Офицер Красной Армии

Иван побежал по тропинке собирать мины, а я подошёл к Семёнову, что стоял с блокнотом и что-то задумчиво подсчитывал.

– Докладывайте, что у нас есть, – велел я.

– Трофеи не особо большие, бандиты выдвинулись налегке. Кроме подвод и четырех лошадей, нами взяты трофеями немного продовольствия, в основном крестьянского вида. Консервированного ничего нет. Вооружение состоит из пяти винтовок Мосина, одного карабина той же системы, свежего ППД с дисковым магазином, в запасе ещё два, и двух пистолетов, «Люгера» и ТТ. Были ещё пистолеты. Но это оказалось личное оружие лётчиков, мы его им вернули, как и документы. По боезапасу тоже не густо. В данный момент его несут из танка, но нужно подсчитать, с полицаев взято всего триста двадцать патронов к винтовкам и шестьсот тридцать к автомату. Есть две гранаты, наступательные.

– Ясно, продолжайте с трофеями… Да, кстати, что там с раненым?

– Не знаю, Анна его ещё осматривает, но вроде что-то серьёзное.

– Продолжайте, а я пойду, узнаю.

Не успел я пройти две подводы, как мне навстречу попался капитан Игнатьев.

– Как там ваш парень? – первым спросил я его.

– Борт-стрелок мой, отличный стрелок, два «мессера» на счету имеет. Игорь в тяжёлом состоянии, его оперируют. Вроде до гангрены дело дошло. Его ведь ранило, когда покидали машину, а это было семь дней назад.

– Понятно. Ну, Анна – врач опытная, все её хвалят, так что будем надеяться, она вытянет парня.

– Лекарств у неё мало, жаловалась, но на Игоря должно хватить, – вздохнул капитан и, немного встряхнувшись, посмотрел в сторону двух своих подчиненных, Захаренко и второго летуна, фамилии я не знал, но слышал, что его звали Олегом. – Вы в Марьяновку пойдёте?

– В точку. Стемнеет скоро, успеем дойти. Там и переночуем, завтра с новыми силами вперёд, к фронту.

– Я не рассказал, как мы в плен попали. Нас одна женщина укрыла, дала обсушиться, накормила, да сосед её, падаль, сдал нас полицаям. Били её, серьёзно избили. Хочу поквитаться.

– Всё в ваших руках, – с безразличием пожал я плечами. – Зайдём в деревню, можете заняться им. Я вам даже верёвку одолжу и мыло.

– Зачем? – удивился капитан.

– Бандитов и пособников вешают. Расстрел применяется только для военных преступников.

– Ах вон вы о чём. Понял, там разберёмся.

Через час мы выдвинулись дальше. До Марьяновки осталось километра четыре, до темноты успеем.

Эпопея с танками не прошла зря. Кроме мин – я чуть позже дополнительно снял ещё штук двадцать – мы обогатились двумя прицелами к пушкам, двумя танковыми пулемётами. Точно такими же, как у меня, ими владели оба танкиста, передав «Максим» лётчикам. Потом – ещё тридцатью двумя дисками к ним и немалым количеством боезапаса, два не вскрытых цинка с патронами даже нашли.

А останки погибших танкистов мы похоронили, экипажи обоих танков, двух парней из первой машины и трёх из второй. Так и осталось тайной, куда делся третий из первой машины, может, ему повезло и он остался в живых? Кто знает.

Только с раненым летуном всё было плохо, Анна провела операцию, но честно сказала, что можно надеяться только на молодой организм парня и что не придётся ему резать руку.

Перед самой темнотой мы вошли в Марьяновку. Обоз медленно двигался в сторону дома, где квартировали до этого полицаи, а мы, оставив повозки позади, начали зачистку селения.

Петли на двери в хату скрипели, причём мерзко так, а от того, что мы заседали именно в этой хате и двери постоянно закрывали и открыли, скрип мы этот слушали постоянно. Наконец сидевший за столом Семёнов не выдержал и приказал оставить дверь открытой, устало потирая пальцами виски.

– Давайте следующего! – крикнул он.

Капитан меня удивлял, с высоты своего двадцатилетнего возраста я как-то не обращал внимания на усталость и трудности, поэтому даже сейчас выглядел бодряком, но вот тридцатидвухлетний Семёнов явно проигрывал мне в этом. Но это и понятно, мало того, что возраст, так ещё он совсем недавно оправился от тяжёлого ранения, а тут такой экстрим.

– Отдохни, завтра много работы, а я закончу, – велел я ему.

– Я справлюсь, – поморщился он.

Семёнов помимо обязанностей командира обоза и командира взвода пехоты взял на себя ещё работу начальника штаба группировки. Штабист он был так себе, так что я планировал его поставить на батарею.

– Это не предложение. Это приказ. А то всего полчаса находимся в этом селе, приняли только двух желающих вступить в наши ряды, а ты уже квелый. Отдыхай.

Мы несколько часов назад перешли на ты, поэтому говорил я спокойно, без командных ноток.

– Есть, – устало мотнул головой Семёнов. – Разрешите идти?

– Иди, в соседней хате твоя жена, как мне доложили, уже организовала постой. Танкисты жаловались, они эту хату первыми приметили, да она отбила.

– Аня может.

Капитан передал мне блокнот, куда записывал претендентов, и, забрав висевшую на вешалке шинель, накинул её на плечи и вышел из хаты. Нетерпеливо мнущийся у дверей пожилой мужчина расправил кепку и, надев её и сделав два чеканных шага, вскинул руку к виску:

– Красноармеец Михайлов. Егор Дмитриевич. Сто четвертый стрелковый полк. Шестьдесят вторая Туркестанская стрелковая дивизия.

– Пятая армия? – уточнил я, записывая.

– Да, товарищ старший лейтенант.

– Когда были призваны и как оказались в окружении? – привычно спросил я и стал записывать данные, что диктовал пожилой красноармеец.

Закончив, я посмотрел на него и сказал:

– Ваша воинская специальность – стрелок. Но в роту мотострелков мы набираем молодых парней не старше двадцати пяти лет. Иначе не выдержать темпа боя. Вам сорок шесть лет, вы даже в артиллеристы не годитесь. Ездовые нужны, но временно, пока мы не пересядем на технику. У меня нет для вас места, единственно, что…

– Я согласен, – быстро сказал бывший воронежский житель.

– Не торопитесь. Мы формируем взвод снабжения с приданным хозотделением. Какая у вас гражданская профессия? – Так механик я. Ремонтирую швейные машинки.

– М-да, – задумчиво помассировал я виски, повторив жест Семёнова. – Ладно, записываю вас в хозотделение, будете на подхвате, пока вам нормальную работу не найдут. В обозе ваша телега третья, возница красноармеец Трифонов, командира пока нет. Там разберётесь. Держите назначение. Завтра в семь утра выдвигаемся, будьте готовы.

Вырвав лист бумаги из блокнота, я передал его пожилому мужчине. Фактически это пока его единственный документ.

В этот момент в хату вошёл Игнатьев и, остановившись у вешалки, повесил на крючок ППД, который забрал себе, после чего направился к столу.

– Скажите следующему, чтобы пока не заходил, – велел я красноармейцу, после чего повернулся к капитану:

– Что у вас там?

– Рука не поднялась. Отметелили мы его сильно, но тут жена из дома выскочила, закрыла собой. Дети малолетние прибежали, – сев за стол, он взял стоявшую крынку и стал жадно пить молоко.

– Вот как? – грустно хмыкнул я и задумчиво протянул: – Пожале-е-ели.

– Ну, он обещал, что такого больше не произойдёт.