Штурмовая группа. Взять Берлин!

В подвале, куда их привел смотритель, на подставках находились дубовые бочки разной величины. Бывший фельдфебель показал на одну из них.

– Здесь вино урожая девятьсот двадцатого года. Я собирался переливать его в бутылки. Попробуйте, отличное белое вино.

Выпили по кружке. Пауль снова наполнил и предложил:

– Давайте выпьем за мир.

– Давайте за мир, – усмехнулся Василий Ольхов. – За что же еще пить, когда мы уже в Германии.

Ночевали в фольварке, хорошо поужинав. Малкин старался не налегать на спиртное, но не рассчитал силы. Выдержанное, крепкое вино ударило в голову. Он стучал себя кулаком в грудь и убеждал Ольхова, что в бою не подведет.

– Конечно, не подведешь, – соглашался добродушный сапер Петр Петрович Шевченко. – Тебе выспаться надо.

– Я посты должен проверить.

– Сегодня Грач дежурит. Он и проверит.

Этот и последующий день прошли спокойно. Но дороги Германии в апреле сорок пятого года были не самым спокойным местом на земле.

Глава 2. Вперед, на запад!

Катили по неширокой шоссейной дороге. По обеим сторонам тянулись ряды деревьев. Вязы, клены сменялись соснами, во многих местах росли яблони, аккуратно постриженные и побеленные снизу свежей известью.

– Глянь, яблони свободно растут, – удивлялся Иван Шугаев. – У нас мальчишки яблоки бы еще зелеными ободрали.

– Хоть и сволочная нация, а культурная в своем доме, – рассуждал ординарец Антюфеев. – Кругом порядок.

– Зато в лагерях людей несчитано угробили, – со злостью проговорил снайпер Маневич. – У нас в Белоруссии сколько деревень пожгли… вместе с жителями.

В бойцах поднималась злость. К сорок пятому году не оставалось ни одной семьи, где бы не потеряли близкого человека. А в большинстве нескольких сразу.

Изредка попадались беженцы. Они торопливо отступали в сторону, некоторые кланялись, снимая шляпы или шапки с козырьками. Женщин и молодых девушек было среди них мало. При виде солдат отворачивались, прятались за спины мужчин.

– Боятся за свое хозяйство, – провожая их взглядом, сказал один из бойцов. – Ничего, мы еще до вас доберемся.

– Ты рот на немок не разевай, – осадил его сержант. – Приказ помнишь? За изнасилование – под трибунал. Шлепнут в момент.

– Можно и по-доброму договориться.

– На пальцах, что ли?

– На ощупь, – вставил кто-то из остряков.

Остальные засмеялись. Четвертый год война идет, одичали мужики без женщин. Проблемы еще будут.

В довольно быстром темпе отмахали более ста километров. Стрельба по сторонам усиливалась. Прошедшая ночь была озарена отблесками далекого пожара, темнота не наступала. Небо было багрового цвета и, несмотря на отсутствие облаков, звезд видно не было. Спали, а точнее, дремали, тревожно. Зловещий цвет неба навевал всякие мысли. Вот она, Германия, откуда пришло все зло, и хорошего здесь ждать нечего.

Однако ночь прошла почти спокойно, если не считать короткого обстрела из винтовок и автоматов, который велся из леса на расстоянии километра. Потерь не было. Уже перед рассветом Савелий Грач разбудил Ольхова и показал на темную массу, двигающуюся вдалеке. Слышался звук моторов.

На запад прошла немецкая колонна: несколько бронетранспортеров и десятка два грузовых машин. Некоторые с пушками на прицепе.

Двигались они по мало наезженной дороге вдоль леса. Приближаться к шоссе немцы не рискнули, считая, что его оседлали советские войска. Не решились они напасть и на сравнительно небольшую группу Ольхова.

– Удирают фрицы без оглядки, – рассуждал кто-то из молодых солдат. – Как мыши в темноте прошуршали и исчезли. Это вам, гады, не сорок второй год.

– Может, здесь, и удирают, – сказал старшина Калинчук. – А через десяток километров остановятся и так из засады долбанут, что по-другому запоете. Расхрабрились!

Как и Ольхов, старшина трезво оценивал боеспособность немецких частей. На пороге своего дома они будут драться отчаянно.

– Поздно им долбать, – отмахивались от старшины. – Только и остается что удирать без оглядки.

В общем, настроение большинства бойцов было бодрое. Война идет к концу, до Берлина всего ничего осталось. Кормежка сытная. На завтрак повара сварили кашу со свининой. Запивали ее компотом из банок, прихваченных на ферме.

Многие приложились к фляжкам с вином и яблочной водкой. Бывалые бойцы делали это незаметно и сильно не увлекались. Зато несколько молодых ребят хватанули изрядно. Громко и возбужденно что-то обсуждали, смеялись. Ольхов, насмотревшись за войну, к чему приводит пьянка, приказал командирам взводов лично проверить емкости и вылить спиртное.

Если ночью пить опасались в ожидании неожиданного нападения, то утром решили расслабиться.

– Как курят нас подавят, если с утра лакать начнем. Малкин, это твой вопрос как политработника.

– Они меня не слушаются, – простодушно сообщил парторг.

– Бери за шиворот и веди ко мне, если сам не справляешься. Савелий тебе поможет. У него ручищи такие, что сразу по струнке вытянутся.

В принципе это была не такая уж проблема. Группа невелика, командиров достаточно, а бойцы все на виду. Долго копаться Ольхов не дал, и колонна снова вырулила на шоссе. Но проехали не больше двух десятков километров и уткнулись в хвост другой колонны.

От огорчения Василий выругался. Вот тебе и штурмовая группа! Их уже чей-то полк опередил. С досадой подумал, что надо было ехать и ночью. Однако картина, которую он увидел, показала, что ночная езда по незнакомым дорогам чревата немалыми опасностями.

Танковый батальон с десантом на броне выполнял роль такой же штурмовой группы, как и подразделения Ольхова. Только командир соседнего корпуса не поскупился и пустил впереди основных сил сразу два десятка танков и несколько тяжелых самоходок.

Нельзя сказать, что комбат мчался очертя голову. Впереди колонны двигался легкий танк «Т-70» с разведчиками на броне. Однако немцы нанесли удар умело и в удобном для них месте.

Шоссе здесь шло через низину. Дренажную трубу в основании дороги немцы законопатили. Талая вода перехлестывала через асфальт. Разведывательный танк «Т-70» осторожно миновал затопленный участок, проехал еще с полкилометра и доложил, что дорога впереди свободна, противника не видно.

Комбат приказал продолжить движение колонны, и в этот момент рванули два мощных фугаса.

Фугасы – это не противотанковые мины, вес которых ограничен несколькими килограммами взрывчатки. В узкие ямы на обочине дороги закладывают толовые та тики, головки гаубичных снарядов, мины, канистры с бензином или горючей жидкостью.

Один фугас взорвался в начале подъема и разнес «тридцатьчетверку». Кроме экипажа сразу погибли несколько десантников, шагавших следом. Через секунду сработал второй фугас. Он повредил пятую или шестую по счету машину и залил все вокруг горючей жидкостью, которая, шипя, горела даже на поверхности воды.

С криком разбегались, срывали горящие шинели и бушлаты десантники. Некоторые катались по земле, товарищи пытались им помочь, но липкая смесь прожигала одежду и руки. Кто-то бежал к воде и, утопая в грязи, горели на обочине.

Дальше началась мясорубка. На бугор выкатились штук семь немецких танков и штурмовых орудий. Крики заживо сгорающих людей потонули в грохоте взрывов.

Снаряды из длинноствольных пушек калибра 75 и 88 миллиметров за считаные минуты подожгли еще три танка. Остальные «тридцатьчетверки» отвечали беспорядочным огнем, уклоняясь от раскаленных болванок и искрящихся в пасмурном рассвете кумулятивных снарядов.

Батальон был смешанный. Новых «тридцатьчетверок» с орудиями калибра 85 миллиметров насчитывалось не более половины. Только эти пушки могли эффективно поражать врага за километр. Старые «трехдюймовки» прибавляли лишь шума.

Особенно старались две «пантеры» с их пятиметровыми орудиями и высокой точностью приборов. Танковый комбат, которого прочили в командиры полка, с отчаянием смотрел, как загорались все новые машины. Пехота наглухо залегла под откосом, многие прятались в ледяной воде, не замечая холода. Слишком плотным был орудийный огонь.