А впереди была вся жизнь…

Она отстранилась:

– Хватит. Ещё кто-нибудь увидит. Пора домой, а то твоя бабушка будет волноваться.

Да мне было пофиг волнение бабули, когда такая каша заваривается. Я размечтался о бо?льшем в наших отношениях. А пока мы шли обратно, Иришка открыла мне страшную тайну:

– Мне мама говорила, что целоваться можно только взрослым, не то это… Дети появятся.

– Да ты что! – засмеялся я как можно равнодушнее. И решил её подвигнуть к новым интимным подвигам (не останавливаться же на щёчках!): – До детишек ещё далеко.

Кажется, я её убедил, теперь она уже шла более гордая собой. А то!..

Уже на пороге Иришка повернулась и показала острый язычок, прыснула и скрылась в дверях. Ах, ты такая-сякая проказница! Заразила-таки сладостной болезнью.

Приходилось встречаться тайком, когда бабулька отлучалась. По её сердитому бурчанию понимал: она не горела желанием оправдываться перед чужой мамкой за её обрюхатенную дочку. Тут с любимой родственницей у нас возникали явные внутриполитические расхождения.

* * *

Наш роман с Иришкой развивался классически: ну, там бесконечные прогулки по вечерам – то в заброшенном парке у больницы, то вдоль затона или канала. Мы болтали об общих прочитанных книгах, о других странах, которые – несомненно! – посетим, о том, кто кем хочет стать. Затаённые вздохи, сначала робкие, но затем перерастающие во всё более страстные, лобызания. Но никак не получалось закончить мелодраму громким трахом. Я её в кусты и тёмные подъезды тащил, она всё упиралась. В результате мы начинали дуться друг на друга. И не разговаривали по суткам. Хотя видел: Иришка не хочет разрывать отношения. Что же её привлекало во мне?

Потом вновь вздохи, лобызания, упирания и прочая херня. Ведь вижу, что хочет, а отбрыкивается! Само слово «сношаться» приводило девственницу в шок. Я уж каким доводами не пытался – как настоящий, якобы, знаток – убедить, мол, всё будет окей. И, вообще, нафиг тебе целка – полный предрассудок. Нет, и точка! «Бл…дь, да сколько же можно гулять без толку!» – злился я. И продолжал упорную осаду её гм… вожделённой драгоценности. В общем, до конца приладиться к её упругой заднице никак не удавалось.

Однажды я почти завалил Иринку прямо на бабулину пуховую перину. Но она не давала задрать подол, уцепившись за неё, как за знамя полка. Я просто ху..л от её невинности! Что ещё больше заводило мою настырность. Даже зауважал девушку за неприступность её «крепости»: значит, другим тоже не досталось, и то – зачёт… Признаюсь честно: раньше попадались лишь продырявленные биксы, и потому впервые прямо-таки горело заломать целку. Увы, в тот случай пришлось просто подруюкаться сверху, через одежонку. Здорово, но не то.

Пока я дёргался, как недоделанный кролик, моя напарница по блуду, тихо полёживала. Млела она или нет? Трудно было определить, а спросить стеснялся при всей моей разнузданности. Внезапно послышалось шебуршание в прихожей. Бабулька вернулась с престарелого женсовета, который по вечеру роился у подъезда на скамейке. Там старушки вечно обсасывали кости соседям: кто умер, кто родился-женился, кто шпилится с чужим супругом, наивно веря, будто местная разведка ничего не прознала.

Я вскочил, как ужаленный в зад! Отпрыгнул к окну и страстно заинтересовался, когда же начнётся дождик. Иришка присела к столу с красной лампой, как бы изучая учебник по геометрии. Хотя я заметил, как бабуля зыркнула сначала на плохо разглаженную постель, потом – на меня. Проскрипела настойчиво: «Ты иди, внучек, иди. Не мешай, девочке готовиться к экзаменам».

Моя зеленоглазая девчонка звёзд с неба не хватала и намеревалась стать специалистом по трикотажу. Меня столь заурядная мечта несколько озадачивала. Я-то мечтал стать медиком, и не простым, а таким, чтобы понять, как в лабиринте мозговых извилин рождаются мысли, – нейрохирургом. Возможно, даже прославлюсь. О чём однажды скромно обмолвился. Иришка засмеялась:

– Ты фантазёр ещё тот!

Я сделал вид, что обиделся:

– У мамы подруга – заведующая отделением в больнице. Сказала, что с моими способностями из меня вполне может выйти хороший врач.

Иришка на миг задумалась:

– Хотя кто знает, что нас ждёт впереди? Будем надеяться на лучшее.

Так истекли полтора недели наших невнятных отношений. Как бы ни было, Иришка нравилась мне всё больше и больше. И она тоже – я видел – тянулась ко мне. Была ли эта настоящая любовь? Я с возмущением отвергал само ЭТО СЛОВО. Меня же засмеют дружки! Я не мог признаться самому себя в подобных глупых увлечениях. Хотя у бабули встречались уже почти не таясь. Но по-прежнему не харились. На мои уламывания Иришка топорщилась: «Ты с ума сошёл! Нам всего-то сколько лет? ВСЁ будет после свадьбы».

Да бл…дь, до свадьбы как до Пекина раком! Мне-то ещё нужно было закончить школу, выучится на кого-то, а еб..ться хотелось невмоготу! Тем не менее, почему-то верил свято: «Она, конечно, из села, там у них всё строго. Но всё равно добьюсь своего – ну, того самого. Иначе, как узнаю, хорошо ли будет швориться моя будущая жена?». И по ночам в фантазмах истекал той самой, как у поэта, половой истомой и одновременно удивлялся собственному долготерпению. Почему, сам не понимаю. Мне с детства представлялось, что все девушки – ангелы. И даже в сортир не ходят, как пацаны. Нет, девчачий туалет имелся в школе, но он явно существовал для отвода глаз – мол, они такие же люди, как мужской пол. На деле же девчонки не э-э… Ничуть не гадили. Это при том, что точно знал, что все женщины по-любому трахаются со всего размаху и так, и эдак. Как-никак порнофоточки уже гуляли среди подростков. Как-то я прикупил с чужих рук настоящие игральные карты из Гонконга. Сторговался с цыганом за девять рублей вместо червонца! В колоде из пятьдесяти четырёх карт порно (что так задорно!) расцветало во всех вариациях. В отличии от нашей совейской действительности, где всё выглядело слишком уныло. И даже е…ля была, как бы в большом дефиците. Позабавило, что в отличие от стандартной схемы, где любая четвёрка козырей выглядела одинаково, мастера печати правил не соблюдали: каждая дама или королевна выглядела по-своему, тузы и вальты тоже были женского рода с соответствующими прелестями и прикидами, они больше показывали, чем скрывали. Любуясь атласными шлюшками, я, почти, как настоящий диссидент, недоумевал: «Почему искуство любви – это плохо?».