Жаркое лето сорок второго

В общем, увиденная им картина, что называется вживую, а не на бумаге, не сильно обрадовала молодого генерала, а если быть точным, то совсем не порадовала. Однако пройдя через горнило горьких сражений под Ровно, Смоленском, Вязьмой и Москвой, Рокоссовский не собирался опускать руки и прятаться за причины. Ещё в первый день своей поездки на передовую он брал на карандаш выявленные недостатки и обдумывал способы их устранения.

Сразу после ознакомления возвращаясь на машине, он вместе с Казаковым, что называется «прямо на коленке», набрасывал общий план своего доклада Сталину. Делалось это быстро и легко, благо Мехлис находился в другой легковушке, вместе со своими политработниками.

Верный своему комиссарскому призванию, он использовал приезд нового комфронта для проведения политической накачки комсостава и бойцов соединений. С одной стороны, приезд боевого генерала, героя обороны Москвы, присланного личным распоряжением Сталина, серьезно вдохновил рядовых и командиров, но с другой – отнимал и без того малое время, бывшее в распоряжении Рокоссовского.

Положение было довольно щекотливым, но генерал сумел из него выйти с малыми потерями. Согласившись на время стать «главным украшением стола», он поручил Казакову собрать нужные сведения, что тот с блеском и сделал.

Едва Рокоссовский переступил порог штаба фронта, как генерал Малинин, слегка волнуясь, доложил ему:

– Звонил товарищ Сталин. Он просил связаться с ним сразу по прибытии.

Спустившись в просторный подвал, где располагался главный узел связи, Рокоссовский был приятно удивлен. Вместо привычного аппарата Бодо, по которому из-за гарантии сохранения секретности большинство штабов фронта вели переговоры со Ставкой, на столе стояло несколько телефонов прямой связи со штабом Закавказского фронта, штабом Черноморского флота и, конечно, с Москвой. Присутствие заместителя наркома обороны обязывало.

– Здравствуйте товарищ Сталин, – приветствовал вождя Рокоссовский, едва связь с Верховным Главнокомандующим была налажена.

– Здравствуйте товарищ Рокоссовский. Вы уже приступили к командованию фронтом и вникли в курс дела? Товарищ Мехлис вам помог? – голос в трубке звучал приглушенно, но он не помешал комфронта уловить скрытый подтекст в этом вопросе.

– Да, товарищ Сталин. Лев Захарович оказал неоценимую помощь в скорейшем понимании проблем фронта, – заверил генерал, стараясь при этом не смотреть в сторону стоявшего рядом с ним Мехлиса. Зная взрывной характер представителя Ставки, он не хотел рисковать и быть неправильно понятым.

– Очень хорошо, – констатировал Сталин, – тогда скажите, когда вы намерены наступать? Манштейн опытный противник, и каждый лишний день, подаренный ему вами, сверх того, что ему уже подарил товарищ Козлов, может дорого стоит нашим войскам.

– Мы все это прекрасно понимаем и полностью согласны. Я вижу главной задачей фронта только наступление, ибо оборона – это заведомый проигрыш, товарищ Сталин. По моему мнению, наступление возможно через две недели, не раньше, – твердо заявил Рокоссовский, краем глаза уловив какое-то движение со стороны Мехлиса, но не обратил на него никакого внимания. Он разговаривал со Ставкой, лично с товарищем Сталиным, и не нуждался ни в чьих советах и мнениях. Если представителю Ставки нужно высказать свое мнение, он свободно может сказать по параллельному аппарату.

– Две недели, – несколько недовольно протянул Сталин, – мы ожидали, что ваша раскачка займет неделю, максимум полторы.

– Вы просили меня говорить вам правду, товарищ Сталин, – напомнил собеседнику Рокоссовский, – поэтому я честно говорю – на сегодняшний день войска фронта к скорому наступлению не готовы. Нам необходимы две недели минимум, чтобы ликвидировать те недостатки, что выявлены мной и генералом Казаковым в ходе знакомства с армиями фронта.

– И что же вы такого выявили с генералом Казаковым? – глухо поинтересовалась трубка, и Рокоссовскому вновь показался скрытый подтекст в словах его собеседника. – Несоответствие дивизий их штатному расписанию и малое число артиллерии? Если это, то знайте, что ваш предшественник получил пятьдесят два миномета калибром 82 и 120 миллиметров, а также два дивизиона реактивных минометов.

– Нет, товарищ Сталин. В первую очередь мы собираемся к обозначенному сроку вернуть в строй находящиеся сейчас в ремонте танки, общим числом двадцать машин, и получить обещанные фронту двенадцать танков КВ и Т-34. Все это позволит создать крепкий танковый кулак, который так хорошо показал себя под Москвой. Очень надеемся успеть увеличить число базирующихся в Крыму авиаполков с шести до десяти. Без прочного и постоянного воздушного прикрытия наступление войск обречено на большие потери, мы это уже проходили. Также мы намерены изменить общее расположение войск, товарищ Сталин. Сейчас все силы фронта сосредоточены вдоль передовой так плотно и кучно, что достаточно одного массированного артналета или удара авиации, чтобы сорвать наступление… – Рокоссовский уверенным, неторопливым голосом перечислил все то, что они успели обсудить с Казаковым, и, закончив говорить, с затаенным сердцем стал ждать вердикта собеседника на свои слова.

Когда генерал закончил, трубка некоторое время молчала, и в этом молчании, в отсутствии грозного крика, он увидел для себя хороший знак.

– Это все, товарищ Рокоссовский?

– В общих чертах да, товарищ Сталин. Ещё бы хотелось успеть провести углубленную разведку передовой противника. Манштейн снял из района Киета румынские части и заменил их егерями. Учитывая ограниченность его сил, он наверняка переместил их в более спокойное место. Как солдаты, румыны крайне ненадежны и слабы, и мы хотим выяснить их месторасположение. Если это будет сделано, то, нанеся по ним отвлекающий удар, мы вынудим Манштейна начать рокировку и в этот момент ударим главными силами.

– Ваш замысел неплох, и его следует обязательно обсудить с маршалом Шапошниковым, но меня сейчас интересует другое. Вы действительно уверены, что к указанному вами сроку вы сможете устранить все перечисленные вами недостатки?

– Если Ставка утвердит предложенные нами сроки наступления, то мы приложим все силы, чтобы подготовить войска фронта к обозначенной дате.

В трубке вновь возникло непродолжительное молчание. Сталин обдумывал доводы своего выдвиженца, а затем спокойно и буднично произнес:

– Я думаю, Ставка и Генеральный Штаб дадут вам две недели на устранение выявленных вами недостатков, товарищ Рокоссовский. В том, что нельзя идти в наступление без сильного танкового кулака и воздушного прикрытия, мы полностью согласны. Но почему вы не просите дополнительных сил? Ваш предшественник и товарищ Мехлис всегда просили подкрепление, а вы молчите, или вы считаете, что у вас их в избытке? – с хитринкой поинтересовался вождь.

– Сил вполне хватает. Надо только их правильно распределить, и по этому поводу мы намерены произвести определенные действия. Манштейн – умный противник. Он не исключает возможность нового наступления и, скорее всего, ждет его. Чтобы ввести его в заблуждение относительно наших наступательных планов, мы предлагаем произвести имитацию перехода к обороне. Отвести часть войск от переднего края к Турецкому валу и начать рытье траншей и окопов. Воздушная разведка противника обязательно заметит эти действия, а перед самым началом наступления мы вернем войска на передовую, благо расстояние здесь небольшое.

Слова Рокоссовского об обмане противника и скрытом перемещении войск очень понравились Сталину. Он лично курировал секретность сосредоточения свежих армий под Москвой, чье появление оказалось совершенной неожиданностью для немцев и стало решающим фактором в успешном контрнаступлении. Примерно та же картина была и под Ростовом, и Сталин был рад развитию этого опыта.

– Вы извлекли неплохие уроки из нашего контрнаступления под Москвой, товарищ Рокоссовский. Скрытность действий и умелое введение врага в заблуждение – это половина успеха предстоящего дела. Направьте все ваши соображения относительно подготовки предстоящего наступления в Ставку маршалу Шапошникову. Мы постараемся максимально помочь вам правильно его организовать.

– Спасибо за помощь и доверие, товарищ Сталин. Я сегодня же вышлю в Москву наши планы, – заверил Верховного генерал.

– Всегда рады помочь, товарищ Рокоссовский. Есть какие-либо просьбы?

– Да, товарищ Сталин. Если можно, я бы хотел оставить в Крыму генерала Козлова.

– Вот как? – удивился Верховный. – И в качестве кого вы хотите его использовать?

– Пока трудно сказать. Возможно, в качестве командующего армией.

– Хорошо, Ставка рассмотрит вашу просьбу. Что-нибудь ещё?

– Нет, – коротко обрубил комфронта.

– В таком случае успехов вам и вашей команде. Держите нас в курсе всех ваших событий и плотно контактируйте с товарищем Мехлисом.

– Обязательно, товарищ Сталин. До свидания, – Рокоссовский положил трубку и машинально стер со лба густой пот. Разговор с Верховным дался ему нелегко.

– Прежде чем вы отправите свои предложения в Москву, я намерен с ними ознакомиться, товарищ командующий фронтом, – недовольным голосом произнес Мехлис, обиженный тем, что Рокоссовский не согласовал свои намерения с ним.

– Обязательно, товарищ заместитель наркома. Я только что хотел просить вас об этом, но вы меня опередили. Михаил Сергеевич, – обратился комфронта к Малинину, – прикажите принести в кабинет карту и чаю, и начнем работу.

– Вы действительно хотите использовать в работе генерала Козлова? – спросил Мехлис, подозревая в намерении Рокоссовского хитрый подвох.

– Если вы, Лев Захарович, против, скажите. Я отзову свою просьбу в Ставку, но мне кажется, что генералу Козлову следует дать шанс проявить себя в деле.

– Но почему здесь? Москва наверняка нашла бы ему дело.

– Генерал Козлов худо-бедно, но знаком с местными условиями. Он не справился на посту командующего фронтом, но на посту командарма или его зама его можно использовать. Например, вместо Черняка, – предложил Рокоссовский, но его слова не нашли отклика со стороны Мехлиса.

– Лично я против использования Козлова на посту командарма, но не стану настаивать на этом перед Ставкой. Совместная работа командно-политических составляющих фронта для меня важнее личного, – многозначительно произнес Мехлис, ожидая ответного хода со стороны комфронта, и он без замедления последовал.

– Я полностью с вами согласен, товарищ заместитель наркома. Идемте работать? – учтиво уточнил Рокоссовский, и Мехлис удовлетворенно кивнул головой.

– Идемте.

К скорому наступлению в Крыму готовился не только вновь назначенный на пост командующего Крымским фронтом генерал Рокоссовский. По ту сторону фронта генерал-полковник Манштейн готовил свою наступательную операцию под хитрым названием «Охота на дроф».

Примерно в то же время, что и Рокоссовский, командующий 11-й армией обсуждал цели и задачи предстоящей операции с генерал-лейтенантом Фреттером-Пико. В целях недопущения утечки информации на сторону командир румынского корпуса Флоря Митранеску приглашен не был.

Шел апрель, наступала пора подготовки и исполнения плана «Блау», плана вторжения немецких войск на Кавказ и выхода к Волге. Намечалось новое широкомасштабное наступление на восток, и Гитлер спешил обеспечить спокойствие своему правому флангу.

Несколько дней назад Манштейн получил приказ из ставки Гитлера о скорейшем очищении Крыма от вражеских войск.

– Значит, вы категорически отказываетесь наносить удар во фланг 51-й армии русских, господин генерал-полковник? Конфигурация линии фронта очень благоприятствует этому. Один хороший удар, и мы сможем отсечь главные силы русских от остальных их войск, чтобы затем уничтожить, – допытывался у командующего Пико.

– Идея прекрасная, но не следует забывать о цене, которую придется заплатить ради её реализации. На этом выступе сосредоточено почти две трети всех русских войск, находящихся в Крыму, и именно здесь они ждут нашего удара. Здесь их танки и противотанковая артиллерия, здесь их лучшие силы, тогда как на юге, согласно данным разведки, фронт держат исключительно «туземные» части. Укрывшись за мощным противотанковым рвом, они совершенно не ждут удара в этом направлении. Подобно французам, искренне верившим в неприступность укреплений линии Мажино, русские считают свой левый фланг в полной безопасности.