Чистилище Сталинграда. Штрафники, снайперы, спецназ (сборник)

Стукачей везде и всегда презирают. Если Ходырев сообщит об этом начальству, получится – он стукач. Если скроет, и в будущем симуляция случится, то плохо придется ему самому.

– Меньше шатался бы, спокойнее жил, – буркнул Мысниченко.

– Пошел к черту, трус поганый.

Но бывший командир роты уже понял, Борис не побежит заявлять. Да и о чем докладывать? Валяли дурака, корчили рожи, что взять со штрафников? Им не сегодня-завтра идти в свою последнюю атаку, пусть сходят с ума, как хотят, а от боя не отвертеться.

– Ладно, замнем для ясности. Только не показывайте больше свою дурь.

Разошлись вроде мирно, но помкомвзвода приобрел лишнего врага. На Ходырева косился старшина Глухов, а значит, и каптер Аркаша Сомов, теперь прибавился Мысниченко, кандидат на должность командира отделения. Почти дворцовые интриги. Каждый хотел выжить, выкарабкаться на сухое теплое место. Лейтенант Маневич заметил плохое настроение друга.

– Чего закис, Бориска?

– Так… с бабами не везет.

– Ты еще до баб не дорос. С девками целуйся.

И захохотал. Хороший парень Серега Маневич, ему бы рассказать о сегодняшнем случае. Но Борис рассказывать не стал. Наладился поваляться после ужина, отдохнуть, но прибежал дежурный по роте:

– Эй, Борька, к тебе гости.

– Кто такие?

– Хромой и какая-то девка с ним.

В груди екнуло. Неужели Никита с Катей заявились? Не может быть.

Капитан Елхов сидел в ротной канцелярии вместе с Воронковым и просматривал дела осужденных. По некоторым из них возникали вопросы. Люди сходили в атаку, ранений не получили, суд в освобождении им отказал. Но срок наказания истекал, надо было что-то решать. Он позвонил в штаб армии, которому подчинялась рота, и стал излагать суть дела.

– Действуй по закону, – перебили его.

– По закону их надо освобождать.

– Валяй, – разрешили ему. – А воевать будешь вдвоем с политруком. Кстати, ты имеешь право сам продлять срок пребывания в штрафной роте. Вот и действуй.

– Не за что им прибавлять. И потом, я не судья, чтобы приговоры выносить.

– Хватит рассуждать! Решай сам и не лезь с пустяковыми вопросами.

– Ничего себе пустяки, – злился Елхов. – Нашли вершителя судеб, верховного прокурора. На губу посадить, это можно, а срок прибавлять…

На другом конце провода уже бросили трубку.

– Виктор, звякни в политотдел, – попросил он Воронкова. – Может, подскажут что-то поумнее.

Воронков обрадовался возможности поговорить лишний раз с коллегами, напомнить о себе и своем рапорте. Но политработники ответили невнятно, их можно было понимать как хочешь. Лично для себя Воронков также не услышал ничего интересного и разочарованно положил трубку на рычаги.

– Ну, чего там твои болтуны? – спросил Елхов.

– Ничего конкретного.

– Ладно, сами разберемся.

Кроме того, следовало назначить несколько командиров отделений из вновь прибывших штрафников. Энергичный деятельный Елхов в людях разбирался слабовато. Зачастую руководствовался первыми впечатлениями. Капитану не понравился разжалованный командир батареи Саша Бызин. Держался, по мнению Елхова, слишком уверенно и вину свою не признавал. В то же время на ротного произвел хорошее впечатление бывший сапер Мысниченко. Капитан, не задумываясь, предложил его кандидатуру.

– А что? Бывший командир саперной роты, уж отделение потянет.

– Надо проверить, – осторожно заметил Воронков, – с Маневичем посоветоваться.

Елхов сморщился, как от кислого. Он, получив по новому положению всю полноту власти, мог не оглядываться на политработников, влезавших куда надо и не надо. Елхов не терпел возражений ни с чьей стороны. На новой должности отдалился и от Сергея Маневича, который был слишком независим и мог ляпнуть неприятные вещи прямо в лицо. Скрепя сердце, позвал лейтенанта. Тот ничего не знал о случае с симуляцией, но высказал другое опасение:

– Не уверен, что он сработается с подчиненными. Проявлял трусость, людей ни во что не ставил.

– Это, возможно, домыслы. Штабной майор на мине подорвался, вот Пашке Мысниченко все грехи и вспомнили.

– Ну, давайте назначим.

– И танкиста Лугового тоже, – подсказал Елхов.

– Я против.

– Почему?

– Темный он какой-то.

– Что конкретно в нем не нравится?

– Все. Морда, усы, трусость, которую он проявил.

– Ты уж слишком придираешься, – сощурил глаза капитан. – Тебе тоже такую формулировку навесили, когда судили. Храбрым не называли, а скорее, наоборот.

Маневич хотел ответить по привычке резкостью, но сдержался. Воронков не любил взводного, по натуре он был полной противоположностью смелому и открытому лейтенанту. Когда ротный и Маневич не ладили друг с другом, Воронков чувствовал себя спокойно.

– Меня судили за отступление без приказа, – буркнул лейтенант. – Уж лучше Бызина командиром отделения назначить. Толковый парень.

– Твой толковый парень батарею немцам бросил, удирал, аж пятки сверкали. Пусть рядовым воюет, а Луговой возглавит отделение. Все, разговор закончен.

– Есть, – козырнул Маневич. – Я могу идти?

– Шагай.

Сергею Маневичу не понравилось напоминание о прошлой судимости. Свою вину он искупил, получил ранение, зачем старое ворошить? Елхов менялся на глазах. После удачного взятия высоты и умелого вывода роты из окружения авторитет капитана значительно вырос. По слухам, его хвалил командир дивизии, ожидал дальнейших смелых действий и представил к ордену.

Люди прибывали каждый день, количество личного состава перевалило за триста человек. Имелось свое делопроизводство, печать, финансовая часть, недавно выделили десять повозок с лошадьми. Елхова приглашали на совещания наравне с командирами крупных подразделений. Роту называли штурмовой, приводили в пример, а капитан заявлял:

– Ударим не хуже, чем под Деде-Ламином.

При этом он забывал, какие оглушительные потери понесли при взятии высоты. Известность шла не на пользу когда-то скромному комбату. Он совершенно не посчитался с мнением Маневича, когда назначил двух новых командиров отделений. Лейтенант расстроился и хотел поделиться невеселыми мыслями с Ходыревым. Однако тот был слишком возбужден.