Адские чары

– Ах, такая вы умная барышня и не верите в колдовство, – неодобрительно качая головой, сказала Настя. – Сомневаться в том, что каждому доподлинно известно! А только моя колдунья, заверяю вас, уж не обманет и все может. Я знаю, потому что сама ее испытала.

Кира не могла удержаться и рассмеялась:

– Это другое дело. Расскажи, что с тобою было, тогда я, пожалуй, и поверю.

– Ах, барышня вы моя милая! Да я вам все как на духу скажу, потому я вам добра желаю, а уж вы меня не выдайте, особливо барыне не говорите.

– Нет, нет. Говори, не бойся.

– Вот как все вышло. В трактире напротив служит лакей, который мне больно приглянулся. Уж очень он красив собой, да и нарядный такой, настоящий франчик, к тому же он мой земляк. У него, знаете, восемьсот рублей в сберегательной кассе прикоплено, да дома землицы порядочно есть. Зовут его Викентием Маковкиным. Задумала я за него замуж выйти, а он, мошенник, за всеми что ни на есть кругом ухаживает, особенно за горничной сенатора, что вот в том доме проживает. Такое это было для меня огорчение, что и сказать не могу. Была я как-то раз у кумы, городовихи, и сказала ей про свое горе. А Аксиньюшка-то мне, значит, и говорит: «Будь покойна, ты за него, своего Викентия, замуж выйдешь, я только тебя к одной женщине свожу. Она бо-о-ольшую силу имеет: пропажу и краденое сыскивает, ссорит, мирит, привороты делает и может всякого жениться заставить, а то кого угодно и на тот свет тоже отправить может, да так, что никому и невдомек будет. Вот этой ночкой побываем у нее, и дело будет в шляпе. Конечно, она не для всякого будет колдовать, потому полиции опасается; ну а со мной да с мужем моим она дружит…»

– И ты была там?

– Да, да. Живет она у Волкова кладбища, и жутко же там, особливо в полночь… А что она делает – тоже до ужаса страшно, а только помогает это. Одним словом, когда она все, что следует, сделала, дала мне бутылку с водой и говорит: «Завтра, мол, сама вскипяти воду, а не более как через двое суток он придет и тебя замуж просить будет». Сделала я это, как она сказала, и что вы думаете? В тот же день, вечером, пришел это сюда Викентий, принес мешок с апельсинами и конфетами, да и замуж стал за себя просить, потому уж очень он меня полюбил. Недели две, значит, как мы жених и невеста, а после Нового года и свадьбу сыграем.

Кира слушала ее с недоверием, но в то же время удивлена была до глубины души.

– Да ведь это может быть простой случай, а Викентий и так бы на тебе женился.

– Нет, он и не думал про то. А только женщина, которая силу над упокойниками имеет, может, значит, и живыми распоряжаться.

– Подумай, что ты городишь! Ну какую силу она может иметь над покойниками?!

– А она, видите ли, ловит души ихние и замыкает их в большие бутылки, а эти бутылки особенные, она их на фабрике заказывает.

Кира громко рассмеялась.

– Не смейся, барышня, – горячо затараторила Настя. – Аксиньюшка божилась, что самолично видела бутылки с душами у старухи в погребе. Как кого хоронят, его душенька выходит это из могилы, а колдунья, значит, сейчас ее и ловит. Потому-то она у самого кладбища живает.

Кира не возражала и задумалась. Любопытство ее было возбуждено. Во всяком случае, интересно посмотреть на такую колдунью. Если даже она и не ловит души умерших – Кира чуть было снова не расхохоталась, – то, может быть, все-таки поможет ей какими-нибудь средствами. Не раз уж она слышала про любовные напитки. Кира находилась в эту минуту в таком именно настроении духа, когда человек, не будучи в силах противиться искушению, бывает особенно податлив на все дурное.

Кире вспомнились презрительные усмешки подруг, рассказавших ей о том, что Алексей Басаргин женится на дочери министра, и это воспоминание подействовало на нее, как удар хлыста. Последние сомнения исчезли.

Она решительно подняла голову:

– Знаешь, Настя, а я съезжу к твоей ворожее. В первый же раз, как только мама поедет в оперу, мы с тобой слетаем на Волково и успеем назад вернуться раньше нее.

– Ах, барышня! Вот будет хорошо, и все сладится по вашему желанию. Надо только будет закупить для Малейнен – это колдунья, значит, – кофию, сахару да коньяку, она это любит…

Резкий звонок у входной двери прервал ее.

– Должно, барыня, – пробормотала Настя, убегая.

Минуты через две она вернулась с письмом в руках.

– Посыльный принес, – доложила Настя. Письмо было от матери. Кира вскрыла конверт и прочла: «Дорогая. Мы только что решили с Марьей Андреевной поехать на вечер к баронессе Штаде, в Царское Село. В карты заиграются, вероятно, довольно, а потому мы там и переночуем, о чем она давно уже просила. В город я вернусь завтра с двенадцатичасовым поездом».

Кира сложила письмо и улыбнулась. Она была довольна. По-видимому, сама судьба покровительствовала ее затее.

– Слушай, Настя, мама ночует в Царском и вернется только завтра. Стало быть, мы можем воспользоваться ее отсутствием и сегодня же съездим к твоей колдунье. Вот тебе три рубля: иди купи сахару, кофе, кренделей и полбутылки коньяку. А Маше скажи, чтобы подавала на стол, как только поспеет обед.

– У нас времени, барышня, хватит. Ведь она только в полночь колдовство-то свое разводит. Так я побегу в лавку за подарками.

Оставшись одна, Кира вынула из шкатулки, в которой хранила деньги, две двадцатипятирублевые бумажки. Она решила пожертвовать, в случае надобности, эту сумму. Впрочем, она надеялась, что и половины будет достаточно.

Около десяти часов вечера к сторожке Волкова кладбища подъехал извозчик. Дождь к этому времени прошел, и сквозь редкие туманные облака лился бледный лунный свет, окутывая все предметы какой-то таинственной дымкой. Чернели и белели кресты и памятники этого огромного поля вечного упокоения, да кое-где, словно блуждающие огоньки, мигали горевшие на могилах лампады.

Картина была мрачная, и Киру охватила нервная дрожь. Она сошла с извозчика и шла за сторожем Матвеем, позванным Настей. Щедрые чаевые сделали его чрезвычайно любезным и предупредительным.

Взятый по часам извозчик должен был дожидаться возвращения приехавших.

Сторож вел по аллее на окраину кладбища. Дойдя до старой покосившейся избенки, которая некогда тоже, вероятно, была сторожкой, старик несколько раз постучал. Дверь открылась, и на пороге показалась закутанная в клетчатый платок женщина.

Пошептавшись с Матвеем, она впустила гостей, а сторож зашагал обратно.

Стараясь казаться спокойной, Кира вошла в средней величины комнату, гораздо более уютную, чем можно было предполагать снаружи. В большой русской печи пылал яркий огонь и распространял приятную теплоту. В воздухе витал запах кофе, на чистом деревянном столе стояла чашка, а рядом лежали большой ломоть хлеба и колбаса.

Хозяйка оказалась худощавой женщиной высокого роста, с острыми чертами лица, совершенно определенного финского типа. Ее темные, глубоко сидящие глаза странно блестели и горели дикой волей. На ней была толстая шерстяная полосатая юбка и ситцевая цветастая кофта, обшитая внизу бахромой. Из-под красного платка, покрывавшего голову, выбивались густые пряди седых волос.

Она узнала Настю и улыбнулась ей, обнажив ряд здоровых зубов, белизна которых шла как-то вразрез с ее темным, точно бронзовым, морщинистым лицом.

Киру она оглядела испытующим взглядом, сняла с нее пальто и пододвинула табурет, на который та села.

А Настя в это время развязывала и выкладывала на стол сахар, кофе, коньяк и большой мешок с сухарями и кренделями. При виде провизии на лице старухи засияла довольная улыбка. Она низко поклонилась, поблагодарила и сказала, что готова все сделать для дорогих гостей. Говорила она с сильным чухонским акцентом.

Видя, что растерявшаяся гостья не знает, с чего начать и как объяснить свое желание, старуха позвала Настю и стала шептаться с ней в углу.

Переговоры длились долго, а Кира зябко куталась в свой оренбургский пуховый платок и вздрагивала всякий раз, как пронизывающий жесткий взгляд ворожеи обращался на нее, ей становилось жутко. Наконец старуха подошла и сказала:

– Хорошо, я все сделаю, как вы хотите, и замуж выйдете за того кавалера, которого себе выбрали. Только вы мне заплатите за это двадцать пять рублей.

– Я с радостью заплачу вам, а в день моей свадьбы вы получите еще двадцать пять, – ответила Кира, подавая ей деньги.

– Вот спасибо! Все будет сделано, и послезавтра вечером вы уже будете невестой, – ответила Малейнен, жадно схватывая деньги.

– А теперь, – продолжала она, взглядывая на стенные часы, – мне надо кое-что приготовить. Да и рано еще начинать-то, – и она вышла в соседнюю комнату.

Через несколько минут, показавшихся Кире целой вечностью, старуха вернулась и поманила ее. Кира схватила за руку Настю и потащила с собой, на что колдунья не возражала.

Очутились они в соседней комнате, несколько просторнее первой. Ситцевая занавеска разделяла ее надвое и скрывала угол. Здесь тоже была русская печь, у окна стояли два крытых цветным ситцем старых кресла для посетителей, на деревянном некрашеном столе разместились колода обтрепанных и засаленных карт, вилка, темный глиняный горшок, несколько бутылок и большой стакан.

Перед печкой была жаровня с горящими углями. Старуха бросила сверху несколько щепок, сушеных трав и толченую серу. Повалил густой дым, распространявший едкий неприятный запах. Тогда Малейнен стала перед печкой, нагнулась к очагу и принялась нараспев бормотать что-то непонятное. Почти тотчас же в трубе зловеще завыл ветер.

Когда завыванья ветра стихли, она достала из шкафа семирожковый подсвечник с черными восковыми свечами и зажгла их, а в черный глиняный горшок налила воды; затем она исчезла за занавеской, захватив с собой подсвечник и горшок. Вернулась она назад с зажженной свечой в руках и прошла в первую комнату, где подняла у печки подполину и спустилась вниз.

У Насти зубы стучали, и она прижалась к своей барышне, дрожа как осиновый лист. В душевном состоянии Киры разобраться было трудно.

Суеверный ужас боролся в ней со скептицизмом и сомнением, но твердое решение довести до конца свою затею не ослабевало.