Истребители: Я – истребитель. Мы – истребители. Путь истребителя

До расположения дивизии мы долетели спокойно, там нам показали сигнальными ракетами, в какой стороне бомбить. Сам я был на четырех тысячах над землей, как работали бомберы, не смотрел – все внимание сосредоточил на наблюдении за воздухом, поэтому мне показалось, что самолеты крутятся над целью слишком долго. Потом, уже на аэродроме узнал, что это действительно было так. Они никак не могли обнаружить немецкую технику, пока лейтенант Ларин не засек их в соседнем леске. Танки были хорошо замаскированы, и их не сразу можно было рассмотреть.

Делая большой круг над нашими, я летел привычной «змейкой», наблюдая не только за подопечными, но и за своим хвостом, так что неожиданного нападения у немцев не получилось.

Увернувшись от атаки пары охотников, спикировавших на меня с высоты, я неожиданно услышал:

– Малой, я Сокол-два, атакован немецкими истребителями. Требуется помощь.

«Видимо, на бреющем подобрались, а я их не заметил, наблюдая за верхней парой».

– Сокол-два, я Малой, веду бой с двумя охотниками, иду на помощь.

Двумя словами я сказал: «Иду на помощь, продержитесь немного, могу опоздать», думаю, комиссар меня понял.

В пологом пикировании догнал пару «мессеров», что атаковали меня, и на попытке уйти на вертикаль левым разворотом срезал ведущего.

«Смотри-ка, а стреляю все лучше и лучше!» – мелькнула мысль. Тут, конечно, перехвалил себя – просто выдал заградительную очередь, в которую немец сам влетел. Сбить я его не сбил – с легким дымком он, теряя скорость, пошел в сопровождении ведомого на свою территорию, а я бросился к своим, где мелькали хищные худые силуэты еще четырех врагов.

– Суки-и-и!!! – заорал я, увидев, как один из СБ, густо дымя, пошел к земле.

Первым в прицел мне попал увлекшийся атакой на отбившийся бомбардировщик и оторвавшийся от напарника одинокий «мессер». Очередь вспорола его от левого крыла до кабины, видимо, убив пилота, так как самолет скользнул вниз и врезался в землю. Резко развернувшись, я чуть было не сорвался в штопор, от которого при подобных маневрах страдали все ЛаГГи, но смог удержаться, так как прекрасно знал о такой мерзопакостной привычке любимого ястребка.

– Малой, двое к тебе сзади заходят, – пришло предупреждение от радиста комиссара.

Развернувшись, я сам пропустил немцев мимо себя и бросился в атаку, навязав им бой на горизонталях. Самое плохое, что третий «худой» продолжал атаковать сплотившийся и огрызающийся огнем строй оставшихся бомбардировщиков.

Слетанность у пары была просто изумительной, поэтому, понимая, что крутиться мы можем долго, я резко ушел от них и, вырвавшись из клубка, на всей скорости понесся к нашим. Немец, что атаковал их, видимо, получил предупреждение по рации, так как резко со снижением ушел в сторону, а потом полез в набор высоты, явно намереваясь атаковать нас сверху. Ну что ж, хорошая задумка.

От восьми машин осталось только шесть. Одного сбили – сам видел, как он, густо дымя моторами, шел к земле. Да и Сокол подтвердил это, когда я, отогнав немцев, крутился вокруг наших бомберов, словно сторожевая собака около раненого хозяина. А тройка оставшихся «мессеров» кружила, будто волки вокруг отары – боялись волкодава, но все равно пытались резко наскочить и оторвать кусок добычи. Так продолжалось, как мне показалось, не меньше часа, а то и двух. Потом выяснилось, что всего минут десять. Вот и дергался, то отбивая атаки пары, то огрызаясь заградительным огнем на одиночку, постоянно атаковавшего меня сверху, пока я не подшиб его и он не плюхнулся на вынужденную неподалеку от дороги, где шли наши войска. Как они его вытаскивали из кабины, уже не видел. Как мог отбивался от разозлившихся немцев и одновременно не пускал их к бомбовозам. Внезапно «гансы» резко встали на крыло и пошли к себе, а через пять минут показался родной аэродром, где солдаты из БАО засыпали свежие воронки на взлетном поле.

Заняв позицию, я следил за воздухом, пока наши по одному спокойно шли на посадку.

Тут что-то странное привлекло мое внимание. Присмотревшись, понял, что это пара «худых» на бреющем, дав форсаж, идут к аэродрому. Их цель – явно беспомощные бомбардировщики.

– Сокол-два, я Малой, на вас с севера заходит пара немцев, будьте готовы к встрече. Я атакую.

Ведущий немец попытался увернуться, уйдя влево, но получил очередь и свалился на опушке, где-то в районе наших землянок. А второй, у которого я повис на хвосте, проскочив через взлетное поле, попытался уйти на вертикаль, но тоже напоролся на мою очередь и с оторванным крылом, крутясь вокруг своей оси, рухнул. Переведя ястребок в горизонтальный полет, я пошел на посадку.

Подогнав самолет к своему капониру, заглушил двигатель и посмотрел Семеныча, который показал мне большой палец.

Улыбнувшись ему, без посторонней помощи вылез из машины и, скинув парашют, забросил его на крыло ЛаГГа, который уже начали закатывать в капонир.

А старшине сказал:

– Попадания были. Посмотри, хорошо?

– Посмотрим, товарищ командир.

– Ладно, я на доклад.

– Никитин со всем штабом у немецкого летчика, – указал он на группку людей, что-то рассматривающих рядом с обломками «худого» на взлетной полосе.

– Летчика? Что за летчик? – не понял я.

– Так это с «мессера», что вы сбили. Выпрыгнуть-то он прыгнул, да парашют не открылся.

– А, ясно, ну я туда тогда.

Вскочив на подножку бензовоза, ехавшего в нужную сторону, я спрыгнул на ходу и, пробежав несколько шагов, чтобы погасить скорость, направился к группке людей, рядом с которой стояла черная «эмка». Сделав несколько уставных шагов, обратился к полковнику авиации, стоявшему рядом с Никитиным и Запашным:

– Товарищ полковник, разрешите обратиться к товарищу майору?

– Обращайтесь.

– Товарищ майор… – Я быстро доложил в отсутствие комиссара результаты совместного вылета, в конце добавив: – Всего за время вылета сбито четыре Ме-109 и один подбит. У нас тоже есть потери. Доложил летчик-истребитель старший сержант Суворов.

Однако ответил не Никитин, а полковник:

– Уже не старший сержант, а младший лейтенант. Вчера был выслан наградной лист для награждения младшего лейтенанта Суворова… званием Героя Советского Союза, с вручением ордена Ленина и медали «Золотая Звезда», за десять сбитых, важный разведвылет и угон самолета с немецкого аэродрома.

Паузу полковник сделал просто замечательную, даже у меня сердце чуть не остановилось в ожидании продолжения. Что тут было-о!.. Меня хлопали по плечам и спине, выражая свою радость, кричали, поздравляли, а я стоял и глупо улыбался, с трудом веря, что я – я!!! – буду Героем Советского Союза. Нет, ждал, конечно, но все равно это известие как пыльным мешком по голове ударило.

– …это будет первый Герой Советского Союза в нашей дивизии с начала этой войны, – услышал вдруг, поняв, что вокруг уже тишина и все внимательно слушают командира нашей авиадивизии. Полковник оказался именно им.

После чего с подошедшим комиссаром мы направились в штаб полка, где комдив слегка отругал Никитина, что я служу в его полку, и велел перевести меня в истребительный полк Запашного, который, оказывается, входил в нашу дивизию. Разговор велся, конечно, не при мне. Но я стоял у штабной землянки и прекрасно все слышал.

– Суворов, зайди, – велел вышедший Смолин.

– Ну вот он, герой, – сказал полковник, осматривая меня еще раз.

– Сколько у тебя сейчас на счету сбитых?

– Семнадцать, товарищ полковник. Если четыре последних засчитают, – ответил я комдиву.

– На моих глазах сбил, – подтвердил Тарасов.

– Да и я тоже не слепой. Ах, как ты его на вираже поймал! Сказка! Никогда такого пилотажа не видел! Где учился?

– У майора Ларина, – ответил я. Именно так было написано в моей биографии.

– Ларин? М-м-м, Ларин, Ларин? Нет, не припомню такого. Где служит?

– Под Москвой, товарищ полковник, в ПВО.

– Хорошо, а теперь, лейтенант, расскажи-ка мне подробно про все свои бои, а лучше зарисуй еще и схемы, – вдруг попросил комдив.

– Так у меня все есть, товарищ полковник, кроме последнего боя. Разрешите принести?

– Разрешаю, – с легкой улыбкой ответил комдив.