надо было всех!»

Но язык отказывался подчиняться. Казалось, он распух и заполнил собой все пространство во рту.

– Ужас! – девушка театрально округлила красивые глазки. – А ведь мальчик ещё совсем.

«Сама не далеко ушла! Старше всего года на два… практикантка, мля».

Уж кого-кого, а студенточек из нашего мединститута я за версту вижу… те ещё подстилки. Хотя и эти «безотказные» девочки почему-то мной всегда брезговали.

Мне на мгновенье стало так грустно и тоскливо, что по щекам поневоле потекли слезы. Но через секунду накатила новая волна ярости и влага мгновенно высохла. Я попробовал пошевелить рукой.

– Мал, да удал, – хохотнул сержант. – А вообще он везунчик: две пули в грудь – одна возле сердца… и живой… мразь.

– Не обзывай его, – неожиданно вступилась практикантка. – Мне его жаль… немножко.

«Ого! – с ненавистью подумал я. – Заработала бонус потаскуха. За это ты умрёшь последней и не сразу».

– Жаль? – искренне удивился милиционер. – А тринадцать человек погибших – таких же, как он пацанов – тебе не жаль? А нашего сотрудника, у которого осталось трое детей, тебе тоже не жаль?

– Жаль, – тяжело вздохнула медсестра. – Мне всех жаль. Уж такая я уродилась жалостливая. Наверное, поэтому и на медицинский факультет пошла учиться.

«Как же! – бессильно бесился я. – Просто в нашем городишке, девкам идти больше некуда. Одна дорога: либо в медицинский институт, либо в ПТУ. Впрочем, один хрен – что там их „педалят“ во все щели, что там… Левая рука работает нормально – теперь нога».

– А вообще он действительно везунчик, – продолжила меж тем девушка. – Его раны удивительно быстро регенерируются. Доктора говорят – феномен. Даже вызвали какого-то профессора из Москвы. Вчера рентген показал, что все внутренние разрывы уже восстановились, а прошло всего на всего три дня.

– Да-а-а… действительно чудеса, – почесал затылок сержант. – Слушай Ленка, может, организуешь чайку? Мне-то с этим гавриком неотлучно находиться надо.

– Ага, сейчас, – разулыбалась девушка и выпорхнула в коридор.

Сержант встал, потянулся и подошёл к окну, повернувшись спиной ко мне.

«Пора!» – мелькнуло в голове и, вырвав из вены капельницу, я как на пружинах прыгнул к нему.

Игла аккуратно вошла в глаз и, достигнув мозга, остановилась. Милиционер умер мгновенно, не успев понять почему.

Я стащил с него форму, и положил бездыханное тело на кровать, укрыв простыней с головой.

«Так… теперь одеться. Черт! Немного великовата… Ну да ничего… сойдёт… теперь сесть на табурет».

В коридоре послышались лёгкие шаги медсестрички.

– А вот и чай с вареньем, – весело защебетала она, прикрывая за собой дверь.

– Ой… мама!

Горло её захватила петля удавки все из той же капельницы. Я изо всех сил потянул концы. Девушка захрипела и медленно осела на пол. Я слегка ослабил хватку. Она все ещё была жива.

Меня вновь охватило немыслимое упоение от своей власти над жизнью и смертью. Я почувствовал небывалое возбуждение. Задрав полы халатика, грубо вошёл в неё, усилив давление удавки.

Девушка на мгновенье пришла в себя, уставившись на меня огромными обезумевшими глазами, из которых медленно уходила жизнь. И это был – невероятный кайф! С последним стуком её сердца я кончил, едва сам, не лишившись чувств от яркого оргазма.

Это был мой первый половой акт с уже любимой, но уже такой мёртвой девочкой. Её красивое лицо застывшей маской смотрело в белый потолок больничной палаты. Глаза подёрнулись стеклянной поволокой и с удивлением рассматривали одиноко висящую лампу дневного света, словно в ней увидели нечто необычное. Она была прекрасна! Гораздо лучше, чем живая…

Я встал, одёрнул китель и вышел в коридор.

Вор

Жорик был мелким воришкой. Промышлял обычно автомобильными магнитолами у раззяв-водителей забывших закрыть дверцу автомобиля; да дамскими сумочками кои ловко выдёргивал из слабых рук зазевавшихся женщин. Не брезговал Жорик и выхватывать мобильники у школьников, что вечно тыкают пальцем по кнопкам социальных сетей, не замечая больше ничего вокруг.

Сам он был худ, вёрток и как-то чертовски неприметен. Никто из потерпевших так и не смог его конкретно описать. Воспоминания о его внешности были какие-то расплывчатые, смазанные, без каких-либо особых деталей… словно грабило людей приведение, а не человек из плоти и крови.

Жорику везло. Сотни краж и ни одного задержания… даже по подозрению. Вот и сегодня: выхватив сумочку у какой-то пожилой дамочки, он виртуозно скрылся по заранее обдуманному маршруту.

Теперь стоя возле мусорного бака, Жорик потрошил добычу, которая перекочевала в его карманы в виде: десяти тысячи рублей, навороченного мобильного телефона и дорогой почти не пользованной косметички.

Жорик был доволен. Куш был не то чтобы очень жирный, но и не обычная мелочовка. Забросив сумочку в мусорный контейнер, он, весело насвистывая, направился по адресу проживания, а именно в подвальное помещение многоэтажки, где оборудовал себе уютный уголок в отопительных трубах.

Дойдя до подвальчика, Жорик озадачено остановился. Замка, который он самолично украл на рынке и повесил на дверь, почему-то на месте не оказалось. Значит, у него были гости. Ни работники ЖЭКа, ни участковый, ни за что не оставили бы столь «ценный объект» открытым. Значит: либо кто-то из них все ещё внутри либо в подвал забрался кто-то ещё. Учитывая, что времени было час ночи – второе было вероятнее всего.

Жорик хищно осклабился и, вытащив нож-выкидушку, тихонько открыл двери. В подвале было тихо. Неяркий свет редких лампочек тускло освещал проход между трубами. Слегка пригибаясь, он стал красться вдоль коридорчика к своей каморке. Вот и маленькая неприметная дверца в, огороженном красным кирпичом, углу подвала. Она была распахнута настежь, и внутри было темно.

Вдруг над головой у него раздался металлический лязг, и сверху закапала вода. Жорик медленно поднял взгляд к верху: там пробив ржавую трубу насквозь, торчала, мелко подрагивая опереньем, самая настоящая арбалетная стрела.

Жорик не был трусом. Жизнь в детдоме и на улице научила его крепко стоять за себя. Но теперь его сердце похолодело, и он ещё сильнее зажал в кулаке финку.

– Брось нож, – раздался из темноты спокойный и какой-то безжизненный голос. – Вторая – будет в лоб.

Что-то в этом голосе заставило Жорика сразу поверить, что так оно и случится через секунду-другую.

Пальцы разжались сами собой и острая сталь, не раз выручавшая его в трудную минуту, звякнула о бетонный пол.

– Заходи сюда и закрой дверь, – приказали из темноты.