Лениниана

невозмутимый характер, какой был у Саши, какой вырабатывает в себе Володя?

"Прочитаю десять страниц и только тогда пойду домой", – решает она.

Читает "Былое и думы" – эту книгу рекомендовал Володя.

Но поверх герценовских строчек бегут другие, бегут строчки телеграммы, поразившей ее два года назад.

Телеграмма была адресована не ей, а царю. Аня сидела тогда в тюрьме. Уже знала о страшной гибели брата. Целыми днями стояла, прислонившись холодной стене камеры, и единственным желанием было поскорее умереть.

Впереди предстояла пятилетняя одинокая ссылка в Восточной Сибири. В двадцать два года кончалась и ее жизнь. Впереди ничего светлого. Тьма…

Пришла мама на свидание к ней в тюрьму, протянула листок бумаги:

"Вот, смотри, какую телеграмму Марк послал царю". Аня сначала и не поняла. "Какой Марк? Ах да, Елизаров… студент, товарищ Саши.

Такой большой и застенчивый…" Танцевала с ним на студенческой вечеринке… Очень

неловкий. В сутолоке обронил очки, и Ане пришлось вести его на место. Без очков он был совсем беспомощный.

https://историческая-самара. рф/каталог/самарская-персоналия/е/елизаров-марк-тимофеевич. html

Какую телеграмму он мог послать царю сейчас, когда Саши уже нет в живых?

Равнодушными глазами пробежала исписанный листок.

Марк Тимофеевич телеграфировал в комиссию прошений царского двора.

«Ваше превосходительство!

Умоляю исходатайствовать перед его императорским величеством государем императором не высылать мою невесту Анну Ильиничну Ульянову в Сибирь, дозволить ей поселиться при мне.

Пожалейте меня и ее мать. Освободите ее для нас. Не разрывайте невидимо связанных сердец.

Действительный студент Елизаров.

"Мамочка, зачем эта ложь? – разрыдалась тогда Аня.

Какая же я невеста Марку Тимофеевичу?

Мне не нужны его жертвы. Ведь он никогда мне не говорил о своей любви".

– "Не успел", – убеждала мать.

Марк Тимофеевич сам пришел к Марии Александровне, пришел после казни Саши, когда не только знакомые, но и родственники закрыли для семьи Ульяновых двери своих домов.

Он поведал матери о своей любви, о которой не успел и не осмелился сказать Ане лично. Тогда, в тюрьме, до сознания Ани не доходило, что это настоящая любовь. Слишком велико было потрясение гибелью Саши.

Хлопоты матери и телеграмма Марка Тимофеевича вдруг неожиданно принесли и свои результаты.

Ссылка в Восточную Сибирь была заменена Анне Ильиничне пятилетней ссылкой в деревню. Марк Тимофеевич остался в Петербурге – заканчивать университет.

Писал почти ежедневно хорошие дружеские письма.

Два года ни о чем не спрашивал Анну Ильиничну.

На лето приезжал в деревню, но больше занимался с меньшими – Митей и Маняшей, которые всем сердцем привязались к этому сильному, доброму человеку.

А вот теперь спросил Аню. И она ответила: «Да, согласна".

Отправила письмо, и вдруг одолели сомнения. Хорошо ли сделала?

Имела ли на это право?.. Кого спросить?

С кем посоветоваться, пока не поздно? С мамой?

Мария Александровна срезала цветы, готовила букет на стол к обеду в честь милого гостя.

– Мамочка! – Аня обвила руками шею матери, прижалась к ней.

– Что я наделала? Почему я дала согласие? – с отчаянием прошептала она.

Мария Александровна не на шутку встревожилась. Долго и терпеливо выхаживала она свою старшую дочь после страшных дней в тюрьме. Потрясенная казнью Саши, Аня тяжело болела и угасала на глазах матери.

Но молодость взяла свое. Дочь поправилась, снова стала весела и, как матери казалось, счастлива в своей любви. И вот снова взрыв отчаяния.

– Анечка, голубушка, что с тобой, скажи мне! – Мария Александровна повела дочь к скамейке села рядом, обняла за плечи.

– Мамочка, я не должна была давать согласия Марку Тимофеевичу.

Мария Александровна взяла в ладони голову дочери, заглянула ей в глаза:

– Любишь?

– Да, – чуть слышно ответила Аня.

– Значит, поступила правильно.

– Но ведь Марк должен будет со мной отбывать добровольную ссылку в деревне, а он всю жизнь мечтал о Петербурге.

Он всегда говорил мне и…

– Аня осеклась. Вот уже два года, как в присутствии матери дети не произносили имени погибшего брата, боясь разбередить ее рану.

– И другим говорил, – поправилась Аня, – что никогда больше не вернется в деревню,

будет жить в Петербурге.

Я эгоистка, думаю только о своем счастье.