«И вот вам результат…»

– Например?

Военный:

– Например. Когда державные команды «Налива» или «Направа», «Стый» или там «Ура!» – всё понятно. Но бывают накладки. Возьмём команду «Раком руш!».

Председатель, на грани рассудка:

– Куда-куда?!

Военный, просто:

– Раком, извиняюсь! Приезжаю в часть, полковник командует державную команду, полк становится, извиняюсь, вот так, и в таком виде идёт торжественным маршем вместе с оркестром!

Председатель, дошло:

– Не «раком», а «кроком»! Шагом марш!

Военный, просто:

– Мы люди военные. Но нам понравилось. Особенно когда женская дивизия, так другой раз смотришь, в каждом глазу по биноклю. Короче, у нас просьба этот вопрос решить. А мы – мы люди военные!

Председатель смотрит на часы, ужасается:

– Паны депутаты!! Закрываю прения к чёртовой матери! Кто за первое женское тело, прошу нажать раком!!

Процесс голосования прерывает появившаяся решительная женщина.

– Уважаемые мужчины, прошу слова!

Председатель:

– Вы от кого?!

Женщина:

– Я от уборщиц нашего уважаемого Парламенту. У меня вчера было чисто! И позавчера было чисто. А сегодня у меня нечисто! Прихожу в мужской туалет, а в шестой кабинке через все двери написано, вот, читайте, я переписала!

Председатель громко читает:

– «Здесь седел Вова, 214 избирательный участок!» Владимир Семёнович, не прячьтесь! Вы член цивилизованного Парламента, а вы что в туалете пишете?! Разве «седел»?! Сидел!!

На «сидел» вновь вскакивает Правый, что-то оттуда кричит.

Председатель, безнадёжно:

– Хорошо, я дам вам слово! Но если ещё раз услышу про топить жидов и вешать москалей!!!

Правый, спокойно:

– Паны депутаты, я не буду говорить про политику! Я буду говорить про экологию. Паны депутаты, Украина гибнет, реки мелеют, деревья сохнут. Если так и дальше пойдёт, скоро не будет где топить жидов и вешать москалей!!!

И тут, как говорится, началось.

А чем это всё закончилось – сегодня известно даже идиоту.

Как начинался капитализм

Лично для автора капитализм начался в поезде и некрасиво.

Было лето, над страной дул и мотал флагами ветер перемен. От него кое-что уже упало, кое-что громко крякнуло и рухнуло поверх упавшего прежде. А кое-что только крякнуло, необходимо накренилось и замерло в таком составе, раздумывая: так падать или потерпеть? Может, всё вернётся?

Не вернулось.

Надо признаться, что автор был вскормлен грудью развитого социализма. И нисколько об этом даже не жалеет, хоть грудь та была полупустой и снаружи – так себе. Но это сейчас автор не жалеет, а в то время диссидентствовал, жаждал перемен; стоя в строгой социалистической шеренге, несогласно и твёрдо сжимал в кармане фигу. Когда же шествовал мимо монументальных окон Комитета государственной безопасности /КГБ/ по ул. Владимирской, изображал на лице невыразимую благонадёжность. Ибо было, было, вызывали автора туда невыразительной с виду повесткой, и входил он в тяжёлые двери бледный, а выходил свободный, но Очень Встревоженный.

Было отчего.

И вот – свершилось! Новые ветры, новые слова, смелые сильные жесты, бодрые запахи свободы! Радуйся, народ! Радуйся, радуйся; и паки реку, радуйся!.. Да!

Но радость была недолгой.

Да. И вот в эти волнующие дни ехал себе автор из пункта А в пункт Б, то есть в родной Киев на верхней полке. На остальных полках ехало три человека мужчин. Они вошли в купе гурьбой, громкие, моложавые, энергические с редкими тогда портфелями-дипломатами. Это была зарождающаяся когорта людей, как их тогда называли, «при деле», хотя до легендарных малиновых пиджаков было ещё далековато. То есть пиджаки уже кроились, но клиенты, не дожидаясь, подняли временные паруса и дули на них в открытое море новой креативной жизни. И вот поезд двигался пока ещё по старым рельсам, соседи много и энергично говорили, часто одновременно, как бывает с женщинами. В воздухе так и мелькали тогда непривычные уху слова вроде «бартер», «лизинг», «СКВ» и проч. В купе буквально парило твёрдое слово «бизнес». Как бы гордый заокеанский стервятник, с криком согнавший с насеста нашу квёлую «птицу счастья завтрашнего дня».

Это была популярная тогда советская песня, предсмертная.

Потом эти трое, будучи пока ещё русскими, достали бутылку-другую, разложили закуску, вытряхнули казённые стаканы из жестяных подстаканников, налили, выпили за своё процветание – «просперити».

Сноска. Опытные помнят, что когда в купе мужская компания собиралась выпить, а присутствовал посторонний, его вежливо приглашали разделить праздник. Это был неписаный и никогда не нарушаемый наш закон: тебе культурно приглашают, ты хорошо отказываешься – мы друг друга уважаем.

Так было на ж/д путях со времён братьев Черепановых, кто знает.

Но в тот момент в этом правильном порядке что-то лопнуло. Эти предтечи, эти барабанщики и знаменосцы новых громокипящих дней выпили по второй, по третьей; громко закусывали, говорили ещё громче, хвастались вообще с надрывом. При этом НИ РАЗУ НЕ ПРЕДЛОЖИЛИ ПРИСУТСТВУЮЩЕМУ ЧЕЛОВЕКУ, ТОЖЕ МУЖЧИНЕ, РАЗДЕЛИТЬ ТРАПЕЗУ!!! Взамен они зычно радовались перспективам, ругали новую власть, торопливо хохотали. Человек с цыганскими золотыми зубами радостно делился, как он перегнал по телефону на чей-то адрес вагон сахара, заработав, угадайте сколько баксов?

Много, оказалось, баксов. И всего за 10 мин.

Автор наблюдал сверху это пиршество бизнес-разума, видел их прореженные макушки – будущую бытовую плешь, нюхал запахи чужого застолья и с глухой тревогой понимал, что наступает что-то непонятное, неправильное, некрасивое.

Что-то не наше!

Что впоследствии трагически подтвердилось.

В общем, для автора эта сцена была как бы визитной карточкой новой чужой жизни.

Но Господь не посылает испытания свыше сил. Поэтому любяще послал такую же карточку, но уже в юмористическом преломлении.

Итак, зима, глубокий вечер.

Мы сидим вчетвером в мастерской друга-художника по имени Лёня. Мастерская небольшая, тёплая, невероятно уютная, что с мастерскими случается редко. Мы сидим вокруг накрытого стола, а столом служит чертёжная доска. Доска поставлена на табурет; правильная доска, украденная хозяином в… Короче, там, где её уже нет, такой необходимой в чертёжном деле, такой списанной рачительным завхозом с ещё десятком полезных в домашнем быту предметов.