Для маленьких девочек и мальчиков, которые думают, что они большие. Книга 1

– У тебя дома есть пустые бутылки? – Поинтересовался Юрок.

– Не знаю. А на фига надо?

Юрок без слов, деловито приподнял рубашку, и там из-за резинки штанов, торчала деревянная рогатка.

– Дайка. – Кент с восхищением рассматривая рукоделие, при этом прицеливаясь и растягивая в боевое положение, карманный инструмент хулигана. Это было оружие ещё не прошедшее испытания и Кент обронив скупые слова:

– Я щас. – Исчез за дверью своей квартиры. Через минуту появился вновь, но уже в несколько изменённом виде. У него появился живот, позвякивание выдавало что за пазухой были бутылки. Они скорым шагом, но при этом с деловым видом завернули со двора за дом. Пересекая дорогу, вошли через ворота в огороженный забором периметр, двигаясь по не кошенной траве, к водонапорной башне. У основания башни, на бетонной стяжке и расставили мишени, приступив сразу к огневым действиям.

– Ну чего, от сюда палить будем? – Поинтересовался Юрок, отойдя на значительное расстояние от бутылок. Кент смерив расстояние до цели, засомневавшись сказал:

– Далековато.

– Нормально. – Заверил создатель стрелкового агрегата.

– Как стрелять будем? По очереди? Кто первый? – Посыпались вопросы от Кента, которого уже охватил охотничий азарт.

– Начинай. – Скромно изрёк старший стрелок передовая рогатку Кенту. Ну а так как уговаривать начинающих стрелков было некому, типа: – «Вы же хорошие мальчики! Бросьте эту дрянь рогатку! Глядите вон идут девочки, какие они хорошие, послушные. Посмотрите у них сачки, помогите этим совсем юным натуралисткам, развить гармоничное мироощущение в окружающем их бурьяне, поймайте для них каких-нибудь козявок- букашек.» – Но нет, не слышат наши сорванцы этого внутреннего голоса.

Из рогатки со свистом вырвался камень, и не долетев до цели, врезавшись в траву, покатился куда-то прочь. Солнечный блик отразился в небольшом башенном окне, находящимся по выше расставленных бутылок.

– Бабы от куда-то взялись. – Заметив появившихся не вдалеке девчонок, сказал рассеянно Юрок, теряя какую-то важную мысль, добавив: – Давай стреляй ещё раз, бери только по выше.

Кент на радостях от предоставления дополнительного выстрела и возможности реабилитации предыдущего своего промаха, не стал отвлекаться на всякие глупые сомнения, вроде того: – Стой подумай, ведь что-то тебя смущает. Нет места для сомнения в маленьком сердце, только математически холодно-расчётливый ум «мужа», собиравшегося в этом году в первый класс. Вот она, созданная в голове траектория полёта; натяжка, выстрел.

– Бери ниже, окно! – Прозвучал голос конструктора, обрётшего вдруг утерянную мысль. За тем звон битого стекла. Думаете бутылочного? Не угадали. Пацаны дали деру, перебравшись через решетчатый забор, который был выше их роста, находясь со стороны дороги, и скрылись из виду. Девчонки, собиравшие цветы и ставшие свидетелями разбитого окна, тоже с визгом убежали в сторону двора. И только бабка Юрка, стоящая у окна, и видя шалости внучка, все повторяла как заклинание:

– Ах вы шашки рогатые…

В это же время, только во дворе, сидел прижавшись спиной к металлическим дверям магазина маленький худющий пацаненок, все звали его Вован. Воздух после утреннего дождя был ещё прохладен, и поэтому маленькое тельце нашего лоботряса, начинающего уже томиться бездействием, сотрясалось от озноба. Свежесть воздуха и плохое питание Вована, периодически создавали дрожь в его тщедушном теле. Но железом обитая дверь ведущая в магазин, и служащая для разгрузки и приёма товара, к которой он прижимался своей спиной, уже нагревшаяся летними солнечными лучами, постепенно передавала своё тепло нашему малышу, согревая и унимая его дрожь.

Вспоминая то время, я также как Вован сидел греясь возле металлических дверей. Что бы мне сейчас почувствовать во всей своей полноте, тогдашнее своё сиюминутное мироощущение, обычный голубой свод неба над тобой, и на нем весит светило, ковёр зелёной травы перед твоим взором, пусть местами этот ковёр полинял и вытоптан, но остался такой желанный. Именно эти дома твоего двора, и серый асфальт, рождающие теперь ностальгию и грусть вперемешку с тем детским счастьем по прошествии лет, постоянно возвращают мою память в детство. Но тогда будучи детьми мы ещё не имели нужного воображения, за отсутствием жизненного опыта. И что бы вновь ощутить полную радость бытия, нам теперь требуется как бы проникнуть через стеклянную не видимую стену, в тот весёлый и счастливый мир. Мир без одиночества, для детской души такой не предсказуемый и много обещающий, наполненный познанием многих не понятных вещей.

Но к сожалению Вован был слишком мал, и в мир воображения ещё не знал туда хода без посторонней помощи. В этом-то и причина его томления. Он ждал своих, можно сказать, спасителей и проводников в его детское счастье. Обычно в роли гидов счастливого детства, выступали дворовые пацаны, реже старший брат, и совсем редко мать. Его мама наверно очень его любила, и он всегда все свои шесть лет любил её. Только она являлась алкоголичкой, и у неё было слишком мало времени, чтобы уделять ему достаточно внимания. Но Вован помнил как однажды давным-давно, ходили с матерью и братом кататься на каруселях, а потом плавали на лодке, там же в парке, бороздя местный пруд. Конечно, старший брат помнил больше, и вообще говорил что мама раньше была не такая. Будто всегда была трезвой, и не водила домой, «мягко говоря мужиков». Вован попытался представить ту прошлую жизнь, но у него ничего не вышло, и все же что-то приятное промелькнуло у него на душе и теперь он сидя улыбался. Поэтому не сразу заметил как из-за угла выехал Шкет, на своём трёх колёсном велосипеде. Но увидав приятеля, Вован ещё шире растянул в улыбке свой рот. Встав, подошёл к краю парапета, отделявший от улицы, спуск в подвал. И с верху обратился к Шкету:

– Ты куда едешь?

– Ещё не знаю. – Отвечал тот нарезая на асфальте круги, восьмерки и разные фигуры вождения и глупо улыбаясь. Вован сразу ощутил в себе тягу велосипедиста, а так же любовь к велосипеду.

– Дай прокатиться? – Попросил он у Шкета

– Зачем? – На простой банальный вопрос, прозвучал озадачивший Вована, ответ.

– Ну это, прокатиться хочу.

– Куда?

– Да ни куда, здесь. А если можно вон до того дома, а может быть вокруг всего двора, во по этой дороге, туда через все дворы, а если…

– Ничего себе размечтался. А я что буду делать? – Прервал его маленький обладатель велосипеда.

– А поехали вместе, давай я педали крутить буду, рулить классно. – Суетливо слезая с парапета тараторил Вован: – Классный велик. – Говорил он усаживаясь на освобождённое для него сиденье и одновременно звоня в блестящий звонок. Усевшись на велосипед, Вован закрутил педали забыв обо всем на свете, стал радостно удаляться, от недавнего места ожидания и скуки. Шкет шустро заскочивший на ось задних колёс, со стороны был похож на цезаря ехавшего в колеснице, с гордо поднятой головой. На точку отбытия, они возвратились только через час, промчавшись по дворам и проехав по всем лужам и местам с грязью. Они возвращались не так торжественно, как удалялись. Штаны у них, а также спина Шкета, были забрызганы грязью. К тому же лицо у Вавана оказалось тоже не в шоколаде. Подъехав к подъезду, они молча взяли велосипед и понесли его в подвал, что свидетельствовало о зарождении новых планов, в их совместном времяпровождении.

Подвал имел два входа, со стороны двора и со стороны входа в подъезд, то есть парадной части дома, с проезжей стороны улицы. В дальнейшем подвал перегородили пополам, и одна часть была для нужд жильцов дома, а во вторую половину поместили вторсырье для приема старых тряпок, макулатуры. По этому, отнеся велосипед в подвал, и выйдя из подъезда на улицу, пацаны очутились среди витрин магазина и ожидающих автобуса людей, так как рядом была остановка. Они направились во двор. И тут Вован повёл себя довольно странно, он сначала вскрикнул и выгнулся, как будто ужаленный в заднею часть своего маленького тела. Затем присел, опять встал, при этом постоянно поглаживая себе зад, и нервозно вертя во все стороны головой, и не видя ничего подозрительного, кроме людей ожидающих того время, когда они станут пассажирами.

– Ты чо? – Смутился Шкет, от такого не адекватного поведения на людях своего товарища.

– Знаешь как больно. Меня наверное кто-то укусил. – Всё ещё вертя головой предположил пострадавший. Он оттянул штаны, разглядывая уже покрасневшую и начавшую вздуваться так называемую мягкую часть тела. Мягкую, для Вована звучало как нонсенс, из-за его худобы.

– Ты чо дурак што ли? Ты еще штаны совсем снимииииии! – Взвизгнул Шкет, завершив концовку на высокой ноте. Неведомая сила обожгла болью его ухо, которое он даже не тёр, а гладил осторожно рукой, чувствуя как повышается температура его слухового органа. Наша милая парочка друзей, вела себя как-то не совсем естественно. Вован вращаясь вокруг своей оси, то выгибал спину, заглядывал в оттянутые штаны, наблюдая за своей покрасневшей кожей, то приседая поглаживал пострадавшую часть своего тела, предназначенного для сидения. А рядом с ним Шкет крутил головой, и то одной, то другой рукой пытался погладить своё ухо. И это всё с интересом наблюдал народ, ожидающий автобуса, и виновник представления Леха. Он стоял за тёткой дородного вида, природой не обделившей не одну часть её тела. Женщина ожидала автобус, находясь боком к самой витрине магазина, глядя в сторону появления автобуса, мельком бросала свой задумчивый взгляд на представление пацанят. Не зная что сзади за ней прячется мальчуган лет семи, хотя тому было только шесть. И этот мальчуган, сделав исподтишка свой очередной выстрел из рогатки, делал не винный вид, после чего наша дама со стороны походила на мамашу, временно забывшая про своего крепыша сынулю, скучающего возле её подола. Ну а тем временем мнимый сынок, не только не прибывал в печали, а внутренне просто ликовал:

– Ну разве не смешно крутится Вовяй, а Шкет, умора. И все это представление придумал и совершил я, с помощью своей рогатки, незаметно стреляя из-за укрытия. Как здорово быть таким классным стрелком, жаль только что об этом ещё ни кто не знает. Дайка стрельну ещё. – А глубоко внутри Лехи слышался внутренний голос, совсем глубоко еле слышно:

– Им же наверно больно. – И не был Леха виноват в том, что не понимал того, что когда он метил Шкету в зад, а попав в ухо, то мог-бы попасть тому и в глаз. И не кто из пацанов раньше, сейчас, в дальнейшем, об этом не будут думать, и тот же Вован и Шкет, и другие ребята из их двора. Леха вновь не заметно из кармана штанов извлёк рогатку, сделанную из алюминиевой проволоки, вставил алюминиевую пульку, натянул, прицелился, выстрелил. Только когда он отпускал свою пульку, почувствовал какое то движение, это наша девушка решила повернуться к витрине задом, а к дороге передом, следовательно к Лехе правым боком, и её впечатляюще-выступающая кормовая часть, моментально, как по волшебству, в момент выстрела закрыла маленькие и худые мишени пацанов, тем самым принимая огонь на себя. А ведь Леха именно из гуманных чувств, про себя повторял:

– Так, следующая в жопу.

И судя по тому как взвизгнула тётя, он не промахнулся, правда попал не в тот объект, куда целился. И тут не грех вспомнить слова из песни Кальянова: – « Расплата, приходит расплата…».

Тётушка ещё мгновение назад стояла такая благодушная и чинная, теперь с яростью фурии трепала шкоду за его рыжие волосы, приговаривая:

– Ах ты пиявка болотная, слизняк обструханный, глист анальный.

При этом не просвещённым обывателям в тонкостях происходящего, казалось что мать журит нашкодившего сына. Лехины ноги как на шарнирах, пытались бежать то вперёд, то назад, вместе с рукой его мнимой матушки. Наконец на Лёхино счастье, она заметила что народ уже почти целиком превратился в пассажиров. В порыве гнева, подошедший автобус ею был не замечен.

– Господи, что я делаю? – Подумала она озираясь по сторонам, зрителями её экзекуции теперь были только пострадавшие пацанята, стоявшие с открытыми ртами. Пригладив Лехе на голове хаер ею же взбитый, и бросив сломанную рогатку, вместе с фразой:

– Как ты слизнячок? – Она с необычайной резвостью стартовала с места и лихо запрыгнула в заднею дверь отходящего автобуса.

Ещё минуту назад, было у Лехи на душе так чудно и безмятежно. А теперь вдруг появилась какая-то саднящая заноза, ему просто было не хорошо. Как с ним могли так поступить?. И эти, теперь жалеющие его рожи, Вовяя на глиста образной шее, и Шкета с противным красным ухом, ему были не приятны и эти мысли он тут же озвучил, обозвав своих дворовых товарищей дежурным словом. Леха был здесь не причем, говорят в детстве он был между небом и землёй, но Господь не прибрал его к себе. И теперь ему нужно было выживать в этом мире, со своим багажом нервозного наследства. Леху, порой во дворе звали психом, потому что он, отстаивая своё я, мог просто убежать от своих более старших обидчиков, и с безопасного расстояния кидать в них камнями. Таким образом Леха защищал свою честь и независимость от от более старших дворовых ребят. Поэтому обозвав наших лоботрясов:

– Дураки. – Он не имел ничего против них.

– Ты сам дурак. – Возмутился Вован. И они сцепившись покатились по асфальту, при этом Вовяй разбил локоть, а Леха ушиб коленку. Случайные прохожие не дали пацанам дальше выяснить отношения, разняв их. И наши маленькие драчуны, отступили с улицы во двор. Не найдя себе ещё подходящего занятия в новом составе – трио, они топтались перед подвалом с табличкой: «Вторсырье».

– Ну ка рассосались, хмыри подзаборные. Чо варежки разявили, дай пройти. Перед ними стоял здоровенный парень, в обоих руках держа тюки с рабочей одеждой и фуфайками, перекрученные проволокой. Глаз его озарял жёлто-сине-лиловый фингал. Жеке было тринадцать лет, а именно так звали крепыша, и он жил в соседнем дворе. Героический отец его сидевший за воровство, и освободившийся по амнистии, от указа Лаврентия Палыча 53 года, был направлен на строительство светлого будущего, с такими же как он заключёнными, ещё недавно не чаявших в ближайшие годы о свободе. После войны наш город строили и восстанавливали пленные немцы. После их ухода, бывшие заключённые, так называемые химики, добивающие оставшийся срок не за колючкой, а на воле, но на принудительных работах, которые так и вливались не пересыхающим ручьём в наше море строительной славы, до конца развала союза. Постоянное присутствие заключённых, званных в народе зеки, не способствовало одухотворению и культурной возвышенности населения нашего городка. В середине пятидесятых, соколы Берии, то есть уголовники, внесли не малый вклад в развитие и повышению квалификации нашего уголовного розыска. То вам труп в подвале дома культуры после танцев, то грабёж склада, то труп, то граёеж, пьяная поножовщина. Казалось бы не чего особенного, но для наших мест, такая культура поведения всё таки не свойственна. В дальнейшем конечно на химию отправляли не злостных рецидивистов, а в основном оступившихся в этой жизни советских граждан, ну или попавших в тюрьму случайно. И конечно заключённые отбывающие наказание в местах лишения свободы, стремились к послаблению своего режима, то есть отправке на химию. Говорить о полной свободе, даже находясь на воле, нельзя. Скажем так, оставшийся срок добивали на воле, где постоянно нужно было отмечаться у коменданта общежития, причём прибывая вовремя, ибо за любые нарушения, химик отправлялся назад на зону. Извиняюсь за историческое отступление, так вот о Жеке, его старший брат ещё имея отроду шестнадцать лет, трудился учеником в строительной бригаде, и по настоянию матери, договорился с бригадиром, о взятии на летний период нашего бесперспективного школьника, на работу. Но и в труде как и в учёбе Евгений себя не нашёл. Зато у него получилось здорово пару краж, у своих же товарищей по работе. Как говориться Бог любит троицу, на третий раз он и попался, когда стырил часы у бригадира. Бригадир был человек основательный, хозяйственный, и если где что плохо лежит, сам мог к государственному имуществу ноги пристроить, и к себе увезти- унести. В советское время украсть у государства, даже воровством-то не считалось. Ведь все кругом народное, все кругом моё. Так сделать себе втихаря от государства, и за его же счёт премию, которую то же государство, втихаря не доплатило тем же рабочим. Многие воруют у государства, однако за своё, и даже не своё, но уже ставшее своим, готовы порвать всех и всякого, кто посягнёт на их собственность. А тут ещё нужно учитывать, что бригадир был жмотом знатным, хоть и не поймал на краже вора, но не надо было иметь семь пядей во лбу, чтобы догадаться, с чьим приходом в бригаду стали пропадать вещи. Позвав в бытовку молодого воришку, предложил ему с глазу на глаз, по хорошему, вернуть ему его любимые часы. И встретив в лице практиканта не понимание, можно сказать возмутился:

– Ах ты падла! Ах ты крыса поганая, у своих тыришь. Карась тухлый, я тебя сейчас уродом сделаю! – И тут разъярённый, можно сказать следователь, прокурор и палач, не обманул парнишку. Первым ударом в солнечное сплетение, привело Жеку на четвереньки, на коих он и пытался выскочить из строительного вагончика. Но мы же помним, что экзекутор наш был человек основательный, и не любил оставлять дело не завершённым, схватив за шиворот, откинул парнишку в глубь бытовки.

– Сначала изуродую, а потом в ментуру сдам! – Хрипя от злобы, заявил бригадир, заехав ногой Жеке в живот. Забившись между стеной и печкой буржуйкой, и ощутив расплату за содеянное по спине и почкам, Жека понял, что часы чужие, ему не только не в кайф, но и от них стало страшно, и очень больно. Бригадир планомерно отрабатывал по спине и почкам, избиваемый только мычал. Затем вытащив из-за печки избитого и жалкого пацана, он надавил ему большим пальцем на глаз, так что перед Жекой поплыло все окружающее, а за тем поплыл и он сам. Сейчас в этом мире остался только один он, и его страх.

– Глаз вырву падла, где часы?» Жека замычал ещё громче, закрутив головой.

Видя что тактика устрашения, психологическая и физическая дали желаемый результат, бригадир влепил оплеуху мычащему практиканту, и эта лёгкая затрещина, привела нашего воришку, заблудившегося в мире зла и порока, к чистосердечному раскаянию. Следующие пять минут он повествовал без перерыва, где лежит украденное, и как он об этом сожалеет, и вообще, что он не хотел…

На этом его трудовая деятельность в этой бригаде закончилась, а брат просивший за него у бригадира, и начавший приживаться уже в бригаде, поставил ещё и заключительный штемпель увольнения, под глазом нашего героя Жеки.

Что в душе творилось у нашего малолетнего тунеядца? Внутренний голос твердил: