Первая школа жизни, или Отличная общага

Запах в туалете носки все равно не портили. Воду снова доливали, досыпали порошка, счетчик времени обнулялся, и отсчет месяцев начинался заново. Когда и эта вода испарялась, носки, как правило, выбрасывались. В таких случаях народ говорил: «В жизни каждого мужчины хотя бы раз, но наступает момент, когда носки проще выбросить!». Фраза довольно пафосная, но, как показала практика, исключительно бытовая.

С туалетами, как с неотъемлемой стороной быта, было связано немало нового. Понимаю, что писать о туалетах – это, так сказать, моветон, но душа просит.

Говорят, что если поделиться впечатлениями, то они слегка меркнут, возможно, именно из этих побуждений я не могу пройти мимо данной темы ;)

Слушайте (я быстро): некоторые кабинки даже не имели дверей, а те, которые по какой-то нелепой случайности сохранили эти атавистические пережитки, не содержали замков. Никто не был застрахован от того, что в любой пикантный момент двери твоей кабинки распахнутся, дабы явить свету единственного и неповторимого тебя в гордой орлиной позе. Хотя смущало это не всех. Некоторые непретенциозные товарищи просто не замечали двери (при их наличии) и заседали так, с задумчивым взором и сигаретой в руке. Более того, некоторые в них даже засыпали, но обо всем по порядку.

Второй шок – общественный душ. Он, как и умывалка, был один на все общежитие. Чтобы в него попасть, необходимо было спуститься в подвал по мокрой, крутой и слабо освещенной лестнице, найти на ощупь нужную дверь и убедиться, что это именно мужской душ. Сам душ представлял собой шесть труб, торчащих из стены, двенадцать краников и одну лавочку, куда все складывали свои душевые принадлежности. Ни кабинок, ни крючков…

Все гигиенические процедуры – на глазах у пяти других молодых людей. Нет, никто сильно не стеснялся, но было как минимум неудобно и непривычно. Как-то это слишком сильно напоминало места заключения, виденные когда-то в каких-то фильмах.

Правда, в тот же самый первый год душ перенесли из подвального этажа на первый, осовременили его, вдвое сократив количество мест, и сделали санитарный день. День, когда один из двух душей (М или Ж) был закрыт, и толпы – мыться-то нужно – ломились в единственный открытый. В подобной ситуации и в такие дни не могло не происходить комичных моментов; и они происходили. Принцип принятия душа в санитарный день был следующий:

– подойти к двери предбанника – постучать;

– если из раздевалки (она же – предбанник) ответят, то по половой принадлежности голоса решить входить, или ждать очереди;

– если не ответили, заглянуть и по оставленной одежде определить, какого пола человек (люди) в данный момент занимает душевую кабинку;

– если пол совпадал с вашим, то можно было смело присоединяться, при наличии свободных кабинок.

Когда нарушалось одно из этих правил, происходили конфузы. Серый (мой хороший товарищ со второго курса и друг по сей день) затосковал по дому, уюту, частной собственности (о ней в общаге знали понаслышке и по детской памяти) и привез из очередного набега на малую родину банный халат, в котором вознамерился посещать душ. Первые пару посещений все прошло как по маслу, а вот в санитарный день вышла осечка:

Привожу его монолог:

– Стою я один на всю душевую, моюсь себе потихоньку. Намылился уже, посвистываю. Слышу – стук, естественно, ноль внимания. Через пару секунд заглядывает девчонка (по халату-то на вешалке непонятно, кто именно моется) и смотрит прямо на меня. Ну, я замедлился немного и стою – смотрю на нее, слегка так подофигев от неожиданности. Она молча разворачивается и идет обратно в предбанник, а через минуту выходит оттуда голая и с причиндалами для душа. Вот тут я вообще охренел!! Стал и смотрю на нее (а фигурка у нее – что надо!). Она остановилась, присмотрелась, ойкнула и убежала. А я, ну что, я?! Постоял, поржал, а потом думаю: ладно все, что ниже пояса она могла не рассмотреть, все-таки неудобно как-то пялиться, ладно грудь у девчонок бывает маленькой, а прически короткие, но как она мое здоровое волосатое пузо могла с женским перепутать, когда первый раз заглядывала?!!

Халат Серый увез обратно домой.

Порой в санитарные дни ходили в душ группами и по нескольку человек сидели в очереди, а когда очередь наступала – заходили по одному, а открывали очередным товарищам по условленному стуку. А я как-то, будучи в мечтательном настроении, подошел к двери душа (очереди перед ней не было) и стал что-то там настукивать, не торопясь открывать, и, как оказалось, отгадал условный стук. Поскольку, судя по выражению лиц и форме одежды девушек (точнее отсутствии оной) понял, что дверь открывали вовсе не мне. Спустя примерно полчаса девушки вышли из душа и половина из них, потом еще год краснела при виде меня. А зря; лиц-то я толком и не запоооомнил…

Была ситуация, когда оба душа, уже не помню по какой причине, не работали. Тогда что-то наподобие душевой администрация общежития соорудили из умывальни. Но заменить дверь не озаботилась, а между дверью и коробкой в умывальне была очень приличная щель. И в общаге чуть ли не признаком хорошего тона стало, проходя мимо, осведомиться, кто ж это там сейчас плещется?!

Девушки в такой душ ходили по две: одна – моется, одна караулит щель (согласен, очень двусмысленна получилась фраза, ну и пускай такой и остается). Жила в общаге басовитая девушка, так ее каждый второй обнаженной видел (второй пункт списка правил принятия душа в санитарный день). Наверное, она просто была не против (скорее всего она и в умывальню одна ходила).

Третий шок заставил себя ждать очень недолго. Перед самым отъездом родителей к нам подошли ребята с этажа и, узнав, что родители с минуты на минуту уезжают, сказали просто и ясно: «Ну, пацаны, держитесь!».

Вечером в дверь настойчиво и бесцеремонно постучали. Это была делегация от этажа, уважаемые члены которой пояснили, что с этажом нужно знакомиться, и расходы по данному мероприятию ложатся на въезжающих. В расходы входит покупка водки и запивки; закуску с собой приносят старожилы. Такая традиция действительно существовала и мы сами потом рассказывали о ней новичкам, но после знакомства оставляли их в покое. В тот же вечер нас всех четверых (в комнату нас заселилось четверо, по количеству коек в оной) научили правильно пить водку. Тепличный период нашей жизни знаково подходил к концу. Потом начались банальные «душевные разводы», состояли они в том, чтобы мы за свои деньги покупали старшим товарищам горькую, а они милостливо допускали нас в свою компанию, наставительно учили жизни, правилам, обычаям, традициям и тостам (куда без них?!). Причем обставлялось это как-то даже красиво, высокопарно, чуть ли не со здравницами… Потом добрые люди объяснили нам всю суть «развода» и его принципы. Подсказали выход; он был прост: вас разводят, вы отказываетесь, вас бьют (вы, если можете, отбиваетесь, это даже поощряется) и оставляют в покое. Урок был нами усвоен. Подраться, правда, не пришлось, поскольку у нас на этаже как-то очень вовремя нашлось сразу два земляка, оказавших безвозмездную протекцию непокорной комнате.

Первый год прошел за учебой, знакомством с городом, осознанием своего возраста и наполовину независимого положения.

На самом деле, думаю, это был самый насыщенный год в моей жизни. Сама жизнь стала абсолютно иной. Появилось ощущение свободы. Весь огромный новый непознанный мир лежал тогда у моих ног. Не уверен, что я тогда это четко осознавал, но чувствовал я это всей душой!

Новички в общаге быстро сбиваются в стайки: так проще учиться, обороняться, развлекаться и т.д. Находят товарищей по интересам. Одним из первых сплачивающих факторов стала инженерная графика (или начертательная геометрия): проекции, эпюры Монжа – все это оказалось несколько сложным и быстро поддавалось только коллективному уразумению. Первокурсники ходили по знакомым комнатам и искали обладателей такого же варианта, как и у них. Во время таких рейдов и завязывались первые знакомства. Я, например, выяснил, что есть такая мужская комната, в которой за кухонным столом в любой момент можно было сесть и выполнять чертежи – так на нем было чисто, а уж об остальных местах комнате и говорить было нечего. Для такого эффекта достаточно было одного очень чистоплотного парня и соседей, хоть немного отличающихся поведением от свиней. Лично мне первые недели было очень нелегко общаться с соседями (друг друга мы называли сокамерниками), поскольку они между собой разговаривали исключительно на тему компьютерного железа и всего, что с ним связано. Я тогда этим совсем не интересовался и даже несколько раз взывал к товарищам, говоря, что нельзя так ограничивать свой круг интересов и предлагая иные темы для разговоров. Как – то: спорт, книги, девушки, погода, наконец! Но тщетно. К счастью, круг знакомых медленно, но верно расширялся, появились друзья и хорошие знакомые. Именно с хорошими знакомыми догадливые ребята заселялись на следующий год в одну комнату. Комендант общежития был не против подобных переездов по интересам, даже если так в одну комнату набивались сразу четверо гулен и дебоширов: они не мешали друг другу учиться (поскольку толком не учились). Если на этаже вдруг происходило ЧП, сразу было ясно какая комната к нему причастна и куда ломиться и т.д. На вахте даже лежал специальный календарик, где кружочками были обведены дни рождения студентов, составляющих «черный список» коменданта. Чья бы очередь дежурить не выпадала на такой кружок, все вахтеры очень печалились. И при встрече с надеждой в голосе уточняли у героя дня (всех таких товарищей знали и в лицо и по именам и по номеру комнаты), бегающего в магазин и обратно, точно ли в общежитии планируется отмечать наступившее событие. Вахтеры не зря беспокоились: не раз и не два подобные мероприятия заканчивались приездом либо милицейского наряда, либо кареты скорой помощи, либо к обеду следующего дня.

Правда и за комендантом водились грешки. Я еще не говорил, что она была женщиной? Если говорил, то повторюсь. Она могла, не стучась, зайти в комнату просто так: проверить на месте ли стены. Это доставляло определенный дискомфорт и нарушало неписанные правила: не стучась, в общажную комнату имели право входить только ее жители и друзья комнаты (не какого-нибудь жителя в отдельности, а именно всех ее обитателей) обычного студента, вошедшего без стука, легко могли выкинуть обратно в коридор, а если плохое настроение, то и спустить на этаж ниже. Все-таки общежитие – это своеобразное общество внутри общества. Стук в дверь был ритуалом, никто никогда не ждал после него ответа с разрешением войти, все просто входили, но этот ритуал был нерушим, а она этого не хотела осознавать. Правда, в нашу комнату она лишний раз не заходила после вот какой истории: суббота, утро – комната спит с незапертой дверью, ибо, от кого? (дело было курсе на втором-третьем). Заходит она внутрь комнаты и стучит костяшками пальцев в стену шкафа. Я под утро сплю чутко, просыпаюсь, встаю с кровати и, со сна мало что осознавая, иду к ней, узнать что случилось, мало ли: вдруг, пожилой женщине нужна какая помощь? Она как-то странно смотрит на меня, спрашивает все ли в комнате в порядке и, получив утвердительный ответ, практически выбегает в коридор, так, кстати, и не увидев, нелегально ночующего у нас гостя. Проходит несколько секунд, и я вдруг понимаю причину ее стремительного ухода: у меня на лицо оказался утренний мужской дискомфорт во всей своей красе, кою нижнее белье не особо то и маскировало, а даже отчасти выгодно обтягивало…

Пара фраз, произнесенных комендантом, магическим образом вырвали из объятий морфея всю честную компанию, такого веселого утра у нас давно не было. Наш «нелегал» из пединститута тут же начал травить только что придуманную им байку о том, что если вдруг студент в общаге пединститута просыпается со «стояком» (это бытовое состояние мы между собой в шутку комментировали: «Утренняя фея посетила»), он просто идет по коридору и заходит в любую попавшуюся по пути женскую комнату. Оттуда «по-любому» минут через пятнадцать-двадцать он выходит полностью удовлетворенный и даже накормленный. Один из соседей спросонья поверил в эту нелепую историю и начал возмущаться по поводу своего холостяцкого быта в практически мужском общежитии. Почему лучше на второй курс заселяться с хорошими товарищами, а не с друзьями? Быт… Дружба еще толком не закалена и может не выдержать, а друзей, пускай и новых и еще не проверенных, терять очень жалко. Но это чисто мое мнение, никак не претендующее на звание истины в последней инстанции.

Первый курс принес невероятно много ощущений, приключений, испытаний… на нем были первые настоящие (почти что взрослые) романы, первые зачеты, экзамены, переэкзаменовки. К общежитию все происходящее в той или иной форме всегда имело какое-то отношение, но поскольку всего этого было с избытком, то в памяти все отложилось как-то размыто. Разве что, девушки, да первые эксперименты со спиртным…

Среди студентов в ВУЗе существовала определенная иерархия. Студенты-первокурсники, которые еще не сдали своей первой (зимней) сессии назывались «абитурой», все те же студенты после сдачи уже были первокурсниками. Самые гордые и надменные студенты – второкурсники. Они уже знают, что по чем, во всю пользуются возможностью поназывать новоиспеченных первокурсников абитурой. Третий курс славен своим неспешным и флегматичным отношением к учебе. На четвертом – народ задумывается о профессии, пишет бакалавров (бакланов, как их называли в общаге, а коллоквиумы – колобками). Безоблачные лица пятикурсников может омрачать разве что мысль о будущем трудоустройстве, поскольку написание диплома для большинства сводится к прикреплению глав по безопасности жизнедеятельности и экономики к прошлогоднему баклану.

Итак, курс номер раз. Круг знакомых ширится. Список интересов пополняется. Взрослая жизнь – вон она – за окном. Начать эту жизнь можно двумя способами: что-то серьезное приготовить (из еды) самому, и второй способ – напиться. Оба способа не являются взаимозаменяемыми. В обоих способах стоит поучаствовать и стоит за ними понаблюдать. Я видел недожаренную яичницу (всю такую безнадежно сопливую, даже белок был толком не белым), более того – я ее ел. Я видел совсем прозрачный борщ, и пробовал его. Я видел сладкий суп (делая поджарку: перепутали мед с жиром), пробовать не решился. С пьянками еще веселее. Пока расскажу об одной – первой серьезной.

К сожалению, со стороны я ее не видел, хотя вряд ли стоит об этом сожалеть, ибо зрелище, наверняка, было то еще. Причиной этой посиделки стало неосторожно данное мною обещание моему новому товарищу Максу (он же Масяня), в котором четко было сказано, что если я сдам в срок нужный зачет, то ставлю ему бутылку, и мы ее вдвоем распиваем.

…забыл предупредить в начале повествования, что данная история, да и все произведение, не для брезгливых.

Итак, распиваем мы вдвоем эту бутылку. Разговор течет рекой. Отмечаю, что все соображаю, голова мне кажется на удивление ясной, и язык почти не подводит. Закусывали колбасой и хлебом. Запивали дешевой газировкой. Масяня оказался человеком более опытным в делах распития горькой. Когда бутылка опустела, он предложил свои услуги мне, как новичку, в препровождении меня в туалет, дабы вовремя опорожнить желудок, ибо в противном случае опорожнится он сам, причем не к месту и не вовремя. Я был оскорблен этим предложением до глубины души! Надменно заверив другана, что так замечательно я себя еще не чувствовал, я сказал: «А теперь пошли к тебе шороху наведем!».

«К тебе» – значило на два этажа выше. Там мои и его сокамерники, мы уже дружили комнатами, смотрели лидера проката: первую часть «Властелина колец» в переводе Гоблина. Я тоже порывался посмотреть, но, услышав, что хоббита зовут Федором, смеялся до, и после падения со стула. За громкое поведение меня приговорили к незамедлительному сну, показали, в какой стороне кровать и даже освободили для меня нижний ярус. Как бы не так! С приговором я был согласен, но спать на нижнем ярусе, по какой-то ведомой только мне тогдашнему причине, категорически отказался. И начал сам для себя готовить к лежке верхний ярус. Подготовка заключалась в следующем: я, с уже закрытыми глазами, нащупывал на кровати тот или иной предмет, не входящий в комплектацию постельного набора, и демонстративно сбрасывал его на пол. Поскольку в своей нормальной трезвой жизни я уже успел прослыть человеком спокойным, рассудительным и вежливым, то мое безобидное, но определенно хамское поведение друзей только позабавило, и они мешать мне не стали. Заснул я мгновенно. Как проснулся и слез, я не помнил, осознал я себя уже на подступах к туалету, где и случилось то, к чему призывал меня многоопытный Масяня.

Умывшись, и даже немного придя в себя, я пошел досыпать. В комнате фильм был поставлен на паузу, а взоры устремлены на меня…

Комната и туалет располагались на разных концах довольно протяженного коридора, но, как мне тут же разъяснили, организм мой так яростно и шумно исторгал яд из своих закромов, что звуки его освободительной компании слышны были даже в комнате, даже под раскаты смеха…

На следующий день ко мне подошел жилец той самой дружественной комнаты и, заговорщически подмигивая, сообщил: «Ну, Володька, после твоего вчерашнего громогласного соло в сортире, тебя теперь весь наш пропитый этаж уважает!». На этот этаж я потом недели три не поднимался. Стеснялся во всех отношениях громкой славы. Но это еще что, это были цветочки.

Вот первая общажная пьянка моих друзей из другой комнаты закончилась пусть менее звучно, но гораздо более эффектно – на следующее утро они, вооружившись тряпками и ведрами с водой пошли отмывать окна и подоконники комнаты, которая находилась прямо под ними. В ней этой жил будущий преподаватель информатики одного из них. Вот такое у них вышло знакомство! Может, формат знакомства повлиял, а, может, судьба так распорядилась, но отношения моего друга с этим преподавателем почему-то не заладились. Хотя Андрюха свое нежелание посещать его предмет мотивировал всегда одинаково: «Да какой он мне преподаватель, если он рядом со мной ср*ть садиться в одном туалете?!».

Знакомства вообще штука серьезная, от него многое зависит. Один из одногруппников, живший в другом крыле общаги, дабы получше познакомиться (я имел неосторожность высказать свое мнение об одной компьютерной игрушке, которой он увлекался), пригласил меня к себе в гости на чай. Уже само по себе приглашение именно на чай было немного странным, но я ответил согласием. «Вот только очищенной воды у меня нет» (дело в том, что воду в Таганроге из-под крана не решаются пить даже студенты, даже, когда у них «сушняк», так как она ужасна на вкус, на вид, и ходят слухи, что и химический состав у нее нелицеприятный) – спохватился одногруппник. «Ничего – сходим» – успокаивал я. «Да и чая нет…» – неуверенно и уже смеясь, продолжил он. Короче, за пивом, как водится, и познакомились!

Первый курс запомнился всем студентам технических факультетов обилием обязательных гуманитарных предметов. Технарям было очень сложно. Слова, слова – кругом слова… текста куча, а смысл его не понятен. Но студент всегда найдет выход из затруднительной ситуации. В данном случае на помощь была призвана зачетная книжка. Ее конструкция такова: на самой корочке – фотография студента с печатью и его подписью (почти никто подпись не ставил, потому что никто этого от студентов и не требовал) а уже на вкладыше, который крепится к корочке простыми стальными скрепками – фамилия, факультет группа. Лектору запомнить все лица в потоке (у нас это было более двухсот человек) невозможно, особенно если читаешь раз в неделю лекции в аквариуме. Особенно, если ты очень любишь свой предмет. Особенно, если этот предмет – философия. Особенно, если память у тебя на лица – никакая! Я сам не единожды сдавал зачеты или экзамены по философии (политологии, психологии и педагогике и пр.) со своей корочкой, но чужим вкладышем. У меня же самого по этим предметам были автоматы. А если возникали проблемы с техническими специальностями, точно так же, помогали мне мои товарищи, хотя порой все ограничивалось успешным обоюдным репетиторством. Так вот, когда я подошел за итоговым автоматом, преподаватель философии, выглядывая из-за очков, прищуриваясь и явно узнавая уже в лицо, виноватым тоном сказала:

– Ну как я Вам поставлю автомат, Вы же у меня такой слабенький.

– А Вы посмотрите в журнал – ответствовал я.

– Ой! Да! Могу! Обрадовалась преподаватель, удостоверившись, что у меня лучший бал по потоку… В общем, каждый крутился, как мог. В большинстве своем все друг другу помогали, порой даже в ущерб себе. Тех, кто мог помочь, но отказался, а порой еще и демонстративно, не любили. С ними проводили беседы и объясняли, что ботаном быль плохо. Но объяснения помогали редко, а ребята эти были в большинстве своем настолько тщедушны, что дальше обещаний физического воздействия дело не заходило.

II Быт – учеба – быт

Так народ и жил. Те, кто не решился (чьи родители не решились) в первый год заезжать в общежития, потихоньку видел плюсы проживания в общаге: дешевизна, веселье, облегчение в учебе, близость к учебным корпусам – и стремился перебраться сюда, но получалось это у тех, кто начинал с низов. Т.е. сначала сам находил свободное место, заручался согласием на въезд будущих соседей, а уже потом шел к коменданту. Комендант (в меру строгая, но справедливая тетка) при заселении руководствовалась единственным принципом: «Лишь бы жили мирно». Поэтому ничто не помешало мне ко второму курсу съехать со своей первой комнаты и поселиться с двумя товарищами и одногруппником в другой – более просторной, легкомысленной и веселой.

Последние числа августа одного из первых годов третьего тысячелетия. Я заселяюсь в новую комнату. По метражу в ней могут жить пять человек, при условии наличия какой-то перегородки. Перегородки нет, потому официально пятого нам против нашей воли подселить не могут. Неофициально нас в этой комнате существует человек эдак десять-двенадцать. Дело в том, что прямо под новой комнатой находится дружественное нам жилище комнатного типа, тоже на четверых человек, и в нем тоже существует большее количество людей. Они затевают ремонт и переезжают к нам вместе со своими гостями – студентами педагогического института, временно оказавшимися на улице из-за неувязок на съемной квартире. На пол стелятся матрацы, на них валятся тела и комната засыпает. Днем в основном все в делах и заботах. В один такой прекрасный день стоит мой сокамерник Володька, смотрит на все это безобразие и, покачивая головой, твердит: «Палимся… палимся!». На мой немой вопрос объясняет (напомню, что на дворе – максимум 2003 год): «Ну ладно – четырнадцать пар обуви (пусть даже разных размеров): у человека может быть 3-4 пары сезонной обуви, но ты посмотри на стол – пять разных зарядок для мобильников!!!»… Мы не «спалились», ремонт закончился, и гости съехали.

Переезды второкурсников по другим комнатам все еще продолжались. В принципе, парни между собой уживаются довольно легко: для этого нужно просто ввести что-то вроде коммунизма, исключив из общественных вещей зубную щетку и бритву и не быть жадным. Главное – это вместе питаться. Даже если ты непьющий человек в веселой компании, но закупаешь продукты, готовишь и ешь вместе со всеми, то ты свой. Если ты ешь отдельно – с общаги ты съедешь…

Немного о еде. В общаге ее много никогда, собственно, и не бывает. Если ее объем больше суммарного объема желудков комнаты, то плюсуются объемы желудков друзей – приверженцев такой же арифметики. Готовит в мужской комнате, как правило, один человек (тот, кто первым признался, что готовить умеет, или тот, кто не любит чужую стряпню), и он чаще всего освобождается от мытья посуды и чистки картошки. Его может на время сменить девушка кого-нибудь из сокамерников, но девушки в студенческие годы – это приходящее, а сосед по комнате – вечное! К тому же, критику тот принимает гораздо более достойно, резонно заявляя: «Не нравится – не ешь!». В то время, как девушку коллективная критика и до истерики может довести.

Отпуская сына в Таганрог, мама устроила мне настоящий кулинарный экзамен, который я выдержал вполне достойно – я был выгодным соседом. За умение сносно готовить мне прощали даже такие выходки, как подстрекательство к покупке одной бутылочки пива на брата. После опорожнения бутылки пива я ложился спать, а соседей тянуло на следующую, очередную и т.д. Заканчивались подобные мероприятия непредсказуемо, хотя, нередко их концовки вообще никто из участников не помнил, однако, все помнили начало и виновника этого начала…

Конечно же, на любом курсе приходилось приличное количество времени уделять учебе, но время это по давно сложившейся студенческой традиции распределялось не равномерно на семестр, а скучивалось в основном в окрестностях сессии. Однако и много времени порой уходило на подготовку, выполнение и защиты лабораторных работ.

В зависимости от предметов, основной упор мог делаться преподавателями на любом из этих этапов. Были лабораторки, которые требовали суровых трехэтажных априорных расчетов, на которые уходили вечера напролет (благо при выполнении лабораторных использовался бригадный принцип, и расчеты можно было раскидать на несколько человек. Как видите, не только в общежитии ценились коммунистические традиции. Попадались лабораторные работы, при допуске к которым, необходимо было пересказать пол учебника. Некоторые работы выполнялись за пять минут, а на некоторых показания приборов снимались часами. Защита проходила всегда по-разному. Некоторым везло с вопросами, некоторым везло со знаниями, некоторым везло с полом (девушек на радиофаке холили и лелеяли, но они итак были довольно старательными и прилежными студентками). Но не всегда все зависело от студента или техники: попался нам как-то раз старший преподаватель – страшный буквоед. Он мог раза три к ряду не допустить всю бригаду к выполнению работ, если находил, к примеру, в «шапке», на которую никто из преподавателей никогда и внимания-то не обращал, какую-либо ошибку или даже описку. Был он лысоват и имел бородку, я, конечно, могу быть необъективным, но если скрестить козла с Лениным…

Однажды, я наблюдал за играющим с «Цивилизацию» и видел, как тот штурмует своими юнитами французский город Тор… Этот старший преподаватель работал как раз на кафедре Теоретических основ радиотехники (ТОР)… Мне сразу приглянулась эта игра. С тех пор я всегда выбирал себе в противники Францию. Развивался и вероломно ее атаковал. Захватывал всю страну. Оставлял один город Тор и методично его разрушал. Отводил душу, как только мог.