Пильпанг

Люди этого пространства ее даже не заметили. Они просто продолжали жить, как жили раньше. Оказавшийся на вершине неудобного холма человек с досадой огляделся, ища способ спуститься, и, не найдя, воскликнул:

– Бугор на бугре!.. Ну вот чего полез?..

И тут для Аскета вся картина пропала, потому что всадников, а вместе с ними и Торпина, успевшего сильно вмешаться в этот временной эпизод, синусоида унесла прочь.

Аскет казался рассерженным, хотя был просто погружен в размышления. Выходило так, что ждать нельзя, потому что на следующем изгибе синусоиды, через годы, все эти люди неизбежно окажутся вновь вместе, и Торпин тоже будет там, с ними. Но, в отличие от людей, которым предстояло прожить весь этот промежуток в обычном времени, пин окажется там сразу, в азарте охоты и мыслях о свободе. Ведь ничто другое не связывало его с этим пространством.

Последовать за пином Аскет не мог. В этом случае контроль за ситуацией был бы потерян. Оставалось хитрить. Он знал, что Торпин существо хоть и не жестокое, но глупое, другой природы, и людей не понимает, а значит, в хрупком материальном пространстве наломает все-таки дров.

И Аскет решил искать следы Торпина на нейтральной территории, называемой «не здесь и не там». В поле с серой травой.

6

Танька очнулась лежащей на столе – так, будто ее съесть собирались. Будто у людоеда в сказке. Чувствовала она себя очень даже нормально, даже очень. Хотя ничего не помнила – ни как здесь оказалось, ни что это за комната с длинным столом и таинственным светом непонятно откуда. Испуганно оглядевшись, она соскочила на пол, быстро обошла помещение, нашла дверь. Толкнула ее плечом и выбежала прочь.

На крыльце у нее закружилась голова. Танька постояла немного, держась за дверной косяк, и вдруг услышала шорох, треск сучьев и чьи-то шаги. Вздрогнув, она повернулась в направлении звука. Из темноты леса кто-то приближался. Она уже готова была бежать обратно в дом, как вдруг человек заговорил.

– Простите, – сказал он. – вы не подскажете, как тут проехать к дому отдыха? У нас машина застряла, там вон, на дороге…

Этот обыкновенный вопрос прозвучал сейчас неожиданно зловеще, хотя какая-то туристическая база и впрямь была неподалеку. Танька хотела показать в ту сторону, но, повернувшись к дому, откуда только что выбежала, увидела полуразвалившийся сарай с дырявыми стенами, выбитой дверью и черным провалом единственного окна. Вскрикнув, она кинулась прочь, и снова закричала, потому что черневшая сбоку масса кустов вдруг задвигалась, затопала и заметалась.

– Кеша! – крикнула она, еще не веря с перепугу, но надеясь, что это Кедр.

Это точно оказался он. И Танька, трясущимися руками отвязав повод, закинула его на шею коня, толкнулась ногой от стоявшей рядом колоды и, не глядя на человека из леса, начавшего снова что-то говорить, запрыгнула в седло. Кедр, которого она слегка задела при этом шпорой, вздрогнул, присел и сразу поднялся в галоп.

7

Через много лет после этих странных событий Татьяна Весельчук, женщина уже в годах, серьезная и умная, проводила у себя дома сеанс целительства. Пациентом был человек по фамилии Умрихин. Прислала его жена, посещавшая Татьянины лекции по метафизике исцелений. Поэтому Умрихин, хоть и оказался тут впервые, был воспринят Татьяной как человек вполне подготовленный, если не сказать свой.

И когда, полежав некоторое время спокойно, он вдруг дернулся и заорал, то немало этим Татьяну озадачил. Она не видела поводов так орать. Все шло нормально.

– Что случилось? – мягко спросила Татьяна, хотя поначалу от неожиданного вопля вздрогнула и отпрянула назад.

– Дуга времени, – сказал Умрихин. – Дуга времени замкнулась.

– Что за дуга?.. – спросила Татьяна, внимательно глядя на него.

Умрихин морщил лоб, ища слова, чтобы объяснить неуловимое нечто, привидевшееся ему на Татьянином диване в то время, когда она чистила его энергией с мантрой «Пильпанг». Энергию эту показал ей сам Умрихин, когда она в короткой медитации перед сеансом спросила его тонкую сущность, чем лечить. Сущность и показала, и мантру назвала. И янтру выставила – загогулину вроде подковы на квадрате. Татьяна никогда прежде такого не видела и не слышала, но энергия шла мощная. Убедившись в этом, она пустила ее по нуждавшимся в чистке тонким каналам Умрихина, и все шло хорошо, пока он вдруг не закричал по-кабаньи, с визгом. Сеанс пришлось прекратить.

– Я… я увидел странное явление, – заговорил Умрихин, и Татьяна на всякий случай, осторожничая, послала в пространство мысль, что непроверенными энергиями больше пользоваться не будет, ошибку свою уже поняла и просит извинений. – Трудно объяснить. Это похоже на волнистую линию… на синусоиду. У нее все верхушки – части одного… ну, события, как бы. Эпизода. Как если наш с вами разговор разделить на части и растянуть гармошкой. Вот тут я пришел и поздоровался, через неделю еще раз пришел и вы меня на диван кладете, а еще через день снова пришел и вот мы говорим… Не одним действием, а как бы… частями.

Он при этом старательно отмерял в воздухе руками: тут это, тут то. Татьяна, не привыкшая слышать от пациентов что-либо кроме жалоб, сочувственно кивала, не вслушиваясь в слова.

– И вот теперь… сейчас. Появился кто-то из прошлого. Из того эпизода, который мы сейчас, вот здесь, продолжаем. Он опасный и чего-то хочет от нас…

– Что же мы можем с вами продолжать?.. – Татьяна засмеялась, демонстрируя этому человеку, как надо относиться к собственной мнительности. – Я ведь вас впервые сегодня увидела. Вы, наверно, просто заснули, и вам приснилось… А!.. Я все поняла. Вы наверняка любите на компьютере играть. Только не возражайте, мужчины все охотно в это играют. У меня сын занимается компьютерными играми, профессионально, поэтому я в таких вещах разбираюсь. Кстати, если вам что-нибудь нужно в этой области…

– Но я же ясно видел… – перебил ее Умрихин, не хотевший так просто признать ошибку.

– То, что вы сказали, похоже на эпизод игры, – твердо продолжала Татьяна, по многолетней привычке не слушая, а объясняя. – Вы даже слово это сами назвали: эпизод. Не волнуйтесь, никакие опасные люди вам не угрожают. А сеанс мы продолжим в следующий раз… Когда эта ваша дуга позволит.

Она снисходительно улыбнулась. Татьяна была опытным целителем и знала, что позволять пациентам садиться себе на шею нельзя. Это такая публика – только и ждут, на кого бы стряхнуться. Посмотрев на всякий случай еще раз тонкие оболочки Умрихина, она ничего особенного не нашла. А мысль об игре все отчетливей оформлялась в ее уме. Причем игра была не просто игра, а как бы с большой буквы – Игра. Почему, Татьяна понять даже не пыталась, просто словно бы видела эту заглавную букву, и все тут.

8

Медлительный Умрихин хотел рассказать ей, что там, на диване, очень ясно вдруг вспомнилась ему одна ночь, когда у него сломалась машина и он искал дорогу… Однако Татьяна так быстро выпроводила его, назначив день следующего сеанса, что только оказавшись на улице он понял, что разговоры на сегодня закончены.

Но воспоминание было очень ярким и не хотело забываться. Это случилось давно, еще в Союзе. Он тогда только женился, вез жену в дом отдыха на три дня. А машина сломалась. В лесу. Они простояли полночи и уже собрались ждать утра на дороге, но ему привиделся какой-то свет в лесу, и он пошел спросить дорогу. Там был дом, из которого вдруг выбежала женщина, увидела Умрихина, но на его вежливый вопрос испуганно закричала, вывела откуда-то из кустов большую лошадь и ускакала. А дом, что и было самым подозрительным, при ближайшем рассмотрении оказался необитаемой развалюхой.

Вот и все, что привиделось ему на диване, да еще эта дуга времени, будто сейчас наступило продолжение той ночи.

Шел холодный осенний дождь. Наступил вечер. Стемнело. Большая досада овладела Умрихиным. «Невежливо», – думал он про Татьяну, шагая по пустой улице к метро. – «Она, конечно, женщина умная… Но могла бы и дослушать. Я-то ведь никогда в эти компьютерные игры не играл, не права она. Как она лечит с таким невниманием к людям?.. Эх, жлобские времена! Даже целители, люди утонченные, и те думают лишь о деньгах… А я?..»

И мысли его перескочили на самое наболевшее. Умрихин считал себя художником, по образованию был филолог, а работал менеджером по продажам бюстгальтеров в мелкой, еле сводящей концы с концами фирме, постоянно копя обиду за это на всех.

«Чем приходиться заниматься! Даже я!.. Я, с моими мозгами, вынужден…»

– А чего у тебя такое с мозгами-то? – спросил кто-то рядом. – Вроде, мозги как мозги.

Умрихин дико оглянулся. Рядом привиделось ему существо, имевшее совершенно неподобающий для московских улиц вид. Это был верзила, одетый то ли в шкуры, то ли в какой-то балахон. Словно сошел с картинки в комиксах, которые издавало такое же мелкое, как их тряпичная фирма, издательство, помещавшееся в том же подвале.

– Только не спрашивай, кто я, – предупредило существо непонятно как, голос его звучал словно в самом Умрихине. – И чего мне надо, тоже не спрашивай.

– Ты кто? – спросил тут же Умрихин, от испуга потерявший способность думать. – Что тебе надо?

Дальше он хлопал глазами, озирался, всматривался и в себя, и вовне. Существа нигде не было.

После взрыва разнообразных мыслей и догадок в уме Умрихина осталась лишь одна, но правильная: «показалось». Беспрестанно оглядываясь по сторонам, он дошел до метро, где было светло от огней и людно. Здесь ему стало полегче.

В вагоне еще один раз показалось лицо того, в шкурах – он смотрел из туннеля сквозь темное стекло, в котором отражался Умрихин, державшийся за поручень. Но Умрихин повернулся в другую сторону, да еще и подумал спасительное «ты кто?» И существо снова исчезло.

Медлительный сорокапятилетний Умрихин был женат на такой же филологине, как и он. Но жена, в отличие от него, могла позволить себе работать почти бесплатно в институте Мировой литературы, поэтому была свободна от Умрихинских тяжелых мыслей и всем, в общем, довольна. Она была моложе мужа, подвижна, симпатична. Будь на его месте человек легкого характера, он бы считал, что с женой повезло. Умрихин же мучительно ревновал. Ему все было в тягость.

Поужинав, они легли спать. Отвернувшийся к стене Умрихин слушал, как ворочается рядом жена, и злобно думал о ее работе. Умные речи, профессора… Он бы тоже работал там, если бы не новая реальность в стране, требующая заработков, заработков…

Жена ворочалась, возилась, елозила. «Да что это она», – подумал Умрихин, и вдруг услышал шепот и смешок. Это был ее голос. Внутри у него все куда-то ухнуло, а волосы зашевелились на голове. Напружинившись, он осторожно повернулся.

На его жене кто-то сидел. Она лежала на спине, а он на ней сидел. И она с ним говорила ласковым шепотом, а он… Что он выделывал руками с ее грудью, Умрихин не столько увидел, сколько догадался. Близкий по состоянию к приступу, готовый убить, он приподнялся на локте и вдруг узнал… нет, ему показалось, что это вновь тот самый, с улицы.

Открыв рот и еще не зная, что скажет, Умрихин так и застыл. На жене никого не было. Повернувшись к нему, она удивленно спросила:

– Ой, а как это ты?.. Вдруг там оказался…

И, поскольку Умрихин, полный дрожи в конечностях, не двигался, протянула к нему руки и привлекла к себе, говоря:

– Какой ты сегодня… Не узнать прямо.

Следующие полчаса Умрихин продолжал дело, начатое неизвестным, и смог внушить себе, что кошмар только показался. На самом деле он знал, что не показался, но такую мысль нутро не принимало. Показался. Из-за диких мыслей Умрихин был неповторим. Жена восторгалась.