– Ясно. Ну что ж, рассказывай. Как дела?
– В целом все в порядке… Стесняюсь спросить, а ваши?..
– Как у нас обстоят дела с настроением, Аня?
– Хорошо.
Станислав Сергеевич постучал пальцем по столу, постарался улыбнуться.
– Света говорит, что позавчерашняя гроза никак на тебя не повлияла. Это уже наш небольшой успех, правда?
– Гроза? – улыбнулась Анна. – Ах да, гроза… Да, Станислав Сергеевич, спала как в детстве.
– Рисуешь?
– О да.
– Вдохновение присутствует? – слегка засмеялся доктор.
– В полной мере, – усмехнулась Анна.
– Завтра у нас с тобой некоторые тесты, – серьезно произнес Станислав, – я бы рад сказать тебе больше, но сам не знаю, что там за тесты. Доктор Охрименко подготовил их специально для тебя.
– Охрименко, – задумалась Анна. – Это который…
– Который что?
– Который в белой рубашке?
– Многие здесь в белых рубашках, – засмеялся Станислав Сергеевич, во время смеха глаза его становились маленькими, а лицо безмерно добрым. – И Охрименко в рубашке, и я, как видишь.
– Хм, – задумчиво улыбнулась Анна, в ее глазах появился загадочный огонек, который не очень нравился профессору.
Он подвинулся слегка ближе к столу и пристальней взглянул на Анну. Ее головка слегка наклонилась вперед и, подняв на него свои глаза, она начала терять растерянность, взгляд наполнялся уверенностью.
– Что, Анна? – напряженно и внимательно произнес врач.
– Многие здесь в белых рубашках…
– Да.
– Но, как говорится, можно было взять и свежую, – улыбка Ани не сходила с лица. – Для чего экономить, их ведь и так несколько десятков. Верно, доктор?
Лицо Станислава Сергеевича побледнело, его пепельная бородка, скрывающая губы, задрожала от удивления и гнева. Он растерянно заморгал глазами, быстро собравшись с мыслями, решил что-то произнести, но мысли отскакивали от языка куда-то внутрь, так и не превращаясь в речь.
– Грозу я перенесла отлично, здесь вы правы. Но не все переносят ее хорошо, правда, профессор? Что вам мои дела, я ведь лечусь. Вроде как, поговаривают, что успешно… Расскажите лучше, как ваши дела? Как дети?
– Выйди, – сквозь зубы процедил Станислав, закрыв глаза. – Отправляйся в свою палату. Завтра на два часа, в терапевтическом, у тебя тестирование. Не забудь и будь вовремя. Отправляйся в палату, Аня.
Анна встала. Надменно вздернув голову, направилась к двери. Выражение лица ее выражало глубокую обиду. Дверь за ней закрылась. Станислав Сергеевич глубоко вздохнул, снял очки и протер глаза. Руки немного дрожали. Он потянулся рукой к дверце маленького канцелярского шкафчика, достал оттуда бутылку коньяка и рюмочку, налил себе немного и выпил. Затем спрятал бутылку, поднял трубку служебного телефона и набрал короткий номер.
– Света? Войди ко мне в кабинет.
Света знала этот тон. Таким голосом главный врач обычно говорил, если что-то было не так. Она быстро доела кусок вареного картофеля, сделала глоток чая, накрыла крышкой кастрюлю с обедом и направилась к нему в кабинет. По дороге, у лифта, она встретила Анну.
– Была у Станислава Сергеевича?
– Да.
– Так быстро?
Аня с жалостью посмотрела на нее и промолчала.
– Как поговорили?
– Боюсь, – расстроено вздохнула Анна, – главный врач сегодня не в настроении.
Света подозрительно посмотрела на пациентку. «Что-то не так, снова она что-то сказала», – подумала медсестра. Лифт открылся, Аня зашла внутрь, Света направилась в кабинет профессора.
– Привет, Светланочка.
– Здрасьте. Ну что там?
Она вопросительно смотрела на него, а он не знал, что сказать. За годы работы между Станиславом Сергеевичем и Светой сложились прочные профессиональные и дружественные отношения. Она стала не только самой приближенной его коллегой, но и тесным другом его семьи. Света знала, что когда что-то не так, ее он зовет первой. Она единственная в клинике знала главного врача как глубоко эмоционального человека, настоящего психиатра, как личность, на которой держалась не только вся больница, но и сотни неписаных правил. Уволься он со своей должности, она в тот же день ушла бы следом.
– Так… – напряженно произнесла она. – Была у вас Анечка?
– Анечка… – вздохнул он. – Была у меня только что Анечка. Ты присаживайся, Свет.
Света села в кресло, на котором три минуты назад сидела пациентка.
– Я говорил уже с тобой когда-то об этом. Зря только тебя дергаю, – почесал он затылок, его взгляд постепенно успокоился. – И с Охрименко говорил, и с Йосиповной эту тему поднимали. Я не могу понять, ей помогает миринил или нет? Топрал удвоить или наоборот, совсем исключить? И вообще, диагноз мы правильный ставим? Охрименко прав или нет?
– Стоп, – приподняв правую руку, произнесла медсестра, сразу опустив ее, ведь это глупая привычка успокаивать пациентов. – Вы это все к чему? Чем миринил не угодил? Топрал зачем удваивать? Что опять случилось?
Станислав Сергеевич горько засмеялся, махнул рукой и слегка стукнул ладонью о стол, бессильно откинувшись на спинку своего кресла.
– Да какой миринил, Свет?.. – произнес он. – Час назад я говорил с женой.
– И?
– Маша уложила Костю спать и спросила меня, что я сегодня одел, – главный врач пожал плечами и указал на свою рубашку. – Я ей сказал, что надел вот эту рубашку. И знаешь, что мне сказала моя жена?
Света в упор смотрела на профессора. Едва дыша она слушала его, не понимая к чему главврач ведет.
– Жена сказала мне, мол, зачем именно эту было надевать, можно было взять и свежую, зачем экономить рубашки, если их у меня несколько десятков. Пять минут назад наша Анечка сказала мне, что можно было бы одеть свежую, у меня ведь несколько десятков и так далее… Слово в слово, Свет!
Медсестра опустила голову и глубоко вздохнула.