Истребители: Я – истребитель. Мы – истребители. Путь истребителя

«Какой же я идиот! На нем же свастика! Ну почему я не оставил все в лесу?!» – мысленно попенял я сам себе.

Автоматчик палец со спускового крючка убрал, я отчетливо видел это, но рука осталась на ложе, так что дать очередь для него – секундное дело.

– Снэмайт, – сказал командир на плохом русском, указав пальцем на мои вещи.

Я быстро скинул вещмешок, положил рядом чехол с биноклем и стал возиться с пряжкой ремня, стыдливо поглядывая на немцев, мол, «вот никак не снимается».

За что я себя похвалил, так это за то, что выхватить пистолет можно было только левой рукой, то есть рукоятка была повернута именно в ту сторону. Сделал я это, потому что кобура на моем правом боку была отчетливо видна. Сам сдвинул, так что если я потянусь левой, они должны были среагировать не сразу. Это по идее, а как будет, узнаем сейчас.

– Никак! – сказал я, изобразив на физиономии крайнюю степень огорчения.

На лицах немцев появились ухмылки. Один из них отвернулся и стал рассматривать звено на гусенице.

Левая рука скользнула назад, правая же продолжала возиться с пряжкой, отвлекая внимание.

Что ни говори, но немцы среагировали с похвальной быстротой. То, что они прощелкали, как я тянусь за пистолетом, можно списать на то, что они не воспринимали нас всерьез, и первые дни войны подтверждали их мнение, так что в Вермахте просто не считали нас противниками.

Первым среагировал тот самый квадратный, метнувшись ко мне. Он же и получил первую пулю.

Стрелял я от бедра, поднимать оружие на уровень лица и прицеливаться у меня банально не хватало времени, так что это был единственный выход.

Выстрелив в квадратного, я быстро перевел ствол на автоматчика и тремя пулями свалил его на землю. Как ни странно, но квадратный помог мне. Немного, но и этого хватило. Дело в том, что автоматчик успел нажать на спуск и, дергаясь от попадания пуль, падая, повел стволом автомата в сторону и прошелся по ногам стоящего рядом танкиста. Выстрелив в третьего и четвертого, я выстрелом в грудь добил подранка, держащегося за ногу. Командир танка с похвальной быстротой нырнул за машину. Обежав ее, я увидел танкиста метрах в десяти, он на бегу пытался вытащить маузер из кобуры. В пистолете оставалось два патрона. Тщательно прицелившись, я выстрелил в него с пятнадцати метров. Немец споткнулся и пошел на заплетающихся ногах, бежать он уже не мог.

Снова выстрелив ему в спину, увидел, как танкист дернулся, но, к моему изумлению, не упал, правда, шататься он стал сильнее.

– Да сдохнешь ты, сволочь, или нет!!! – возмущенно заорал я, перезаряжая пистолет.

Третья пуля выбила фонтанчик крови на спине немца и свалила его на колени, однако он продолжил ползти:

– Да что ж это такое???

Гитлеровец затих только после пятого выстрела.

Зарядив третий и последний магазин, я побежал собирать хабар.

– А я думал, ты действительно сдаваться идешь. Думал, все, сейчас шлепну гаденыша, а тут вон оно как, – раздался вдруг сзади чей-то смутно знакомый голос.

Держа в руках снятую кобуру с маузером, часы и документы командира, быстро обернулся. У танка стоял сержант Слуцкий и чуть насмешливо смотрел на меня. Из близких кустов выглядывали еще два знакомых лица.

– Вот так всегда, только добуду трофеи, так сразу толпа набежит, – только и сказал я от неожиданности, услышав в ответ громкое ржание. Смеялся сержант, смеялись парни, смеялся я. Это была какая-то психологическая разрядка после такого трудного и тяжелого дня.

«Стоп. А ведь они все видели от начала до конца! И не помогли? Что это значит? Проверка? Свой-чужой? О-о-очень интересно!» – Я перестал смеяться и с подозрением посмотрел на сержанта.

Видимо, мои мысли отразились на лице, потому что сержант подавил улыбку и, серьезно посмотрев на меня, спросил:

– Удивляешься, почему не помогли? Строгов да и Тонин считают, что ты не тот, за кого себя выдаешь, даже подумывать начали…

– Что я на немцев работаю?

– Ну да. Думаю, сейчас подозрения на этот счет рассеются, но кто ты, все равно не понятно. Ты, конечно, извини, но твоя версия шита белыми нитками. Так-то.

– Непонятно. Если бы я наврал, то все бы поверили, да? Но я сказал чистую правду, как бы она нелепо ни звучала. Прими это как данность.

– Ладно, не до этого сейчас, уходить надо. Ты зачем вообще на них напал? Только не надо мне говорить, что из-за оружия, – кивнул он на маузер.

– Жрать охота, – честно сказал я, вызвав новый смех в кустах.

– Хороший ответ. Ладно, собираемся, отходим. Демин – настороже, остальным – собирать трофеи.

Из кустов вышли трое бойцов, двое из которых мне были хорошо знакомы. Один встал посередине дороги и активно закрутил головой, прислушиваясь. Другой принялся собирать оружие у лежащих танкистов, а последний – незнакомый – полез в танк. Документы всех немцев я забрал себе, убрав их в планшет, как и две из десяти банок тушенки и одну пачку галет. Также мне досталась одна фляжка со шнапсом – не пить, для дезинфекции раны.

Оружие – три автомата, пистолет и снятый с классической «тройки» пулемет – они забрали себе. Видимо, сержант посчитал, что маузер и так ценная добыча. Я в принципе был не против, и так хватало тяжести таскать на себе.

– Ты ранен? – спросил сержант, увидев кровь у меня на спине.

– Да. Осколок пробороздил спину. Рана не глубокая, просто неприятная, постоянно беспокоит при резких движениях.

– Перевязался?

– А как? Не видно же. Если только поможете?

– В лагерь придем, а уж там, – согласился Слуцкий, потом развернулся к танку:

– Упырев, что там? – крикнул он продолжавшему возиться внутри бойцу.

– Сейчас, товарищ сержант. Тут еще гранаты есть и гармонь.

И действительно, через некоторое время он одну за другой подал гранаты, аж десять штук, а потом и аккордеон. Одну из гранат я немедленно прибрал себе, как и музыкальный инструмент.

– Умеешь? – спросил сержант.

Я молча продемонстрировал. Накинув ремни на плечи, сыграл пару аккордов «Финской польки».

– Добро, – кивнул он.

Намотав ремень вокруг кобуры, я убрал маузер в вещмешок к тушенке и галетам. Туда же сунул и фляжку со шнапсом. Потом снарядил магазины тэтэшки последними патронами и закинул вещмешок на плечи, как и аккордеон. Поправив термос, повел плечами и, поморщившись от боли в спине, сунул за пояс гранату. После чего вопросительно посмотрел на сержанта.

Нагрузив меня дополнительно тремя лентами к пулемету, Слуцкий повел нас к лагерю, оказавшемуся в трех километрах от танка. Танк сержант жечь не стал. Сказал, что дым быстрее привлечет к нам внимание.

– Вот, товарищ капитан, нашел пропащего, – сказал Слуцкий Климову. Мне хватило одного взгляда на капитана, чтобы понять – не жилец. Кровавые пузыри на губах показывали, что пробито легкое. Капитан знал, что осталось ему немного, поэтому взгляд его был спокойный, какой-то отрешенный.

С усилием кивнув, он посмотрел на меня, слушая тихий доклад сержанта, склонившегося к его уху. Пока они разговаривали, я отдал пулеметные ленты подошедшему бойцу и осмотрелся.

«Бл…! Девять человек! Всего девять человек из пяти десятков бойцов и командиров!»

Считая меня, уже десять, но это не радовало. Трое были тяжелыми – видимо, дошли сюда на силе воли и адреналине. Но дальше они уже не ходоки, это считая капитана.

Из знакомых тут были Слуцкий, Демин. Курмышев с пулевым ранением в ногу – тоже не ходок. Капитан Климов с ранением в грудь. И один из летчиков, из тех, что пришли вместе с авиамехаником.