Авиация великой войны

Гинденбург: «Танненберг! Это слово пробуждает тяжелые воспоминания для могучего немецкого рыцарства, боевой клич побеждающих славян, память об этом все еще свежа в истории, несмотря на то, что прошло более пятисот лет».[45 - Немцы связали эту победу с именем Таппспбсрг, которое было хороню известно с 1410 г. как место, где славяне наголову разбили тевтонских рыцарей.]

Из донесения Нестерова: «Вследствие неисправности двухместного аппарата я в 9 час. 30 мин. вылетел без наблюдателя на одноместном Моране. Близ с. Унтервальден идет артиллерийский бой. Наши позиции полукругом между Якторов – Полухов. Под нашим огнем горят деревни Станимирж, Куровице. Австрийцы заняли высоты и лес юго-западнее железной дороги. Бивак части около полка пехоты к юго-западу Поджарков и видимо пехота в резервных колоннах в разбросанном виде в долине между высотами 398 и 363 протяжением около 2 верст…»

31 августа – Завершение боев на Маасе. 4-я французская армия отходит за р. Эн.

Мольтке одобряет решение Клюка и 1-я армия устремляется в погоню за отходящей английской армией, изменяя направление своего движения с южного на юго-восточное.

Из телеграммы графа Игнатьева в Россию: «18/31 августа положение резко ухудшилось. Англичане, отступавшие все последние дни за французские войска, занимали линии Суассон, Компьен, однако при известии о наступлении немцев неожиданно покинули позиции, оголив совершенно левый фланг 5-й французской армии, расположенной вокруг Лаона. Правофланговая немецкая армия, по-видимому, свернула с направления Парижа и предприняла глубокий обход левого фланга французских армий, центр коих занимал вчера линию Лаон, Реймс, Верден. На лотарингском участке Восточного фронта – без перемен».

Восточноевропейский театр

Австрийцы терпят поражение у р. Гнилая Липа.

Авиация 3-й русской армии выполнила три боевых полета. Штабс-капитан Воротников с наблюдателем штабс-капитаном Плотниковым добыли в этот день важные сведения – установили направление отхода австрийских войск на Львов. Другой аэроплан повредили, и разведка была прекращена. Летчик Мрочковский и наблюдатель Лазарев из разведки не вернулись. В 11-м авиаотряде осталось всего два исправных аэроплана. Однако летчики 3-й армии отлично справлялись со своими задачами.

На правом крыле Юго-Западного фронта, в 4-й и 5-й русских армиях, воздушная разведка не справлялась со своими задачами. Русское командование не имело ясного представления о силах и группировке противника. Так, например, отсутствие должной организации воздушной разведки привело к тому, что не были своевременно обнаружены стратегическое развертывание 1-й австро-германской армии и ее выход из Танневских лесов. А при сражении у Красника 4-я русская армия, намечавшая охват левого фланга австрийских войск, сама оказалась под угрозой охвата своего правого фланга и вынуждена была вместо широко задуманного наступления перейти к обороне.

Не лучшим образом обстояло дело и на фронте 5-й русской армии. Так, сражение у Томашова фактически было выиграно войсками 5-й армии и австрийцы начали отступление. Однако командование русской армии, не имея данных воздушной разведки, вместо развития наступления приняло решение об отходе «на три перехода».

Первый месяц войны закончился. Наиболее значительными событиями месяца были гибель русской армии Самсонова и бомбардировка Антверпена.

Окончательно утвердилась за авиацией ее важнейшая задача – оперативная разведка. Ранее командование фронтов и армий основные задания по разведке глубокого тыла противника возлагало на конницу, проникавшую иногда на сотни километров в глубь территории противника, а авиацию рассматривало лишь как средство ближней разведки и связи в радиусе 100–120 км. Однако после первых же разведывательных полетов выяснилось, что авиация способна гораздо быстрее, точнее и документированнее, чем конница, доставлять все необходимые сведения командованию.

Гёпнер: «Несмотря на величайшее самопожертвование, – баварская кавалерийская дивизия потеряла уже в августе 1400 коней и лучших начальников патрулей, – кавалерии не удавалось проникнуть более чем на 15 км в расположение противника… На левом фланге командование принимало решения, основанные почти исключительно на донесениях летчиков… Донесения летчиков позволили 6-й армии в Лотарингии выйти из-под удара превосходящих сил противника и тотчас же остановиться, как только приостановилось наступление противника. Донесения летчиков сыграли также значительную роль в принятии решения начать сражение в Лотарингии…»

Поражение 2-й русской армии генерала Самсонова в большой мере явилось следствием пренебрежения русского командования к данным авиаразведки, своевременно вскрывшей движение корпуса Макензена в обход правого фланга армии и предупредившей о сосредоточении противника на флангах русской армии.

Также французская авиационная разведка вскрыла концентрацию германских войск у бельгийской границы, что позволяло своевременно раскрыть замысел германского генерального штаба – нанесение удара через Бельгию. Однако французское военное командование скептически отнеслось к этим данным авиаразведки, посчитав, что летчики преувеличивают, и половина германской армии не может быть сосредоточена у Бельгии.

Авиация в военной массе продолжала еще восприниматься весьма скептически, и только наиболее передовые военные уже по результатам этого месяца поняли все превосходство авиационной разведки над всеми прочими видами.

Вот что писал генерал Брусилов о первых днях войны: «Воздушная разведка вследствие недостатка и плохого качества самолетов была довольно слабая, но, тем не менее, то, что мы знали, получалось главным образом через ее посредство: агентов шпионажа у нас мало и те, которых мы наскоро набрали, были плохи. Кавалерийская разведка проникнуть глубоко не могла, так как пограничная река Збруч была сплошь и густо занята неприятельскими пехотными заставами…»

Конечно же, конница и агентурная разведка продолжали свою работу. Но авиация теперь уже начала выполнять задачи не только тактической разведки фронта и прифронтовой полосы, но и глубокой разведки тыла, проникая на 300–400 км в глубь территории противника.

Поначалу разведка носила визуальный характер. На первом этапе войны при средних условиях видимости и почти полном отсутствии маскировки можно было наблюдать невооруженным глазом с высоты до 600 м отдельных людей, с высоты 1200–1500 м – группы людей, с высоты 2500–3000 м – колонны войск. Особо срочные результаты визуальной разведки передавались наземным частям с помощью вымпела, сбрасываемого летчиком в расположении своих войск. В отдельных случаях уже начинали применяться и фотокамеры (Нестеров, Мачавариани и др.] Даже при таких примитивных способах организации дела штабы армии получали от корпусных и армейских авиаотрядов ценнейшие сведения о противнике.

Но в первый же месяц войны авиация успела проявить себя в качестве не только эффективного разведывательного средства, но также бомбардировочного, корректировочного и истребительного, хотя и в значительно меньшей степени. В первые дни войны провел бомбардировку железнодорожного узла в Меце французский военный летчик Сен-Бри. Также французский военный летчик Адольф Пегу, испытывая новый аппарат, попутно разбомбил железнодорожное депо на германской территории и аэростат-корректировщик, использовав в общей сложности 10 небольших бомб.

В этот первый месяц войны уже произошло два воздушных столкновения, каждое из которых было по-своему замечательным. Первое из них в небе над Парижем, а второе очень похоже еще на одну легенду. В небе над Лондоном британскому пилоту удалось застрелить германского летчика. Последний мертвой хваткой сжал рукоятку управления, в результате чего его аэроплан благополучно спланировал и достался британцам в абсолютно исправном виде.

Также в этом месяце германские и британские авиаторы успели обменяться налетами на штаб-квартиры. Британские летчики разбомбили полевую резиденцию кайзера Вильгельма, однако по счастливой для германцев случайности кайзер всего за 20 минут до этого выехал на другую квартиру. Бомбы разнесли в клочья автомобиль и замешкавшихся адъютантов. Вскоре после этого, после тщательной разведки с помощью тайных агентов, германские авиаторы совершили налет на загородную виллу бельгийского короля Альберта, но все бомбы угодили в сад.

Однако все эти бомбардировки с аэропланов имели пока что лишь моральное значение, гораздо больше ущерба принесли бомбардировки с дирижаблей, но и они практически не оказывали серьезного влияния на ход боевых действий.

Летчики продолжали искать средства для воздушной борьбы. Нестеров еще накануне войны оснастил свой аэроплан якорем, подвешенным на конце 20-метрового троса. Идея заключалась в следующем: подлететь к неприятелю сзади и сверху, зацепить якорем крыло или хвостовое оперение и вывести его машину из равновесия. Кроме того, Нестеров считал, что, получив превосходство в воздухе по высоте, можно, искусно маневрируя, прижать противника к земле и принудить его опуститься в расположении русских. Для борьбы с дирижаблями и аэростатами Нестеров укрепил на хвосте своего аэроплана пилу; он предполагал вспарывать ею оболочки воздушных кораблей. Затем он прицепил под самолетом на длинном стальном тросе грузик, выпуская который в нужный момент, рассчитывал опутать тросом винт вражеской машины и заставить ее приземлиться. Другой способ, более опасный, но также выполнимый, состоял, по мнению Нестерова, в прямом нападении на противника – достаточно «чиркнуть» колесами своей машины по центроплану или крылу противника, чтобы сбить его. Нестерову указывали на опасность подобного маневра, но он считал, что при умелом исполнении здесь нет большого риска. Пытался Нестеров добиться и установки на своем аэроплане пулемета для стрельбы поверх винта. Но получить пулемет ему не удалось: «военным летчикам пулемет по штату не положен».

ГВТУ (Главное военно-техническое управление) русской армии представило Генеральному штабу в августе месяце следующие соображения относительно военного применения авиации: «На первом месте должна стоять задача разведки, если эта задача будет заслонена погоней за превращением аппаратов в средства воздушного боя, то может случиться… что ни та, ни другая задача не будет достигнута». С начала войны верховное командование русской армии не придавало никакого значения воздушному бою. И даже уже в ходе войны, когда ГВТУ представило в Генеральный штаб соображения о возможных видах боевого применения самолетов, мысль о воздушном бое не встретила поддержки в высших военных кругах. Руководители Генерального штаба особенно подчеркивали в своем заключении, что «мысль о том, что во время войны придется раньше всего сразиться, чтобы овладеть воздухом, едва ли верна, это значило бы поставить на карту воздухоплавательные средства и при том без надобности». Поэтому никаких мероприятий по вооружению самолетов в России не проводилось.

Но столкновения и смертельная борьба между крылатыми людьми неизбежно должны были возникнуть. И, помимо создания зенитной артиллерии, лучшим средством борьбы с авиацией противника могла стать только хорошо организованная собственная авиация.

Отдельные летчики и конструкторы, предвидя возможность воздушного боя, еще накануне войны различным образом готовились к таким столкновениям. Затем при встрече с противником уже во время военных действий отдельные летчики пытались стрелять из пистолетов, но при скорости полета 100–115 км/час такая стрельба оказалась совершенно безрезультатной.

Просьбы русских авиаотрядов дать им хотя бы немного пулеметов отклонялись под предлогом, что это оружие не положено по штату летным подразделениям. Экипажам предлагалось брать в полет крупнокалиберные пистолеты. И это несмотря на то, что еще в феврале 1911 г. по представлению Шишкевича начальник русского Генштаба Я. Г. Жилинский испрашивал у военного министра Сухомлинова разрешения передать первые 30 легких пулеметов «Виккерс» в авиаотряды. Сухомлинов ответил согласием и первые 6 пулеметов были установлены 18 июля 1911 г. в 8-й авиационной роте на «Фарманах-15».

А с 31 июля по 6 августа 1913 г. поручик Поплавко совершил 19 полетов с пулеметом «Максим» весом 18,4 кг на аэроплане с максимальной скоростью 90 км/час и потолком 1300–1500 м, в зависимости от веса летчика и наблюдателя. «Происходили задержки из-за перекоса патронов, который получался оттого, что при полете ветром ленту отбрасывает… Общее заключение: 1. Стрельба с аэроплана возможна; 2. Произведенные опыты не дают возможности дать заключение о действительности огня с аэроплана; 3. Опыты в этом направлении желательно продолжить…»

Весной 1914 г. пилот А. Габер-Волынский испытал самолет «Фарман-16» с бронированной кабиной и пулеметом «Максим» (он весил 21 кг).

Мачавариани: «Установка пулемета увеличила вес и значительно снизила потолок аэроплана. Снизилась и скорость, так как пулемет и приспособления для его установки увеличили лобовое сопротивление. А снижение высоты и скорости полета повышало вероятность поражения аэропланов ружейным и пулеметным огнем наземных войск. Пришлось прекратить попытки вооружения аэропланов. Оно стало возможным с появлением более совершенных машин и облегченных пулеметов».

Эта ситуация была характерна не только для России, где и по сю пору многое создается по принципу «голь на выдумки хитра».

Зигерт: «При первых боевых полетах нам вручались автоматические пистолеты с удлиненным прикладом. Теперь покажется диким, если сказать, что я лично во время полета над Бельфором в августе 1914 г. имел единственным оружием карабин, на ствол которого мною был надет граммофонный рупор, чтобы при встрече с неприятелем застращать его хотя бы этим видом. Позднее стали применяться датские Мадзен-мускеты и 25-ти зарядные маузеры».

Однако «маузер» при стрельбе в сторону, противоположную движению аэроплана, плохо выбрасывал гильзы из-за ветра сзади, и его часто заклинивало. «Виккерс» приходилось приспосабливать таким образом, чтобы водяное охлаждение заменить воздушным.

Даже облегченный пулемет «Льюис», который с начала сентября стали устанавливать в британских ВВС, далеко не снимал проблем. Стрелять приходилось поверх винта. Гашетка, правда, находилась на ручке управления, но перезарядка требовала быстрых манипуляций одной рукой: нужно было наклонить к себе казенную часть и сменить диск. Противник мог различным образом использовать эту вынужденную задержку.

Сентябрь

Итак, «первый период войны», согласно определению графа Игнатьева, шел к завершению. Однако окончился он отнюдь не взятием Парижа. Расчет германского командования на мощь своей артиллерии и цеппелины не оправдался, и иллюзии германских военных в реалиях войны быстро разрушились. Во-первых, им не удалось пройти в 2–3 дня, как они надеялись, Бельгию; во-вторых, из-за энергичных усилий русских войск им пришлось снять с западного фронта и перебросить на восточный несколько корпусов, ослабив тем самым свою ударную группировку еще более. Кроме того, из 8 действовавших воздушных судов (5 на западном фронте, 3 на восточном] в первые же недели войны было потеряно 4. И теперь, начиная с сентября 1914 г., дирижабли посылаются только ночью. Несмотря на все это Цеппелин-концерн продолжает выпуск воздушных судов. Их технические характеристики все более совершенствуются, но гигантские сигары по-прежнему остаются относительно легкой добычей наземной защиты.

А аэропланы становятся все более и более боеспособными. В этом месяце на аэропланы британских воздушных сил начали устанавливать первые облегченные пулеметы «Виккерс» и «Льюис».

Несмотря на не столь блестящее, как ожидалось, применение дирижаблей и цеппелинов в первый месяц войны, Англия срочно налаживает их производство. Но, в отличие от Германии, предназначает эти воздушные машины целиком для нужд морского ведомства, и прежде всего для охраны морей от германских подводных лодок. Было замечено, что летательный аппарат в деле обнаружения подводных лодок имеет неоспоримое преимущество; он позволяет заметить перископ на значительно большем расстоянии, чем это возможно с корабля. Кроме того, выяснилось, что с воздуха в спокойную погоду хорошо видны подводные лодки на глубине от 10 до 30 м, в зависимости от состояния воды. Поэтому обе воюющие стороны уже в этом месяце организовали береговые воздушные отряды, вооруженные гидросамолетами. Однако деятельность их в первые годы войны была малоэффективной и в основном ограничивалась разведкой.

Германия на главном театре военных действий в проливе Ла-Манш и на Северном море имела только один отряд на Гельголандском острове из шести гидросамолетов, способных вести разведку лишь в прибрежных районах.

1 сентября – Директива Жоффра о дальнейшем отступлении французских войск на линию Ножан – Бар-ле-Дюк. 6-я армия Монури подчинена коменданту Парижа.

Германский разведывательный дирижабль Z-IX ночью обнаружил на северном участке фронта французские биваки близ Гента[46 - Дирижабль Z-IX базировался в Дюссельдорфе. От Дюссельдорфа до Гента по прямой не более 240 км. На западном фронте в это время более дальних разведок на дирижаблях не предпринималось.].

Из телеграммы графа Игнатьева в Россию: «…немецкая радиотелеграмма известила о полном будто бы поражении нашей 2-й армии под Танненбергом, что мы приписываем фабрике фальшивых сведений.

Обойденная с фланга 5-я французская армия сумела за сегодняшний день выйти из трудного положения и отойти за р. Эн к востоку от Суассона. Для облегчения отхода 1-я армия перешла в частичное наступление. Германские армии к сегодняшнему дню достигли следующих результатов: кавалерийский корпус силою в три дивизии, поддержанный, как всегда, пехотой, прошел Компьенский лес.

1-я германская армия дошла до линии Мондидье, Руа.

2-я германская армия – впереди Ретеля.

3-я германская армия – к западу от Монмеди.

4-я германская армия – к востоку от Стене.

5-я германская армия не перешла еще на левый берег Мааса между Стене и Верденом.

6-я и 7-я германские армии, по-видимому, истощены в непрерывных боях.