Метеостанция любви

– На, запей, – протянул он другу бутылку с минералкой. – Приобщись к цивилизации.

– Мерси. – Петрович отхлебнул из горлышка. – А ты чего нервный такой? Ноги стёр?

– «Чего»… Живёшь здесь в одиночку. А если снова инфаркт? «Сотовый» не берёт, спутниковый тебе не дают – дорого… Дружок спасать будет?

– Чего ты о самом плохом… Нормально я себя чувствую! И таблетки на всякий случай есть. Да и некогда мне болеть!

– А напарника отпустил…

– Да у парня первый отпуск в жизни! Пусть по-человечески отдохнёт! А ты чего, правда, ругаться припёрся? Или случилось что?

– Да отдохнуть, отдохнуть я пришёл. А рожу твою увидел – какой, к чёрту, отдых?! Напиться хочется, а не отдыхать.

– Ну дак пей. Не хватит – я тебе ещё дам, – равнодушно отозвался Петрович. Пошурудил веткой в костре, подбросил полено.

– Ладно. – Славка снова закурил. – Давай ещё по одной – и пойдём твой дизелёк смотреть.

– А пожрать?

– Потом, Лёш, потом. Поднимай!

– Поднимаю. Только мне ещё «отстучаться» в город надо. Связь через 15 минут. Всему своё время.

– Отстучишься. – Святослав сначала с наслаждением вдохнул запах от копчёной щуки, затем впился в неё зубами. – Тоже мне… философ… – пробурчал он с набитым ртом. – Псих-одиночка. Свихнёшься ты здесь.

– Ты жуй, жуй быстрее, не трави душу Дружку.

А тот и вправду сидел напротив Славки и тревожно глядел, как тот поглощает рыбу. И с брылей тонкими струйками стекала слюна.

– На, оглоед, лопай! – Славка отломил треть рыбы и на ладони поднёс собаке. – Ох, и семейка у вас! Один нервы треплет, другой пожрать не даёт, изо рта вытаскивает…

Петрович курил рядом и улыбался: на душе было хорошо-хорошо! До слёз!

Глава 3

Он недолго прощался с домом. Лишь в кабинете постоял несколько минут, покурил. Когда-то это была его мечта – кабинет, отдельная комната для себя. Где можно всё-всё сделать по душе и как хочется. Жаль, что это случилось, когда ему уже было под сорок. И не поздно, кажется, а вот что-то, видимо, перегорело внутри за годы мечтаний. Может, сам другим стал. Не понять.

Не радовал его кабинет, не тянул к себе. Хотя там было всё, что он любил: книги, мебель, пластинки, компьютер, старый проигрыватель, безделушки, привезённые ему в подарок друзьями со всех концов света. Удобное кресло, диван, фортепьяно из детства, гитара, курительная трубка…

Он заходил в кабинет, поливал цветы или брал что-нибудь, проводил бездумно пальцем по гитарным струнам, протирал пол, подоконник, полки – и уходил. Единственное, что удерживало его здесь – это фотографии на стенах. Фотографий было очень много, и они все были памятными и любимыми. Хотя… Вещи-то тоже были любимыми… Но фотографии!.. Перед ними он мог стоять часами. Это была его жизнь. Прошедшая, но его. А вещи… Они его не останавливали. И в сердце ничего не шевелилось. Не кололо.

А фотографии тормозили, как знак «СТОП» на дороге.

Он вышел на веранду, где неприкаянно мотался Сашка. Светка же, наоборот – порхала, накрывая на стол, и говорила, говорила что-то, захлебываясь радостью.

– Алексей Петрович! За стол, за стол! Всё готово! Перед отъездом!.. – подскочила она к Петровичу. Прядка волос прилипла к вспотевшему лбу, и Светлана безуспешно пыталась забросить её за ушко. – Сашка, тормози! Садись!

Александр перестал топтаться, посмотрел растерянно на бывшего начальника.

А Петрович, угрюмый и сосредоточенный, смотрел на Светлану, на её покрасневшее, распаренное от суеты лицо, на её глаза, сверкающие безмерным счастьем и любовью ко всем, кажется, и ко всему – и тоже заулыбался.

– Давай, Свет, посидим, посидим немного. Час ещё до поезда…

И Сашка глубоко и неслышно вдохнул и выдохнул из себя. И вместе со вздохом ушла тревога из сердца.

* * *

– Лёха! – радостно проорал Славка, закрывая дверцу плювиографа. – А я тебе ещё одно сверло сломал! Слышишь?

– Ну и дурак, – буркнул в ответ себе под нос Петрович. Он уже до изжоги замучился возиться с ледоскопом. Тот нагло врал вторую неделю подряд. Алексей даже данные с него не посылал на «большую землю». А здесь этот ещё… со свёрлами своими… И так каждое на вес золота… На хрена, спрашивается, высшее образование получал? Свёрла курочить? Ещё и детей учить доверяют. Ему бы только «глобус пропивать»…

Славка уже подходил, возбуждённый, радостный от хорошо сделанной работы. Плюхнулся задницей на пригорок, продолжил:

– Да ты не печалься! Я тебе там, в сумку рулетку новую взамен положил.

– Если б я тебя не знал – ей-богу, обиделся бы! – Петрович с кряхтением спустился по лесенке на землю. – Честное слово!

– Да брось ты! Нашёл из-за чего обижаться!.. Дешёвка! Китайская, трёхметровая… Мне ни к чему… У меня таких куча дома! Дерьмо.

Петрович усмехнулся в неопрятную бородку, покачал головой.

– А сейчас мне вот в два раза обиднее стало!

– Пойдём тогда вниз. Обиду твою заливать.

– Во-во! С тобой сопьёшься! Нет, чтобы на рыбалку напроситься!.. Иль камешки поискать!.. Иль золотишко…

– Пыль-то твою? Руки студить? Ребятишки ещё летом для образцов намыли, хватит. И камешки для экспозиций набрали. Идём, идём вниз. Да побыстрее!

– Что за спешка? – ворчал за спиной Петрович. – Торопимся, торопимся, будто жены придут, выпить не успеем. Оглашенный…

Но Святослав его уже не слышал. Он чуть ли не бегом спустился в лагерь, бросил инструменты на крыльцо и скрылся в избушке.

Алексей, взмокший от спуска, утёр лоб, огляделся. Стол накрыт. Хотя и заметно было: птички немного похозяйничали. Или бурундучок. Жил у него здесь один, за дизельком, Гришей звали. Дружок относился к нему лояльно, а уж про людей и говорить нечего.

Появился Славка и молча заспешил мимо.

– Куда ты?

– Это, видимо, рыбка твоя сказалась, – ответил, не останавливаясь тот. – Не привык я к деликатесам.

– Бумагу взял? Славка притормозил.

– Ты чего, тоже хочешь? Я только на одно лицо взял.

– Не-е, – хихикнул Петрович, уселся прочно за стол. – Мне на лицо не надо. Да и тебе-то зачем? Там другое место страдает. Маргинальная ты личность…

Но Славка уже махнул рукой на дурака и спешил дальше, к неказистому домику на отшибе с белыми аршинными буквами «М+Ж».