Карельский блицкриг

– Мы рассчитываем послать впереди цепей бойцов с гранатами, которые подавят огневые точки противника, и тогда возьмем фольварк, – попытался выкрутиться капитан, но комдив не согласился и с этим вариантом.

– И как много времени вам понадобится для этого. Час, два, три?

От столь конкретных вопросов комбат увял, и тут в разговор вмешался Любавин.

– Разрешите обратиться, товарищ комдив.

– Обращайтесь, товарищ лейтенант.

– Лейтенант Любавин. Согласно карте здесь должен быть овраг. Можно попытаться по нему скрытно обойти фольварк и ударить в тыл противнику.

– Какая карта?! Вы что, белены объелись, Любавин?! У нас нет карт этой местности! Только в штабе полка или дивизии! – взорвался в праведном негодовании Гусыгин, но комдив взмахом руки прервал его гневную тираду.

– Что за карта, лейтенант? Откуда?

– Это польская карта, товарищ комдив. Она изъята мною у офицера польского поста, которого мы вчера разоружали за рекой Серет… – Любавин достал карту из планшета и протянул ее комдиву.

– Вы знаете польский? Без знания языка в карте трудно разобраться, особенно с второстепенным направлением.

– Нет, товарищ комдив. Польский не знаю, но у меня были хорошие учителя по географии. Трудно было, но разобрался, – честно признался лейтенант.

– Так быстро? – усомнился комдив.

– Так ведь я над ней весь вечер корпел. Было время расколдовать.

– Молодец. Как зовут?

– Любавин Василий Алексеевич.

– Так вот что, товарищ Любавин. Вы эту карту нашли, вам и проверять ваше предложение. Пошлите бойцов в разведку, и пусть они узнают, насколько данные вашей карты соответствуют истине. На все у вас час, – комдив посмотрел на циферблат часов, давая лейтенанту возможность сверить свое время со временем командира. – Через час жду вас с докладом. Все ясно?

– Так точно, товарищ комдив. – Любавин козырнул и, взяв карту, отправился исполнять приказ.

– Но, товарищ комдив, мы и так много времени потеряли, теперь еще час на разведку, – заныл Гусыгин, но его опасения были напрасными.

– Не беспокойтесь, по поводу этой задержки я дам разъяснения товарищу командарму, – успокоил его комдив.

Весь отпущенный Рокоссовским час Гусыгин провел как на иголках. Он волчком крутился вокруг комдива, который вместо того, чтобы сидеть в тени и ждать донесения, стал знакомиться с батальоном капитана. Неторопливо прохаживаясь от одной группы бойцов к другой, он спрашивал, какие у них потери. Как давно они идут, кормили ли их сегодня, каково у них настроение и многое другое, что, по мнению капитана, ему было знать совершенно необязательно.

При этом было видно, что комдива действительно интересуют солдатские ответы и спрашивает он совсем не для проформы.

Вопреки надеждам комбата Рокоссовский дождался возвращения разведчиков. Узнав о том, что Любавин лично возглавил разведку, он сделал ему замечание. Сказав, что исполняя обязанности комроты, он не имел права этого делать.

– Такая оплошность мало простительна сейчас и совершенно непростительна во время большой войны. Запомните это крепко, лейтенант, – наказал комдив, к тайной радости Гусыгина. Затем приказал Любавину взять свой взвод и, скрытно обойдя фольварк, атаковать противника с тыла.

Комбат ожидал, что лейтенант попросит заменить его, но, к его удивлению, Любавин согласился и еще поблагодарил за оказанное ему доверие.

Когда в небо взвились две белые ракеты, обозначающие начало атаки, комдив приказал броневикам вести непрерывный огонь по фольварку, а затем, выждав несколько минут, бросил в атаку роту старшего лейтенанта Хлебовского. Двойной удар сломил сопротивление противника, и дорога на Львов стала свободна.

Храбрецам часто везет. Не стал исключением и случай с лейтенантом Любавиным. При осмотре захваченного фольварка солдаты обнаружили несколько заправленных грузовых машин. С разрешения комдива они были конфискованы, и, посадив на них солдат, лейтенант не только с лихвой наверстал отставание выдвижения к назначенному рубежу, но сумел прибыть раньше назначенного срока ко Львову, возле которого шла интенсивная перестрелка между немцами и поляками.

Первые попытались лихим наскоком захватить город раньше русских. Вторые, получив подкрепление в виде прорвавшихся ко Львову двух батальонов полковника Сосновского, пытались прорвать окружение врага и уйти в Румынию.

Ни те, ни другие к вечеру 20 сентября особо не преуспели в своих намерениях, к огромной радости командования Украинским фронтом, успевшего подтянуть и нарастить свой ударный кулак под Львовом.

Для переговоров с немцами прибыл комбриг Яковлев, потребовавший полного отвода немецких войск от Львова. Для считавшего Львов своей законной добычей немецкого генерала Бейера это требование было неприемлемым, но звонок из ставки ОКХ заставил его подчиниться.

В ночь с 20 на 21 сентября немцы покинули свои позиции, которые немедленно были заняты советскими войсками, умело отвлекшими внимание поляков артобстрелом Львова. Всю ночь генерал Лянгнер ждал атаки «советов», готовый отразить ее всеми имеющимися в его распоряжении силами, но ничего не произошло. Вместо этого утром к нему прибыли советские парламентеры с предложением о сдаче города в связи с его полным окружением советскими войсками.

Весь день прошел в интенсивных переговорах с Варшавой, которая разрешила генералу действовать по собственному усмотрению. Все это время ко Львову подходили новые советские подразделения, и к вечеру, ввиду безвыходной ситуации, господин генерал решил подписать протокол сдачи города Львова. Согласно ему польские войска 22 сентября оставляли город. При этом офицеры получали гарантии личной свободы и личной неприкосновенности, а также возможность выехать на территорию Румынии или Венгрии по своему выбору.

Решение генерала было воспринято в войсках и жителями города неоднозначно. Многие были против передачи Львова большевикам, и их несогласие проявилось в вооруженном противостоянии «освободителям».

После того как поляки стали складывать оружие и сдаваться в плен, советское командование решило провести парад победителей по улицам Львова, но с торжеством произошел конфуз. При продвижении по центральной части города советские подразделения попали под огонь засевших за баррикадами поляков, отказавшихся признать сдачу города.

Около часа они оказывали упорное сопротивление, не жалея патронов, пока подошедшие танки Т-28 огнем своих орудий не разнесли в пух и прах польские баррикады и их защитников. Также при помощи пушек, но только танков БТ-5, были уничтожены стрелки, засевшие на крышах некоторых львовских домов и на колокольнях костелов.

В отместку за пролитую кровь своих товарищей солдаты схватили группу сдавшихся в плен жандармов и расстреляли их возле одной из рогаток в предместье города. Поляки пытались протестовать, но все было бесполезно. До самой ночи польский город Львов стрелял и сопротивлялся, прежде чем стать советским городом.

Глава III

Бойтесь данайцев, дары приносящих

Сэр Невилл Чемберлен очень болезненно переживал пощечину, которую ему нанес Вячеслав Михайлович Молотов, подписав договор о ненападении с Германией. Если бы не его аристократическое воспитание, он бы сбросил с себя островную сухость и чопорность и дал волю чувствам.

Возможно, что он не кричал бы, не падал на ковер и не стучал по нему ногами. Возможно, это была бы какая-то иная форма проявления гнева, но с младых ногтей воспитанный в том, что другой не должен видеть твоих эмоций, Чемберлен стоически переживал свою неудачу, а она была огромна.

Не каждый день с грохотом рушатся имперские проекты, на реализацию которых было потрачено столько сил, времени и средств. Проект, который должен был стать главным украшением послужного списка Чемберлена как политика и государственного деятеля мирового масштаба. Большая европейская война, новый крестовый поход объединенной Европы против большевистской России, увы, пока не состоялся.

В долгом поединке, что продолжался ни много ни мало девять лет и должен был закончиться победой двух мировых держав, в самый последний момент хитрый Сталин поставил подножку – и английский лев упал лицом в грязь.

Прощать подобное унижение английский премьер не был намерен ни при каких обстоятельствах. Только кровь могла смыть нанесенный позор незыблемым британским интересам, и эта кровь обязательно должна была быть русской.

Даладье полностью разделял оскорбленные чувства своего коллеги, британского премьера, и решение о подготовке войны великих держав против Советского Союза было принято с редким единодушием. Вслед за этим последовала властная отмашка генералам, с радостью засевшим за создание плана большой войны, призванной жестоко наказать этих «неправильных» русских.

После недолгих консультаций союзники решили не мудрствовать лукаво и повторить план императора Наполеона и королевы Виктории в войне против России. Как и сто лет назад, для его осуществления великим державам требовались союзники. Точнее сказать, их солдаты, которым французские и британские военные гении отвели скромную роль пушечного мяса, которое по свистку сверху будет покорно таскать «каштаны из огня». Своих солдат Англия и Франция намеревались использовать в самом крайнем случае. Уж слишком много полегло их в землю в так называемой Великой войне.

Представленные на совместном заседании Генеральных штабов двух стран, они были одобрены министрами, после чего начались поиски союзников, и вот тут возникли проблемы. Турция, извечный соперник России в Закавказье, при всей пылкости речей ее президента в адрес «проклятых русских», не торопилась принять участие в войне против Советского Союза. Лишившись огромной части своих земель по итогам прошлой войны, она была готова поддержать боевые действия великих держав на последнем этапе, но никак не в роли застрельщика.

Румыны также не годились на роль боевого авангарда Европы. Правители Бухареста хорошо действовали в словесных баталиях, но боевые способности их армии оставляли желать лучшего. По общему мнению союзного генералитета, румын следовало использовать исключительно на второстепенном направлении, подобно тому, как французы и англичане использовали сардинцев в осаде Севастополя.

Что касается прибалтийских лимитрофов, объединенный штаб союзников их вообще не рассматривал как самостоятельные боевые единицы. Их единогласно отнесли в ранг карателей, для зачистки захваченной территории от нежелательного элемента. Ни на что другое эти карликовые армии совершенно не годились.

По всем параметрам на роль того, кто мог бы первым бросить перчатку вызова Сталину и отважно шагнуть на штыки его армии, была Польша. Идея раздвинуть границы своей страны «от моря до моря» прочно владела умами поляков, и они были готовы ради этого на что угодно. Британцы очень сильно рассчитывали на «гиену Европы», но произошел очередной раздел соседями Речи Посполитой, после чего ее правительство в спешном порядке перебралось в Лондон.

Единственным достойным кандидатом на роль союзника Англии и Франции оставалась Финляндия. Здесь тоже лелеяли идею расширения Финляндии «от моря до моря» и имелась вполне боеспособная, по европейским меркам и понятиям, армия. Правда финны несколько уступали темпераментом заводящимся с половины оборота полякам, но злость к русским и большевикам была одинакова. Впрочем, и тут имелись свои минусы, главным из которых был маршал Маннергейм.

Старый вояка, которого было трудно заподозрить в симпатиях к Кремлю, категорически не хотел воевать с СССР. И здесь не было никакого намека на ностальгию бывшего царского генерала в отношении России. Все его действия носили исключительно прагматический характер. Маннергейм как никто другой в финском правительстве отлично понимал, что финская армия может понести такие катастрофические потери при штурме советских укреплений, что может потерять свою боеспособность. Бывший русский генерал совсем не хотел, чтобы его солдаты «таскали каштаны из огня» просто так, и под видом ослиного упрямства желал получить от великих держав хорошие дивиденды. Например, помочь перевооружить финскую армию современным оружием и в первую очередь танками и самолетами.