«Мустанг» против «Коломбины», или Провинциальная мафийка

– Допустим. Намекни ей, что есть французские духи, колготки английские.

– Игорь, и мне!

– Иди, иди. Нехорошо опаздывать.

Чмокнула в щеку, вытерла поцелуй ладошкой. Выскочила, засеменила на высоченных каблуках. Опоздала больше чем на полчаса, еще и оглядывается, рукой машет. При такой дисциплине как не быть всяким дефицитам. И правильно, что деловые парни этим пользуются.

– Костя, можно к тебе на прием? Третий день, как ни ткнусь, все твой кабинет заперт.

– Значит, моя «Коломбина» не требовалась, а то нашел бы меня хоть под землей.

– Не все старушку «Коломбину» мучить, надо и казенный транспорт использовать, пока он на ходу. Отремонтировали наш «газик», может самостоятельно передвигаться и нас возить. Душно у тебя тут, Костя. Открою окно, ладно?

– От завода сильно фенолом тянет.

– Ничего, мы, шиханские, привычные. Дым отечества сладок и приятен. Майское солнышко вон как пригревает. Погода шепчет…

– Погода шепчет, что опять на овощной базе появились объективные причины списать порчи на несколько тысяч.

– Преступная халатность, статья 172-я Уголовного кодекса РСФСР?

– Халатность – да, преступная – да, но чья – вопрос. Овощные базы города устарели, находятся в аварийном состоянии, реконструкцией тут не поправишь, необходимо строить новые, на современном техническом уровне. Деньги, проекты, материалы, исполнители – всего этого нет и в обозримом будущем не предвидится. Так на кого заводить уголовное дело по статье 172-й? Да, но ты, Миша, не про овощебазу слушать меня искал. Говори, с каким сюрпризом пожаловал.

– У тебя на уме база, у меня базар. Хрен редьки не слаще. – Мельников положил перед другом лист машинописного текста. – Тут данные об интересующем меня лице, которые удалось добыть. У Переплетченки связи – весь Советский Союз.

– Спасибо, но нельзя ли поконкретнее?

– Если поконкретнее, то Боря отдает предпочтение приезжим из Средней Азии. Все в пределах взаимного уважения: он им лучшую вырезку на шашлык, они ему лучшие фрукты. Наводит на мысль такая дружба народов?

– Возможно, кто-то из них привозит в Шиханск не только фрукты. А кто?

Мельников развел руками:

– Внедриться в их приятную компанию нашим агентам не удалось. Но эти парни из Нижнетагильской школы милиции разглядели, похоже, дорожку наркотика от рынка к потребителю. Есть у Переплетченки дама сердца. Это, естественно, не криминал. Но можно допустить, что она же и дама его кармана, то есть пособница. Ее зовут Эльвира Сорочкина. Работает парикмахершей в мужском салоне ателье «Гармония». Проживает в доме напротив «Гармонии». Если верить твоей наркоманке Вальковой, что Переплетченко поторговывает наркотиком, то версия такова: у себя в квартире это добро осторожный Боря не держит, только находит покупателя, направляет к Сорочкиной, и она клиента отоваривает. Ну как?

– Молодцы стажеры! Надо поговорить с полковником, чтобы после выпуска их к нам направили.

– Слушай дальше. Парни по собственной инициативе все три дня присматривали за парикмахерской.

– Не примелькались там?

– Говорят, нет. Особенного ничего не заметили, кроме… Мужской зал «Гармонии» ежедневно посещает некий клиент. И есть тут одна любопытная деталь. Когда на третий день он явился в третий раз, стажер Иконников позвонил из автомата мне. Я на «газике» сразу туда. Застал клиента, когда он выходил из парикмахерской. Гляжу, а ведь где-то я эту личность видел. Этакий юноша бледный со взором дебильным. Вспомнил: в позапрошлом году он проходил у нас по делу о краже цветов из городской теплицы. Он тогда в ПТУ учился, малолетка.

– Парикмахерша ему что-нибудь передавала?

– Не установлено.

– Тогда, как пишется в молодежных изданиях, «а может, это любовь»?

– И я так подумал. Но любовь – к чему? Я поднял из архива то цветочное дело двухгодичной давности. Фамилия юноши Ципляков, присудили ему тогда год условно. В характеристике из ПТУ любопытная строчка: этот юноша любил нюхать не только цветы, но и всякие аэрозоли. Не возлюбил ли ныне опиум?

– Как стажеры? Не остыли?

– Наоборот, воодушевились.

Корнев явился на объект без пяти восемь. Строители работали до девяти вечера, и другие сторожа приходили не раньше половины девятого. Но Корнев всегда к восьми, как положено. Строители ничего уже не делали, курили, анекдоты травили. Считалось даже как бы неэтичным по отношению к товарищам вкалывать «до упора»: «Тебе что, больше всех надо?»

Корнев строителей не укорял: сами с башками. Но к ним и не примыкал, а шел осматривать объект, запирал двери, где они уже были навешены и имели замки, иной раз требовал от бригадира или прораба, чтобы прибрали небрежно брошенный инструмент, материалы, предметы сантехники, прочие соблазны для несунов.

Начальство уважало Корнева за дисциплинированность, за бережливость к народному добру. Он самый молодой из сторожей стройуправления, физически крепкий, может и по шеям надавать кому следует, окрестные ханыги в дежурство Игоря не отваживаются проникать на стройку в поисках «чего плохо лежит». Профсоюз время от времени подкидывал скромному труженику премии: парень учится заочно в вузе, работает сторожем ради свободного для учебы времени, и лишний червонец для него подспорье. С женой не повезло, характерами не сошлись, и он квартиру ей оставил, сам в общежитие ушел – есть же еще благородные мужчины! Надменные конторские девы, шумливые малярки-отделочницы заговаривали с Игорьком, завлекали как умели – и вздыхали разочарованно: все безответно, разведенную жену забыть не может, бывают же верные мужчины!

В полдевятого строители побрели мыться, переодеваться. Корнев еще раз обошел стройку. Шугнул из подъезда куривших там пацанов. Вернулся в голубой вагончик с трапиком, где перед сменой переодевались строители, а по ночам, запершись от хулиганов, спали сторожа. Корнев никогда на посту не спал. Считал, во-первых, что когда можно не нарушать закон, распорядок ли, то и не следует нарушать, а когда без этого не обойтись, то надо действовать с умом; во-вторых, лучше не позволять себе поблажек, дабы не расслабиться вовсе – жизнь слабаков не уважает. Ночью Корнев читал детективы. Иногда готовился к зачетам в вузе. Правда, за пять лет учебы в Свердловском институте народного хозяйства он добрался только до третьего курса, и то с «длинными хвостами», но это не беспокоило: числится студентом-заочником, ну и порядок, а настанет время, будет и диплом.

В половине десятого пришел к нему в вагончик Сопляк. Белобрысый, с россыпью прыщей на бледной песьей мордочке. Обычно вялый, заторможенный, сегодня он выглядел как нормальный придурок: глазки водянистые блестят, движения суетливые, на толстых губах улыбка.

– Так, – сказал Корнев. – Значит, привезли?

– Ага! – осклабился Сопляк всеми порчеными зубами.

– Сколько?

– У меня было полсотни, на два раза дали!

– Нет, сколько у нее всего?

– Откуда знаю.

– Славик, две дозы мало.

– Ну!

– Надо у нее все купить.

– Все? Хы-хы! Денег нету.

– Я дам.

– Чо-о? Врешь ты. Может, там на тыщу рублей.

– Найдем и тыщу, раз надо. Но ты уж сам, Слава, понял? Она ж меня не знает, верно? Ты для нее свой в доску, ты и купишь. Скажи ей, брат в кооперативе большую деньгу зашибает, тоже колется. Скажи, все берем, деньги сполна и сразу. Понял? Но смотри, чтоб никому ни слова.

– Чо ты меня учишь, не дурак, чтоб об этом трепаться, – состроил Сопляк умную рожу. – А ты не врешь? Не для хохмы, а? По натуре? Деньги прямо счас дашь?

– Слушай, Слава, и запоминай. Завтра точно к восьми вечера подойдешь к магазину, который напротив «Гармонии». Знаешь магазин?

– Ну.

– Я буду ждать тебя в машине. Знаешь мою «Волгу»? Дам тебе дипломат с деньгами. Подойдешь к Эльке, скажешь, давай товар, мы с братом сразу все покупаем, бабки на бочку сполна. Покажи ей деньги в дипломате. В руки, смотри, не давай, она баба тертая, обманет. Пускай глянет, и сразу дипломат закрой, пускай бежит по-быстрому за товаром. По-быстрому, понял? Чтоб никому не успела сказать из своих корешей, а то они налетят, деньги отнимут, понял?